Стратегическая еда
Программу «Особое мнение» ведет Игорь Гмыза.
Сегодня мы поговорим о патриотизме и прагматизме, и о том, какое значение имеют эти понятия для участников продовольственного рынка России. Гость в студии — доктор социологических наук, профессор кафедры экономической социологии НИУ «Высшая школа экономики» Светлана Юрьевна Барсукова.
— В последнее время очень много говорится о защите отечественного производителя. Особенно часто это используется применительно к аграрному комплексу, потому как-то устоялось в массовом сознании, что продовольственная безопасность — это наше все. Если завтра война, если границы закрыли, занавесы упали, то у нас есть, чем кормить страну. Звучат призывы поддержать, помочь, не допустить и т.д. Как вы относитесь к самой идее защиты отечественных аграриев и вообще к идее продовольственной безопасности?
С. Барсукова: Я отношусь исключительно позитивно. Но от моего отношения мало что зависит. Здесь нужно вспомнить историю этого вопроса. Вообще доктрина продовольственной безопасности была принята в России только в 2010 году. И когда принималась эта доктрина указом президента Дм. Медведева, многие говорили, что это вообще какой-то популизм, какое-то ретроградство, забывая о том, что доктрина продовольственной безопасности есть у Америки, у Китая, у Швеции, у Германии, у Франции. Вообще говоря, все развитые страны мира имеют соответствующий документ.
Другое дело, что у них этот документ регулирует способ решения продовольственных проблем в ситуации явных форс-мажоров — война, природные катаклизмы и т.п.
В России этот документ написан как элемент повседневной аграрной политики. Это немного другое. И российский документ очень похож по структуре и идеям на белорусскую концепцию национальной продовольственной безопасности, которую они приняли в 2004 году.
— Мы просто списали у них?
С. Барсукова: Хорошо было бы, но нет. Почему? Потому что белорусский документ вообще производит впечатление очень фундированного, серьезного документа. Там есть формулы, которыми объясняются все приводимые цифры. Там есть разверстка по областям.
Цифры, которые всплывают в российской доктрине, не понятны даже специалистам, откуда они взялись. Например, к 2020 году по мясу мы должны 90 процентов потребностей россиян удовлетворять собственными силами, 85 процентов — по молоку. Эти цифры рассчитаны на крайне оптимистический сценарий развития российской экономики. И главное — никаких формул, никаких объяснений.
— Почему столько и каким образом этого собираются достичь?
С. Барсукова: И авторство этой доктрины, кстати, совершенно непонятное. Вот когда верстался национальный проект развития АПК, шла очень мощная дискуссия. Многих экспертов привлекали. Там были альтернативные сценарии, люди ссорились, потом годами не разговаривали друг с другом. В результате получился очень действенный нацпроект. Здесь же авторство кулуарно приписывают Россельхозакадемии, но как будто из «черного» ящика появились некие цифры, Медведев их подписал, и указом президента эта доктрина в 2010 году была утверждена.
Но у нее есть некая предыстория, которая важна. Это не просто элемент истории, а содержательная вещь. Все 90-е годы КПРФ продвигала идею о необходимости принятия похожего документа. Говорилось, чем будем кормить страну, если западное окружение окажется недружественным России и т.д.
Почему в те годы не был принят этот документ? Потому что сельское хозяйство России просто рухнуло, и ни о какой безопасности говорить смысла не было. Это первое.
Второе. Уже тогда четко обозначились два понимания того, что такое продовольственная безопасность. Отечественные производители говорили примерно то, что уже было здесь озвучено. Безопасно — это, когда мы свое производим в достаточном количестве. А импортеры (их поддерживали международные организации — Мировой банк, ФАО, мэры двух столиц к ним присоединились в ходе дискуссии) сказали, что безопасно — это, когда доступно по цене.
Да, у отечественного производства масса достоинств, но есть один важный недостаток — высокая себестоимость. И в этом смысле американская курятина, американские окорочка, «ножки» Буша — это элемент российской продовольственной безопасности, потому что все могут их потреблять. И таким образом демпинг (демпинговые цены) на импортное продовольствие, а это то, что душит отечественных производителей, примиряет потребителей с реформами. На этих понятийных ножницах вся дискуссия застопорилась, и только фактически спустя 20 лет доктрину продовольственной безопасности приняли.
Почему? Потому что в 2000-е годы в России начался рост аграрного производства. Этот рост начинается практически с дефолта 1998 года. В России привыкли как-то события 1998 года рисовать черной краской, что это трагедия российской экономики и т.д. А это была нижняя точка, оттолкнувшись от которой экономика страны пошла вперед.
— Думается, что экономика до этого шла не совсем в том направлении, иначе кризиса не было бы.
С. Барсукова: Безусловно. Но самое важное, что сделал тот дефолт, он поменял курс рубля к доллару. Импортное продовольствие одномоментно резко подорожало. Импортеры, которые нажили колоссальные состояния на импорте, на завозящей деятельности, стали вкладывать деньги в отечественное производство, потому что поняли, что кормить надежнее тем, что производишь здесь и сейчас.
В эти годы начинается рост, а потом создается национальный проект развития АПК. Его нельзя сбрасывать со счетов. Это был мощный инструмент для поднятия животноводства. Российский птицепром и свиноводы сделали колоссальный рывок, их стали называть даже «агродрайверами» российской экономики. Мы все постоянно говорим про «Норильский никель», про что-то тяжелое, а птицепром и свиноводы — вот реальные герои российской национальной экономики в 2000-е годы. И они говорили о том, у них были свои графики, они их на всех конференциях с гордостью представляли, что через несколько лет они накормят страну своим продуктом. Сейчас они эти графики убрали в связи со вступлением России в ВТО. Видимо, накормить страну им не дадут. Но это отдельная тема, как они обороняются против тех новых условий, в которых оказались.
В результате в 2010 году Дм. Медведев этот указ все-таки подписал. И если посмотреть на содержание этой доктрины, то фактически понятие продовольственной безопасности редуцируется к трем элементам.
Первый. Должно быть много и по разным товарным рынкам описано, как много. По зерну, например, 95 процентов мы должны собственным производством закрывать, по молоку — 90 процентов, по мясу — 85. Нигде цифры ниже 80 в самой доктрине продовольственной безопасности не встретить. Причем все это должно быть достигнуто к 2020 году.
Второй элемент — качество. В доктрине четко сказано, что продовольственная безопасность — это не когда много, а когда и качественно, когда безопасно продовольствие потреблять.
И третий момент — когда это доступно. Не просто много качественного продовольствия, а насколько он доступно по цене для населения. И вот здесь была высказана кардинально новая, революционная мысль, что нужна адресная помощь для потребителей продовольствия в России.
Мысль эту требуется расшифровать. Дело в том, что вся социальная политика в России проходит в разрезе социальных групп. То есть, в стране помогают, например, пенсионерам или многодетным. Но знаете, Абрамович тоже многодетный. И у очень многих пенсионеров очень успешные дети.
Поэтому нужно помогать поштучно, нужно адресно оказывать эту помощь. Что это значит? Это значит давать продовольственные талоны людям для того, чтобы они потребляли в достаточном количестве продукты питания. Эта идея ждет своего часа для реализации.
Уже тестируется, кстати, население России. Проводились общероссийские опросы, как люди относятся к введению продовольственных карточек.
— И как же?
С. Барсукова: Ожидали, что население отнесется к этому с ужасом, потому что возникает ассоциация с Советским Союзом и т.д., потому что вообще это синоним неудачной экономической политики. Хотя в Америке есть продовольственные карточки, и это не считается позором США. Они считают, что надо делать не то, чтобы не было бедных, а чтобы им было сносно жить. В России пока стесняются признать то, что бедность — это естественный социальный результат рыночной экономики. Но гасить этот результат нужно мерами социальной политики.
Как оказалось, в России более 50 процентов россиян поддерживают введение продовольственных карточек для малообеспеченных категорий населения. И только 15-18 процентов против. Остальные затрудняются с ответом. Но когда у тех, кто против, спросили почему они против? Ответ, который преобладал, заключался в том, что эти люди считают, что продовольственные карточки достанутся все равно высокообеспеченным слоям населения, поскольку так работает российский госаппарат.
Недавно меня потрясло вообще наше представление о рынке и о социализме. Многое было порушено. Я была во Франции и попыталась в институте пойти в столовую. Мне сказали, что в столовой наличными нельзя расплатиться, а только по карточке. Казалось бы, какая проблема? А проблема колоссальная, потому что они не знали, к какой зарплатной категории меня приравнять. Потому что низкооплачиваемые сотрудники института комплексный обед в институтской столовой за одну сумму покупают, а высокооплачиваемые тот же обед — за другую. Для кого-то он стоил 1,5 евро, а для кого-то — 4 евро. А поскольку я приехала за деньги собственного университета, то есть за московские деньги, они долго думали, к кому меня приравнять. Как всегда, получилось по-среднему. Меня это потрясло. Вот это и называется адресной помощью. Когда мы следим за тем, чтобы люди питались более-менее сносно и одинаково, получая при этом разные заработки.
— То есть, это не открытие отдельных столовых или магазинов-дискаунтеров, где продается лежалый, зачастую уже на грани годности товар, а это возможность приобрести в обычных рядовых магазинах хороший товар с помощью перераспределения его стоимости в зависимости от доходов?
С. Барсукова: Да. В Америке именно так сделано. Покупается не только хлеб и перловая крупа, а мясо, кофе, фрукты, овощи и т.д. Но в России эта идея застопорилась. И вообще неплохие идеи, заложенные в доктрину продовольственной безопасности, впоследствии были похоронены, и ничего в этом направлении не делается.
— Почему?
С. Барсукова: Потому что это указ президента, а не федеральный закон, который имеет статус документа, обязательного к исполнению. Президентский указ задавал лишь вектор для будущего нормотворчества. Ну, а теперь Медведев ушел… со всеми вытекающими.
И что еще важно. В России люди не просто много или мало едят, в стране колоссальная вилка между тем, как потребляют высокодоходные и низкодоходные группы населения. Согласно статистике разница в подушевом потреблении основных продуктов питания составляет не 10, 15 или 20 процентов, а разы — в 2-2,5 раза по основным продуктам питания (мясо, молоко, яйца и т.п.). То есть, мы не понимаем степень угрозы для здоровья нации в сложившейся ситуации. Я не говорю о том, что среднее потребление россиянами базовых продуктов питания приравнивает нас к Уругваю. Например, по сыру и по молоку. Мы на душу населения в литрах молока потребляем столько же в год, сколько житель Уругвая, в то время как жители Австралии, Америки или Канады в 2 раза больше россиян съедают базовых продуктов питания.
Если кто-то скажет, что они едят лишнее, то есть понятие «рациональных норм потребления». Россияне «рациональные нормы потребления» превосходят только по потреблению картофеля и хлеба.
— Может это национальная традиция?
С. Барсукова: У нас все загоняют в национальные традиции. Не платить налоги — это национальная традиция, есть картошку с хлебом — тоже национальная традиция. Думаю, что многие россияне от этой национальной традиции с радостью отказались бы и ели мясо, пили молоко, детям утром сыр давали. К сожалению, я думаю, это результат просто элементарной бедности российского населения. Потом есть такое понятие, как «семейный бюджет». Оказывается, что в низкодоходной группе населения более половины всех зарабатываемых денег люди тратят на еду. Остальное остается у них на ЖКХ, оплату садика и т.п. То есть, люди просто работают, чтобы питаться. А в результате еще выясняется, что в основном картошкой и хлебом. Это фактически национальная трагедия. Впервые и доктрине продовольственной безопасности было четко обозначено, что проблема продовольствия — это стратегическая проблема нации, а не проблема Минсельхоза.
Полностью запись беседы с гостьей в студии слушайте в аудиофайле.