Мы продолжаем рассказывать об исторических зданиях, которые занимает Высшая школа экономики. В этот раз речь пойдет о комплексе на Хитровке. Время и отсутствие ухода сыграли свою роль, и некогда прекрасная усадьба утратила все архитектурные украшения и треть своего объема. Осталась лишь память о богатой истории этого места. Здесь прошло детство Федора Тютчева, позже в качестве арестантов бывали Маяковский и Эренбург, здесь же со своим мужем жила Софья Кувшинникова, ставшая прототипом героини рассказа Антона Чехова «Попрыгунья».

Остерманы и Тютчевы

Четыре дома разного времени постройки, находящиеся в двух смежных переулках, в настоящее время представляют собой единый ансамбль. Само владение, охватывающее территорию всего нынешнего комплекса, известно со второй половины XVIII века. Его смысловым и композиционным центром был дом, имеющий современный адрес Хитровский пер., д. 4, стр. 10, и сейчас находящийся в центре комплекса.

Первыми известными хозяевами владения были князья Голицыны, которые продали усадьбу в 1767 году действительному камергеру Михаилу Семеновичу Похвисневу. После своего активного участия в дворцовом перевороте 1762 года, когда Екатерина II взошла на престол, Похвиснев стал быстро продвигаться по службе. В 1763 году Екатерина II подписала указ об основании в Москве благотворительного учебно-воспитательного учреждения для сирот — Императорского Воспитательного дома, здание которого было построено на улице Солянке. Первым опекуном Воспитательного дома в том же году был назначен М.С. Похвиснев. Поселившись недалеко от места службы, Михаил Семенович построил трехэтажный каменный дом, неоднократно переделывавшийся в последующие времена. Главный дом стоял в центре усадьбы, его парадный фасад был обращен в Малый Трехсвятительский переулок, а позади дома был обширный сад.

В 1776 году владение было куплено московским губернатором графом Федором Андреевичем Остерманом. Образованнейший человек своего времени, он обладал прекрасной библиотекой, был частым посетителем Славяно-греко-латинской академии, в совершенстве знал латынь и был ценителем искусств.

Граф Ф.А. Остерман
1738 г. Худ. Франкарт. ГИМ

Федор Андреевич был счастливо женат на Анне Васильевне Толстой, но в семье не было детей. Его младший брат Иван также был бездетным. В древнем роду Остерманов встал вопрос о передаче имени и графского титула назначенному наследнику, которым стал их двоюродной племянник Александр Иванович Толстой, получивший двойную фамилию — Остерман-Толстой.

Но в доме не хватало детей. У жены Остермана был брат Лев Васильевич, у которого было одиннадцать детей. Их мать умерла при рождении последнего ребенка, и детей пришлось раздавать по родственникам. Одну девочку, Екатерину, взяли в свой дом в Трехсвятительском переулке Остерманы. Они любили ее как собственную дочь, и та отвечала им взаимностью.

В возрасте двадцати двух лет в 1798 году Екатерина Львовна вышла замуж за поручика Ивана Николаевича Тютчева. Молодая семья уехала в брянское имение мужа, где у них родились дети, в том числе и сын Федор, названный в честь любимого опекуна и ставший великим русским поэтом.

В 1804 году умер Федор Остерман, и Екатерина Львовна решила, что тетушке Анне Васильевне будет одиноко в московской усадьбе. Вся семья Тютчевых вместе с годовалым сыном Федором вновь переехала в дом в Трехсвятительском переулке.

Ф. Тютчев в детстве
1805-1806 гг. Неизвестный художник. Музей-усадьба Мураново

Благодаря сохранившимся архивным материалам можно с большой точностью представить место, где прошло раннее детство поэта. Трехэтажный кирпичный дом делил усадьбу на две части: парадный двор и прекрасный сад, спускающийся террасами к Подколокольному переулку. У дома был большой балкон, выходящий во двор по Малому Трехсвятительскому переулку. Центральный вход был обращен во двор, а с торцов здания подходили каменные ступени, ведущие на второй этаж. Во дворе стояли также три деревянных флигеля, каретный сарай, конюшня с сеновалом и пять деревянных строений с погребами, сараями, амбарами. В саду был вырыт большой пруд, находились оранжерея и несколько каменных служб.

Через два года Анна Васильевна написала дарственную, по которой усадьба с тремя домами «со всею имеющеюся во оных домашнею принадлежностию, мебелью, серебром, вещами, платьем, бельем, посудою всякого рода, екипажами, лошадьми и конскими уборами, словом сказать, что ни есть во оных домах» после ее смерти переходила племяннице. Анна Васильевна умерла в конце мая 1809 года, и хозяйкой владения стала Екатерина Львовна. Вскоре выяснилось, что ее мужу Ивану Николаевичу не слишком нравится жить в усадьбе. Несмотря на свой мягкий нрав, он сумел настоять на своем, и в 1810 году Тютчевы продали усадьбу французскому виконту Франсуа Жозефу д’Изарну Вилльфору.

План усадьбы и дома С.Г. Калустовой в Малом Трехсвятительском пер., составленный старшим землемером Гладковым.
1816 г. ЦАНТДМ

До нас дошли свидетельства этого француза о пожаре и грабежах во время пребывания Наполеона в Москве, изданные в «Русском архиве» в 1869 году. В них он описал и пожар собственного дома. Д’Изарн увидел, как огонь перекинулся через стены Китай-города и уже через полчаса приблизился к забору его дома. Вместе с соседями он разобрал дощатый забор, но загорелись деревянные постройки. Решив покинуть свое жилище, д’Изарн посчитал нужным осмотреть дом, в котором жили постояльцы. И не напрасно. В одной из комнат он обнаружил одного из них — старика Трассена: «…желая вывести его из опасности, я пошел с ним через комнаты, уже полные дыму, по маленькой лестнице, находящейся в этой стороне, ведущей к колодцу, рассчитывая, что мы можем спрятаться в погребах… я спустился первый, рискуя быть задавленным железными листами… Каков же был мой ужас, когда я увидал, что огонь охватывает уже дверь этого погреба». С трудом вернувшись, они увидели, «что долее оставаться там невозможно; но с другой стороны жар от строений, горевших на дворе, уничтожал всякую возможность бегства». «Что нам было делать! Мы уже решились храбро ждать смерти, как вдруг г-ну Трассену пришла счастливая мысль посоветовать мне открыть заслонку в печи, чтоб иметь возможность в ее устье дышать свежим воздухом; и действительно, это несколько помогло против душившего нас дыма. К несчастью, огонь перешел с балкона на наружную дверь, дошел до нашей комнаты, и пламя готово уже было достигнуть нас. Я бросился к окну, разбил его снизу, выбросил матрац на раскаленные докрасна листы железа и, взяв с г-на Трассена обещание следовать за мной, спрыгнул вниз, а потом принял своего товарища на руки. Но что делать в этом раскаленном жерле? Я побежал было к наружной двери дома, но не успел еще пройти и половины двери, как г-н Трассен закричал мне: «Это невозможно!» — Но куда же нам идти? — «Пойдемте в простенок». Мы скоро достигли его (он находился между садом и деревянным флигелем, где я жил). Там, в углублении между двумя стенами, мы беспрестанно подпрыгивали, чтобы подышать откуда-нибудь свежим воздухом». Предприняв еще одну попытку спастись в саду, погорельцы были застигнуты проливным дождем: «…было всего четыре часа утра, а мы промокли до костей; холод заставил нас вернуться в наш простенок, и там мы провели остаток ночи. Я думал, что совсем ослеп, глаза мои страдали от дыма, так что я мог открывать их только с сильной болью. Я погрузился в грустные размышления, из которых меня выводил только г-н Трассен; он рассуждал об одном: какой большой опасности мы подвергались? «Скажите по правде, — говорил он, — неужели вы думаете, что в Можайском сражении (Бородинском. — Авт.) мы рисковали бы собой больше, чем теперь?»

Все деревянные строения в усадьбе сгорели, главный дом был сильно поврежден. Д’Изарн не смог или не захотел справиться с восстановлением усадьбы и продал ее в таком виде коммерции советнице Сусанне Григорьевне Калустовой. Она владела ею до самой своей смерти в 1818 году. После ее кончины усадьбу купила у наследников казна.

Мясницкая полицейская часть

Первоначально бывшую усадьбу на углу Хитровского (это название он получил в 1824 году) и Малого Трехсвятительского переулков приспособили под московский обер-полицмейстерский дом. Несколько позже в ее главном доме разместили Мясницкую полицейскую часть. С 1825 года при полицейских частях стали располагать и пожарное депо. У них было общее здание, и для пожарных целей над домом построили высокую деревянную каланчу, с которой открывался вид на всю округу.

На смотровой площадке каланчи день и ночь дежурили караульные, высматривая признаки пожара. Когда пожар был замечен, на высокий шпиль, венчающий каланчу, поднимали черные кожаные или брезентовые шары — условный сигнал для пожарных других частей. Три шара означали, что пожар в Мясницкой части. Ночью вместо шаров использовали белые фонари. Если к шарам добавляли красный флаг, то это означало пожар высшей категории и сбор всех пожарных команд.

Шары обозначали лишь район пожара, поэтому после полученного сигнала вестовой на лошади мчался в указанный район узнать точное место бедствия. Вернувшись, он докладывал пожарной команде, которая уже через 2,5 минуты была готова выехать, а еще через максимум девять минут быть на месте.

Главным транспортным средством пожарных частей были специально отобранные по масти и росту лошади, содержащиеся здесь же, в специализированных конюшнях. Каждой части принадлежали лошади определенной масти. У Мясницкой они были рыжие. Блестящий выезд пожарной команды неизменно привлекал внимание, собирая толпы москвичей. И каждый из них знал и условные сигналы, посылаемые шарами, и конскую масть всех пожарных частей.

С наступлением XX века лошадей стали заменять автомобилями. Первый пожарный автомобиль появился в Мясницкой части в 1908 году.

Полицейская регистрационная карточка на В. Маяковского, составленная в 1908 г.

Полицейский дом привлекал внимание горожан не только пожарными выездами. Вокруг него частенько собиралась любопытная публика. В XIX веке в Москве существовала особая практика наказания за нарушение общественного порядка и мелкие преступления. Например, пойманные на месте преступления воришки, как мужчины, так и женщины, получали в руки метлу, на их спине мелом рисовали крест, и в таком виде они должны были вымести улицу возле места преступления, ночь провести в полицейской части, а наутро в том же виде подметать территорию возле части. Затем их имена заносились в список воров, а их самих отпускали домой.

Рядом с воришками в Полицейском доме могли ночевать люди, получившие по суду наказание розгами. Это была распространенная практика. Вместе с запиской от судьи о количестве ударов (обычно от 10 до 20) человек доставлялся в часть, где и осуществлялась эта экзекуция. Если его доставляли вечером, то ночь он проводил в камере, а наказание назначалось на утро.

В Мясницком полицейском доме по разным причинам сидели весьма известные люди.

Например, поэт Владимир Маяковский. Его юность отмечена несколькими арестами. В июле 1909 года в возрасте пятнадцати лет его арестовали в третий раз за участие в подготовке побега политических заключенных из женской Новинской тюрьмы. Побывав в Басманной части, Маяковский был переведен в Мещанскую и, наконец, в Мясницкую полицейскую часть. Сохранились воспоминания еще одного арестанта — В.И. Вегера о пребывании здесь Маяковского.

Из книги «В. Маяковский в воспоминаниях современников», М., 1963.

Мы сидели рядом, у него была акварель. Он занимался в это время живописью и добился разрешения у надзирателя, чтобы ему позволили приходить ко мне в камеру — писать меня. И он со своей акварелью, с бумагой переводился иногда на несколько часов ко мне в камеру.

От этого времени сохранился у меня портрет. Он сажал меня на подоконник, под ноги мне шла табуретка. Писал он меня преимущественно синей акварелью. В общем, виден был бюст и дальше ноги на табуретке.

Во время этих сеансов обыкновенно присутствовал надзиратель (во избежание разговоров), сидел, чтобы не было незаконных разговоров между арестованными. Но мы разговаривали, говорили невинные, нейтральные вещи.

Маяковский был старостой у нас в этот период. У нас были прогулки общего характера, причем встречались все арестованные во внутреннем дворе. На одной из таких прогулок у нас встал вопрос о выборе старосты. Маяковский проявил себя как организованный парень, и его выбрали. В его обязанности входило наблюдение за варкой пищи и т.п., а главным образом связь с волей и соответствующие информации о том, что делается тут и что делается там, кто как ведет себя на допросах, нет ли измены, нет ли предательства…

Во все время, которое мы здесь находились, он оставался в должности старосты»

Другим именитым арестантом Мясницкой части был писатель Илья Эренбург. Он тоже был весьма юн, ему было семнадцать лет, когда за участие в революционной деятельности он попал в здешние камеры. В первой книге своих воспоминаний «Люди, годы, жизни» Эренбург оставил свидетельства этого времени: «Меня отвезли в Мясницкую часть. Режим там был сносный. В крохотных камерах стояло по две койки. Некоторые надзиратели были добродушными, позволяли походить по коридору, другие ругались. Помню одного — когда я просил выпустить меня в отхожее место, он неизменно отвечал: «Ничего, подождешь…» Смотритель был человеком малограмотным; когда заключенным приносили книги для передачи, он сердился — не мог отличить, какие из них крамольные. В Государственном архиве я увидел его донесение, он сообщал в охранку, что отобрал принесенные мне книги — альманах «Земля» и сочинения Ибсена. Один раз он вышел из себя: «Черт знает что! Книгу для вас принесли про кнут. Не полагается! Не получите!» (Как я потом узнал, книга, его испугавшая, была романом Кнута Гамсуна.)

В Мясницкой части сидел большевик В. Радус-Зенькович; мне он казался ветераном — ему было тридцать лет; сидел он не впервые, побывал в эмиграции. Моим соседом был тоже «старик» — человек с проседью. Разговаривая с ним, я старался не выдать, что мне семнадцать лет. Однажды начальник принес мне литературный альманах; я его дал соседу, который час спустя сказал: «А здесь для вас письмо». Под некоторыми буквами стояли едва заметные точки: книгу передала Ася. Я покраснел от счастья и от позора; в течение нескольких дней я боялся поглядеть соседу в глаза — чувства мне казались недопустимой слабостью.

Гуляли мы в крохотном дворике, среди огромных сугробов. Потом неожиданно снег посерел, стал оседать — близилась весна.

Иногда нас водили в баню, это были чудесные дни. Вели нас по мостовой; прохожие глядели на преступников — кто с удивлением, кто с жалостью. Одна старушка перекрестилась и сунула мне пятачок: я шел крайним. В бане мы долго мылись, парились и чувствовали себя как на воле.

Наружную охрану несли солдаты жандармского корпуса; они заговаривали с нами, говорили, что они нас уважают — мы ведь не воры, а «политики». Некоторые соглашались передавать письма на волю».

Мясницкая полицейская часть располагалась в непосредственной близости от печально знаменитой Хитровской площади, нравы обитателей которой прекрасно описаны В. Гиляровским. Он также был частым гостем, именно гостем, а не арестантом, Мясницкой части, где служили герои его произведений — городовые Рудников и Лохматкин.

С.П. Кувшинникова
1888 г. Худ. И.И. Левитан. Музей-квартира И.И. Бродского. Петербург

При каждой полицейской части находился доктор. С конца 1860-х годов полицейским врачом при Мясницкой части служил Дмитрий Павлович Кувшинников. Его казенная квартира из четырех комнат находилась на последнем этаже, прямо под каланчой. Дмитрий Павлович жил здесь с женой Софьей Петровной, урожденной Сафоновой. Чета Кувшинниковых была известна в Москве. Оба они были людьми одаренными, оставившими след в культурной жизни города. Их близкими друзьями были многие писатели и художники того времени.

В комнатах Кувшинниковых собирался литературный салон, хозяйкой которого была блистательная Софья Петровна. В воспоминаниях современников сохранилось описание квартиры доктора в Мясницкой полицейской части, самое подробное — у писательницы и переводчицы Т.Л. Щепкиной-Куперник: «В комнате мужа ничего не было, кроме кровати, крохотного стола и стула да трех голубеньких кувшинчиков с бессмертниками на подоконниках. В столовой царил «русский стиль» — взамен стульев и кресел стояли деревянные лавки, буфетик был расписной, с фантастическими голубыми и розовыми цветочками на створках, на стенах висели полотенца, вышитые красными петухами. Для гостиной Софья Петровна отвела самую просторную комнату с турецкими диванами, а рыбацкие сети, заменявшие занавески, выкрасила в какой-то нестерпимо яркий золотистый цвет. И все это было оригинально, подходило к общему устройству квартиры художницы. Свои апартаменты хозяйка устроила с антресолями. В них вела витая лесенка. На антресолях была спальня и жил ручной журавль. Он признавал только одну хозяйку, по слову которой плясал, взмахивал крыльями, наскакивая на запоздавшего гостя, ложился на пол, притворяясь мертвым и долго оставаясь неподвижным» (Т.Л. Щепкина-Куперник. Дни моей жизни. М., 1950).

Многие артисты бывали здесь у Софьи Петровны: М.Н. Ермолова, А.П. Ленский, А.И. Сумбатов-Южин, Е.Д. Турчанинова и др. Часто приходили художники. Пейзажист А.С. Степанов, живший рядышком на Покровском бульваре (см. Покровский бульвар, д. 8, стр. 1), любил играть в шахматы с Дмитрием Павловичем. Бывая в Москве, заезжал И.Е. Репин, а В.Г. Перов сделал хозяина дома моделью для одной из самых известных своих картин — «Охотники на привале».

Охотники на привале
1871 г. Худ. В.Г. Перов. ГТГ

Муж и жена Кувшинниковы страстно увлекались охотой. Женский персонаж Перов вводить в картину не стал, но все три участника сценки имеют реальные прототипы: крайний слева, рассказчик — Д.П. Кувшинников, в центре — его друг доктор В.В. Бессонов, справа — тоже доктор, молодой Н.М. Нагорнов.

Софья Петровна и сама была неплохой художницей. Несколько ее картин приобрел П.М. Третьяков для своей галереи.

Еще одним другом семьи был писатель А.П. Чехов. Он сыграл непростую роль в их жизни. В середине 1880-х годов Чехов привел в салон Кувшинниковой двадцатилетнего художника И.И. Левитана. Несмотря на существенную разницу в возрасте у Софьи Петровны и Исаака Ильича на долгие годы завязался серьезный роман. Кувшинникова стала другом художника, его почитателем и ученицей. Они часто встречались, особенно с тех пор, как Левитан переехал в соседний переулок (см. Большой Трехсвятительский пер., д. 3), вместе ездили на этюды, путешествовали по Волге. Многие исследователи полагают, что этот период творчества Левитана был наиболее плодотворным, одухотворенным музой — Софьей Петровной Кувшинниковой.

Друзья дома неоднозначно относились к этой непростой ситуации. Самым резким критиком оказался Антон Павлович Чехов. В 1892 году в печати вышел его рассказ «Попрыгунья», главный герой которого, доктор Дымов, тяжело переживает увлечение своей легкомысленной жены молодым художником Рябовским. Рассказ кончается смертью доктора, который, спасая жизнь ребенку, заразился смертельной болезнью.

Даже те, кто никогда не был вхож в дом Кувшинниковых, без труда узнали в прототипах рассказа их семью. Реакция Левитана, да и многих друзей Кувшинниковых, была довольно жесткой. Отношения с Чеховым были разорваны, поговаривали о возможной дуэли, которая, к счастью, не состоялась. Через какое-то время отношения наладились, а еще через несколько лет смерть примирила всех участников истории. Умерли доктор Кувшинников, Левитан, через четыре года после него и сам Чехов.

 

Хитров рынок. Дом с каланчой — Мясницкая полицейская часть. Фото начала XX в. из «Альбома зданий, принадлежащих Московскому Городскому Общественному управлению»

3 сентября 1907 года в газете «Московские вести» появилась заметка следующего содержания: «Вчера похоронили художницу С.П. Кувшинникову. Покойная была чрезвычайно богато одаренная натура, и в течение долгого периода времени вокруг нее собиралось огромное общество, состоявшее из художников, артистов, литераторов, певцов, — вообще деятелей всякого рода художественного творчества. …Покойная скончалась лет 50-ти. Смерть ее явилась неожиданностью для окружающих: покойная гостила у своих знакомых в имении по моск.-каз. жел. д. и там заболела дизентерией, отчего и умерла. Отпевание и погребение совершено в Скорбященском монастыре. На гроб возложено много венков».

Софья Петровна заразилась, ухаживая за одинокой больной женщиной.

Военно-инженерная академия им. В.В. Куйбышева

К 1925 году Мясницкая полицейская и пожарная часть прекратила свою работу. Деревянная каланча на доме за ненадобностью была снесена.

В 1930-е годы в доме располагалась Военно-инженерная академия им. В.В. Куйбышева. За время своей деятельности это учебное заведение стало научным центром по разработке проблем военно-инженерного искусства, топогеодезического обеспечения, капитального и войскового строительства. Академия выпустила тысячи высококвалифицированных специалистов в области инженерной техники, выдающихся советских ученых, среди которых О.Е. Власов, Б.Н. Жемочкин, С.А. Ильясевич, В.М. Келдыш и др.

Академия была основана в 1819 году в Санкт-Петербурге как Главное инженерное училище. В середине XIX века училище было переименовано в Николаевскую инженерную академию. В 1923 году Инженерную академию объединили с Электротехнической, затем с Артиллерийской, в 1932 году перевели в Москву, разместив на Покровском бульваре в доме Дурасовых (см. Покровский бульвар, д. 11), а в 1935 году дали имя «Военно-инженерная академия им. В.В. Куйбышева».

Одновременно с размещением основных учебных корпусов на Покровском бульваре академии был выделен участок на противоположной его стороне, на территории бывшей Мясницкой полицейской части. Со временем здесь образовался комплекс жилых и административных зданий Военно-инженерной академии, включающий в себя постройки с конца XVIII до середины XX века, считающийся объектом культурного наследия.

Бывшая полицейская часть была использована академией для размещения материально-технического отдела. Для этих целей были произведены существенные переделки последних этажей.

Посетители салона Кувшинниковых «под каланчой» не раз отмечали необыкновенную высоту потолков их квартиры и небольшой антресольный этаж. На старых фотографиях видно, что окна под крышей дома маленькие и узкие, а окна этажей ниже — очень высокие. В 1930-е годы антресольный этаж сделали полноценным за счет уменьшения высоты нижнего. Соответственно были изменены размеры окон на фасаде.

Прежнюю высоту потолков сейчас можно представить лишь на первом этаже, где сохранилась первоначальная планировка. Лестницу между двумя последними этажами также пришлось заменить.

Военно-инженерная академия возвела на своей территории ряд построек. Необходимы были жилые дома для сотрудников, общежития для студентов, хозяйственные и медицинские организации. В 1953 году по красной линии Хитровского переулка был выстроен массивный жилой дом академии. При этом была уничтожена треть здания бывшей Мясницкой полицейской части.

Над четырьмя окнами первого этажа сохранились полуциркульные сандрики окон — по ним можно определить, где находилась центральная часть здания.

Рядом с новым жилым домом далее по переулку в 1956 году было построено общежитие Военно-инженерной академии. Этот дом, сейчас принадлежащий Высшей школе экономики, имеет адрес Хитровский пер., д. 2/8, корп. 5. Здание причудливо изгибается под тупым углом, что обусловлено своеобразным ландшафтом местности.

Минимальный декор фасада представлен рустованным нижним этажом, перспективной горизонтальной тягой над третьим этажом и украшенным частыми дентикулами карнизом. Интерьер также был предельно сдержан. В доме была одна центральная лестница. В целях безопасности снаружи к зданию недавно пришлось пристроить дополнительные пожарные лестницы. Полы в коридорах и комнатах общежития были из деревянной доски.

Здание общежития и бывшая Мясницкая полицейская часть формируют замкнутый двор, в центре которого небольшой двухэтажный домик 1940 года постройки и бывшее хранилище ГСМ, состоящее из нескольких цистерн, закопанных в землю, с выводными люками на поверхности. Нетипичные дворовые строения подвигли студентов Вышки на творческое переосмысление пространства Хитровского двора. Здесь устроен «МедиаДвор», участвовавший в V Московской биеннале современного искусства.

Во дворе также расположено одноэтажное строение, служившее при Мясницкой полицейской части подсобным помещением, а при Военно-инженерной академии — гаражом и столярной мастерской. Сейчас там располагаются мастерские и учебные помещения. Его адрес: Малый Трехсвятительский пер., д. 8/2, стр. 2.

Последним строением в Хитровском комплексе является дом, построенный в 1933-1934 годах архитектором Л.Н. Мильманом по адресу: Малый Трехсвятительский пер., д. 8/2, стр. 1. Здание строилось как медсанчасть Военно-инженерной академии с поликлиническим и стационарным отделениями. Под последнее был отведен четвертый этаж, где также располагалась столовая.

Г-образное четырехэтажное здание одним крылом отступает от красной линии переулка, образуя небольшой замкнутый двор перед входом. Декор фасада отличает своеобразная игра окон. По оси подъезда, оформленного двумя рустованными пилястрами, расположены три разновеликих окна, верхнее из которых сильно вытянуто по горизонтали.

Слева от входа на всю высоту здания расположен ряд значительных по размеру окон. Они сильно приближены к угловому изгибу, что несколько снижает декоративно-пространственный эффект почти сплошного остекления вертикальной оси. Со стороны дворового фасада эта ось также отмечена окнами большой величины, оформленными единым наличником. Не зажатые в угол, они производят иное, более свободное впечатление, чем на фасаде с улицы.

Окна такой величины обусловлены внутренним оформлением пространства: выходящие во двор освещают три лестничные площадки межэтажных пролетов; с ними чередуются по высоте окна просторных холлов, расположенных прямо напротив лестниц.

В целом создается насыщенное светом и воздухом пространство, весьма уместное как в бывшем медицинском учреждении военной организации, так и в нынешнем учебном корпусе Высшей школы экономики.

 

Все здания комплекса находятся в оперативном управлении с 2005 года.

Автор текста: Анастасия Соловьева
Искусствовед, историк Москвы. Автор многотомного издания «Лица российской истории: коллекция портретов»; режиссер фильма-прогулки «От Кремля к Новодевичьему» 1997 г.; научный редактор книги о Москве «Лубянский треугольник» (А.В. Колосов, 2010 г.). Занималась изучением и описанием колоколов Москвы. Экскурсовод «Москвы, которой нет»; один из авторов сайта «Узнай Москву».