Объяснение непонятого, или почему Россия такая, какая она есть

(о книге О. Шкаратана "Социально-экономическое неравенство и его воспроизводство в современной России")

История науки свидетельствует, что во все времена находились ученые, которым был присущ дар широких обобщений. Именно такие исследователи, анализируя результаты многочисленных частных работ, приходят к некоторым глобальным выводам, публикуемым в монографиях, которым суждено стать фундаментальными. На мой взгляд, именно такая судьба уготована новой работе д.и.н. О.И. Шкаратана и группы его молодых учеников — выпускников Государственного университета — Высшей школы экономики. И пусть потенциального читателя не обманет название книги: на самом деле в ней рассмотрены проблемы, выходящие далеко за границы заявленной предметной области — воспроизводства социально-экономического неравенства в условиях современной России.

От многочисленных аналогичных исследований, щедро и по делу цитируемых авторами, книгу выгодно отличает присутствие общего фона, на котором сформировалось и воспроизводится социально-экономическое неравенство.

Большинство исследующих его авторов рассматривают в основном общие (коэффициент фондов, индекс Джини) и частные количественные показатели, характеризующие неравенство, например, величину заработной платы, наличие имущественных и финансовых активов, доступ к платным социальным услугам и другие, а также динамику этих показателей. О.И. Шкаратан со своими молодыми коллегами начинает свой анализ, положив в основу принципиально иной подход. С первых же страниц монографии авторы дают читателю свое объяснение, почему в современной России сложился и воспроизводится именно данный, а не какой-либо иной тип социально-экономического неравенства. Поиск аргументов для обоснования заявленной позиции потребовал от авторов нарисовать детальную картину эволюции российского общества, начиная с первого этапа экономических преобразований, до кануна финансово-экономического кризиса 2008 г.

При проведении анализа подобного рода соблазнительно заменить научную лексику публицистической: слишком много экономических и социальных ошибок было сделано в стране за последние два десятилетия. Во многих случаях — "ошибок" сознательных, вызывающих резко негативную оценку не только экспертов, но и большинства российского социума. Однако монографию выгодно отличает отсутствие чисто политических оценок — только в единичных случаях в ней, например, встречается термин "ельцинизм". Критика принимавшихся российской властью решений осуществляется авторами с использованием серьезной научной аргументации, поиском своих научных союзников и оппонентов.

Анализ особенностей современной стратификационной системы России базируется на гипотезе о ее преемственности с советской стратификационной системой. Из текста книги однозначно следует, что в отличие от бывших социалистических стран Центральной и Восточной Европы, а также стран Балтии буржуазно-демократическая революция конца 1980-х — начала 1990-х гг. в России на самом деле не произошла. Короткий период нахождения у власти демократических сил (здесь напрашиваются очевидные исторические параллели с мартом — октябрем 1917 г.) завершился интеграцией в новые институциональные образования прежних властных структур и номенклатуры, в большинстве случаев — так называемых "вторых секретарей", либо номенклатурного комсомольского актива, интегрированного в последние годы существования СССР в кооперативное движение. Естественно, что все последующие решения по реформированию экономики России проводились в интересах возрожденной таким образом номенклатуры. В книге убедительно доказывается, что такая неотъемлемая характеристика советской системы, как сословное корпоративное общество, фактически сохранилось и в новых условиях.

Интересы номенклатуры были соблюдены при выборе решений по одному из ключевых направлений экономической реформы — приватизации. Она не привела к появлению в стране значительного числа мелких и средних собственников. Приватизация, которая была осуществлена по номенклатурному сценарию, позволила преобразовать крупные предприятия в полугосударственные формы, в то время как средний и малый бизнес, не имея властных, а, значит, и ресурсных полномочий, оказались вытесненными на обочину мейнстрима российской экономики. Результат — фактическое сохранение в считающей себя демократической страной России этакратизма, который в системе отношений "власть — собственность" прикрывается частнособственнической декорацией. Лжегосударственная форма деятельности частного капитала — такое определение подобрал О.И. Шкаратан при характеристике сущностных итогов приватизации. Заметим, кстати, что в этом отношении последние руководители СССР были честнее, призывая к равноправному сосуществованию в экономике различных форм собственности.

Номенклатурная приватизация, а фактически раздача государственного имущества по определению не могла привести в период приватизации к появлению эффективных собственников, созданию эффективной экономики. В 1990-е гг. в стране появилась компрадорская буржуазия, вскормленная бесплатной собственностью и зарубежными займами. Именно тогда в словесный обиход вошло прямое заимствование из английского "эта страна", вызывавшее отторжение у большинства россиян. Психология компрадоров оказалась устойчива. Так, в 2008 г. в СМИ попала фраза одного из собственников крупной российской компании, приватизированной в свое время по описанной выше модели, сказанная о работниках этой компании: "Гномики еще накопают!". Такую этику не назовешь даже протестантской.

В связи с этим еще одно попутное, может быть и несколько кощунственное замечание. Не видя ничего дурного в росте религиозного сознания в стране, мы все-таки не можем не выразить обеспокоенность, что православными в стране себя называют и относящиеся к населению как к "гномикам" и сами эти "гномики", которых большинство. В этих условиях неизбежно различное восприятие традиционной для страны ветви христианства вне зависимости от субъективного желания лучших иерархов церкви объективно становится инструментом сохранения той социальной структуры, тех властно-собственнических отношений, которые сложились в стране за последние почти два десятилетия. При всей нелюбви к "сковородке картавой" (Юз Алешковский о В.И. Ленине в "Синеньком скромном платочке") его рассуждения о "боженьке" в современной России неожиданно оказались актуальными. Кстати, в связи с выборами в конце января 2009 г. Патриарха Московского и всея Руси, в составе выборщиков — участников Архиерейского собора вполне предсказуемо оказались крупные бизнесмены, сотрудники региональных администраций, родственники крупных государственных чиновников. Как метко заметил один из либеральных журналистов — сейчас стало хорошим тоном и в Куршевеле, и в выборах патриарха поучаствовать.

Исходя из своих собственных представлений об идеальной модели управления экономикой, а, следовательно, и социумом, во всяком случае, в той его части, которая формирует экономически активное население, можно относиться по-разному. Государственники могут быть отчасти довольны: собственность не дробится, роль государства достаточно сильна. Но, с другой стороны, полного удовлетворения у них быть не может: в монографии недаром уделяется много внимания развитию отношений в упомянутой системе "власть — собственность". Используя результаты социологических опросов, данные экономической статистики и контент-анализ публикаций СМИ, О.И. Шкаратан и его соавторы убедительно доказали, что к использованию результатов экономической деятельности крупных государственных и полугосударственных предприятий имеет доступ не все общество, а узкий круг частных лиц. К этому кругу или, в стратификационных терминах, тонкому слою относятся высший менеджмент таких предприятий и курирующие их чиновники. Либералы же посрамлены по всем направлениям.

Можно сколь угодно долго обсуждать подобные вопросы. Однако авторы монографии не опускаются до подобных субъективных оценок — описание сложившейся ситуации было необходимо им, в первую очередь для того, чтобы выстроить логическую схему исследования проблем социальной стратификации в современной России. Отдадим должное О.И. Шкаратану — проведя исследование, он публично признал неправомерность подходов, которыми он пользовался ранее, иерархически стратифицируя членов общества на ряд (как правило, от 7 до 12) социально-профессиональных групп. Доминирование такой стратификационной системы при обработке результатов трех представительных опросов экономически активного населения России, которые были проведены в 1994, 2002 и 2006 гг., не подтвердилось. Результаты, полученные с использованием энтропийного и кластерного анализа, показали, что вне зависимости от социально-профессиональной принадлежности, размеров культурного и человеческого капиталов почти 3/4 населения страны, по данным опроса 2006 г., относились к низшему и промежуточному слоям исполнителей-несобственников. Немногим более 1/5 формировали средний слой и обладали некоторыми минимумами собственности и властных полномочий. И только 4% граждан могли быть отнесены к высшему среднему классу и высшему слою, которые составляют средние и крупные собственники и топ-менеджеры.

Отмечено, кстати, что в состав этих 4% вошли и поучаствовавшие в приватизации крупные деятели теневой экономики прежнего СССР или, принимая во внимание тот факт, что с начала реформ прошли почти два десятилетия, а также личную небезопасность участия в переделе собственности для отдельных физических лиц, обладавших теневыми капиталами — их наследники.

Именно последний слой и определяет принимаемые в стране социально-экономические решения, и далеко не во всех случаях эти решения соответствуют интересам основной части общества, т.е. "оставшимся" 96%. Это подтверждается дальнейшим развитием в книге разработанных О.И. Шкаратаном еще в конце 1990-х — начале 2000-х гг. идей о наличии существенного разрыва между декларируемой и реальной социальной политикой. По его мнению, социальная политика в России нужна политическим верхам прежде всего для сохранения социальной стабильности (впрочем, это — задача любого правительства) как предпосылки реализации специфических целей этих верхов, связанных прежде всего с легализацией капиталов (а это уже — действительно специфика России).

Автор рецензии может подтвердить высказанное предположение примером из своей личной научно-консультационной практики. Во второй половине 1992 г. я и мои коллеги обсуждали техническое задание на выполнение проекта, связанного с разработкой системы социальной поддержки населения в условиях перехода к рыночной экономике, с крупным чиновником одного из министерств социального блока. Понятно, что чиновник этот не был самостоятелен в своих управленческих решениях, поскольку следовал общему курсу правительства, тогда еще "гайдаровского". Так вот, упомянутый чиновник попросил при выполнении исследования количественно определить, как он выразился, "до какого еще уровня можно давить на население". Отсюда — недофинансирование социальной сферы, которое, однако, не воспринималась властями как серьезная проблема. Отсюда — популистские разговоры, что граждан следовало поддержать не деньгами, а так называемыми "удочками" для их вылова. Но ведь и этих удочек, а точнее — равных возможностей для интеграции в рыночную экономику не было.

Конечно, и быть не могло, это — прекраснодушная утопия, не всякому дано быть, например, предпринимателем, управленцем, собственником. Но снизить негативные последствия перехода к рынку путем частичного страхования неизбежной потери денежных доходов для абсолютного большинства населения реально существовали. Другое дело, что в номенклатурной модели приватизации такая целевая функция попросту отсутствовала.

Вот здесь как раз возникает очень значимый вопрос, по которому до сих пор ведутся как политические, так и экономические споры. Речь идет о дореформенных сбережениях населения, которым в условиях конфискационного характера инфляции суждено было обесцениться. Автор рецензии довольно долго занимал проправительственную позицию, полагая, что то, что случилось с дореформенными сбережениями, рано или поздно должно было произойти хотя бы потому, что в 1991 г. потребительский рынок в России окончательно "схлопнулся", сбережения утратили свою покупательную способность. И такая позиция абсолютно справедлива. Но при одном условии — если бы на стадии, предшествовавшей приватизации, эта покупательная способность была бы восстановлена путем предоставления возможностей приобретения за счет этих средств населением земли, предприятий, иного государственного имущества. Без ваучеров. Конечно, это не решило бы проблему создания массового слоя собственников: абсолютное большинство граждан продали бы свои активы, и собственность была бы консолидирована, скорее всего, теми же самыми людьми. Но при перераспределении части капитала в пользу граждан-несобственников. Написав это, я очень надеюсь, что О.И. Шкаратан, с которым мы много спорили и о дореформенных сбережениях, и о приватизации, простит меня за те псевдолиберальные взгляды на данные вопросы, которые я разделял ранее.

В конечном счете все запрограммированные ошибки вылились в низкий уровень жизни абсолютного большинства российских граждан. Результаты социологических опросов, приведенные авторами, показали, что в ноябре 2002 г. доля лиц, которые находились в зоне бедности, имея душевой суточный доход до 4,3$ в день, составила около 85% населения страны. Сложившаяся в дальнейшем благоприятная для России мировая экономическая конъюнктура в последующие годы позволила значительно уменьшить эту долю. Но даже в декабре 2006 г. в зоне бедности находились не несколько процентов населения России, а около 1/3 ее жителей, в т.ч. в зоне нищеты, т.е. с доходом до 2$ в день — около 5%. Уже в период мирового экономического кризиса, равноправным участником которого Россия стала в последней трети 2008 г., социологи, выясняя вопрос, что делает российское население со своими сбережениями в условиях кризиса, определили, что для 60% граждан страны такой вопрос не актуален, поскольку сбережений у них просто нет.

По величине душевых доходов авторы монографии разделили население страны на 5 доходных групп, сопоставив их ресурсы. Результаты соответствуют возможной гипотезе об увеличении ресурсов по мере роста душевого дохода. Это оказалось верно в отношении таких материальных ресурсов, как жилищные условия, движимое имущество, наличие в собственности предприятий или их акций, платные образовательные и медицинские услуги.

Что касается нематериальных ресурсов, то здесь несомненна связь принадлежности к конкретной доходной группе с индексами социальных и культурных капиталов, образовательным статусом, а также самооценками материального и социального статусов. Но еще в большей степени принадлежность к доходной группе связана с индексом властных полномочий. Значения данного индекса у низшей и высшей групп отличались в 7 раз, в то время как индексы социального и культурного капиталов — соответственно в 2,4 и 1,3 раза.

Современная стратификационная система России обусловила те социально-культурные стереотипы, которые активно прививаются населению страны ее властной и финансовой элитой. По моему глубокому убеждению, то, что сейчас происходит в этой области, может быть названо синдромом "Кубанских казаков". Для молодого поколения читателей поясню, что этот советский фильм был поставлен в 1949 г. режиссером И. Пырьевым. В фильме на "правильном" патриотическом фоне эпохи позднего сталинизма показаны процветающие советские колхозы, насыщенный потребительский рынок, словом те явления, которые никогда не были присущи советской экономике. В новейшей истории страны "Кубанские казаки" однозначно рассматриваются как предтеча российского гламура.

О.И. Шкаратан пишет о современном российском гламуре, рассматривая его как навязываемый обществу стиль жизни властно-собственнической элиты. Этот стиль, как и в свое время жизнь "кубанских казаков", лишь виртуально доступен подавляющей части населения страны — можно потрогать глянцевые страницы журналов, а в прошлом — лишний раз сходить в кинотеатр. Разница в 60 лет, конечно, заметна, но сущностное, а именно недоступность показываемого для всех, за исключением тонкого слоя, то есть узкого круга сохранилась.

На другом полюсе — члены российского общества, которые находятся в критической ситуации. В книге достаточно подробно рассматриваются стратегии их выживания, к которым относятся, во-первых, бюджетное субсидирование витальных потребностей этих граждан. Как бы ни критиковать действия правительства, нужно признать, что в России за годы реформ была создана система социальной поддержки беднейших слоев населения. В стране действует система предоставления субсидий на оплату жилья и коммунальных услуг, пособий по нуждаемости, пособий по безработице, социальных пенсий и т.п. Однако, говорить, что это делает страну, как это написано в Конституции Российской Федерации, социальным государством, неправомерно. Социальное государство — не синоним государства социальной поддержки. Только такое государство может рассматриваться как социальное, в котором эта поддержка является дополнением к системе властно-собственнических отношений, не вызывающих протеста со стороны большей части общества.

Второе направление выживания рассматриваемой группы населения — натурализация потребления и обмена товарами и услугами между домохозяйствами ("коллективное выживание", или реципрокность). По мнению О.И. Шкаратана, которое я полностью разделяю, такая модель решения социальных проблем "чудовищна по своим отдаленным последствиям". Она приводит к деградации общества, но уж никак не к прогрессу человеческих ресурсов. И именно в интересах последнего предлагается внести изменения в действующую систему налогообложения, вернуться к прогрессивному налогообложению доходов, ввести финансово значимый налог на недвижимость, обладающую повышенной рыночной стоимостью и т.п. Однако боюсь, что, будучи принятыми, подобного рода меры ударят не по реально высоким доходам и дорогой недвижимости, сколько по среднему классу. Недавний пример с возложением ответственности за свое будущее достойное пенсионное обеспечение граждане, которые получают свыше 415 тыс. руб. в год (понятно, в дальнейшем эта сумма будет индексироваться), подтверждает наличие такой опасности. Аргументы, что доходы ниже этой величины имеет основная часть работников не убеждает нас: по прочтении книги О.И. Шкаратана и коллектива убеждаешься в том, что меры, ужесточающие условия налогообложения, доступа к страховым и накопительным пенсиям должны затронуть очень ограниченное число наших сограждан, по-видимому, не более 5—10% всего населения России. В книге приводятся данные, подтверждающие такой вывод: в настоящее время 500 самых богатых людей страны владеют состоянием 715,3 млрд. долларов, или более половины российского ВВП в 2007 г.

Мне очень понравился еще один важный вывод, который сделан в книге. Он связан с оценкой качества того слоя российского общества, который определен как "высший". Эта оценка низкая и в современных условиях не имеет перспектив повышения, поскольку имеет место взаимное проникновение и поддержка недееспособных элит. Выход из этого замкнутого круга, по мнению авторов, состоит в формировании таких властных сил, "которые смогут выразить интересы не неономенклатуры, а … нового среднего класса и национальной буржуазии и трансформировать авторитаризм застоя и выживания в авторитаризм национального развития". Все бы хорошо, но мы знаем агрессивность многих представителей российской национальной буржуазии, и нет никакой уверенности в том, что национальный авторитаризм будет лучше авторитаризма неономенклатурного. С единственным исключением — первый все-таки ближе сердцу и душе русского человека.

И это — несмотря на известные исторические обстоятельства, странным образом преломляющиеся в российской действительности. Исторический путь России привел к терпимому в целом отношению общества к даче и получению взяток. В период татаро-монгольского ига русские князья, в том числе и "Имя Россия" — Александр Невский, получавшие за свои дары (как "in-cash", так и "in-kind") в Орде ярлыки на княжение, компенсировали свои потери, собирая дань со своих подданных. Государственная должность отдавалась на "кормление", и размер доходов занимавшего ее зависел прежде всего от его собственных инициатив, умения выстраивать взаимоотношения с подчиненными. Центральная же государственная власть боролась в первую очередь с инакомыслием и во вторую — со взяточничеством. Известно ограниченное число случаев, когда российская власть сурово расправлялась с казнокрадами, если, конечно, к казнокрадству не примешивались политические мотивы. Один из наиболее громких таких случаев — казнь в марте 1721 года первого губернатора Сибири Матвея Гагарина за "неслыханное воровство". В современной российской армии, согласно данным Главной военной прокуратуры, 76% коррупционеров в погонах составляет ее элита — офицеры, а отнюдь не прапорщики и мичманы. Примеры коррупции фантастические — так, из Гороховецкого военного совхоза были украдены 89 КамАЗов общей стоимостью более 90 млн. рублей.

В чем нельзя в полной мере не согласиться с авторами, так это в том, что они определили проблему сращивания бизнеса и власти как страшную для страны. Причем ее острота усугубляется тем обстоятельством, что именно чиновничество прикрывало крупные финансово-промышленные группы, годами не платившие налоги. Именно бюрократия обманывает общество, вынося на его суд данные о масштабах коррупции в стране. Например, по официальным данным, в 2007 г. были выявлены всего 6788 случаев получения взяток, что составило 0,19% общего количества всех выявленных преступлений, или 1,48% общего количества выявленных преступлений экономической направленности. С другой стороны, число выявленных случаев дачи взятки составило 4828 (0,13% общего числа преступлений, или 1,05% преступлений экономической направленности). На наш взгляд, эти показатели не характеризуют масштабы проблемы взяточничества для российского общества, поскольку, согласно независимым оценкам, реальные показатели взяточничества на 2 порядка превышают показатели официальной статистики. Даже по данным Департамента собственной безопасности МВД ежегодно к ответственности привлекаются более 9 тыс. участковых милиционеров, 3,6 тыс. следователей и по 3 тыс. сотрудников ГИБДД и уголовного розыска.

Заниженность официальных показателей масштабов коррупции подтверждается данными независимых социологических обследований. Так, по данным Аналитического центра Юрия Левады в ноябре 2008 г. 23% жителей страны полагали, что федеральное правительство "коррумпировано, действует в первую очередь в своих собственных интересах". По данным Фонда изучения общественного мнения в середине 2008 г. властям/руководству/администрации соответствующих регионов доверяли лишь 36% россиян, в то время как не доверяли 51%. Еще ниже оказался уровень доверия к властям/руководству/администрации города (поселка, села), в котором проживал респондент: этим властным структурам доверяли 32% опрошенных, а не доверяли 45%. Крайне низким оказался также уровень доверия к силовым и правоохранительным структурам в регионах: соотношение между доверяющими и не доверяющими судам составило 29% : 40%, милиции, правоохранительным органам, прокуратуре — соответственно 27% : 55% и ГИБДД — 23% : 51%.

Но власть борется не с этим, а с несогласными с такой ситуации. Доходит до сюрреализма Ф. Кафки: в конце января 2009 г. начальник ГУВД г. Москвы рекомендовал ректору Государственного университета — Высшей школы экономики отчислить из него студентов — участников "Марша несогласных".

Значительное внимание авторы уделяют тенденциям в средних слоях российского общества, пытаясь ответить на вопрос, действительно ли в России формируется "новый средний класс", рассматриваемый в терминах экономики и социологии профессий и ядро которого составляют профессионалы и менеджеры. Отмечается, что в отличие от традиционного среднего класса они не всегда обладают собственностью на средства производства, но располагают властным, человеческим, культурным и социальными капиталами. Это позволяют им быть основными акторами новой экономики, основанной на знаниях и информационных технологиях.

Авторам пока не удалось установить, является российский новый средний класс стабильно существующей социально-профессиональной группой или же представляет собой стохастически пополняемую категорию работников. Однако важно, что, как и по многим другим направлениям социальных изменений, соответствующие импульсы идут из Москвы, где наличие нового среднего класса именно как социально-профессиональной группы подтверждается результатами углубленных интервью.

В пространстве же "власть — собственность" изменения, которые произошли в период между обследованиями 1994 и 2006 гг., подтверждают гипотезу авторов монографии и ряда их коллег о доминировании в современной России отношений дистрибуции, но не цивилизованного рынка. Так, доля исполнителей-несобственников в структуре реальных социальных групп возросла в это время с 67,6% до 73,6%, руководителей-несобственнников — с 11,2% до 14,4%, в то время как доля работников-миноритарев снизилась с 12,5% до 4,2%, мелких предпринимателей и самозанятых — с 2,5% до 1,6%. Эти показатели, на мой взгляд, свидетельствуют, что в России формируется общество патерналистского типа, как и прежнем СССР зависимое в первую очередь, от государства и лишь во вторую — от своих способностей к производительному и творческому труду. И эти властно-собственнические отношения безусловно отразятся на особенностях формирования нового среднего класса в стране. Хотя бы еще и потому, что малоперспективные социальные группы исполнителей-несобственников и работников-миноритариев характеризуются слабым развитием полупериферии и периферии (к ядрам этих групп относится соответственно 79% и 97% их общей численности), что исключает в подавляющем большинстве случаев их перемещение в другие, более перспективные социальные группы.

В связи с этим авторы задают самим себе и читателю очевидный вопрос: существуют ли в стране социальные силы, которые способны "переломить ситуацию и вывести Россию в рыночную информационную экономику на демократических основах организации социально-политической жизни"? Оценивая перспективы России, авторы отдают предпочтение варианту, который основан на взаимодействии нового среднего класса и национального капитала, сосредоточенному в основном в провинции. При этом не обязательны революционные преобразования внешней среды такой модели: в книге высказано мнение, "что в принципе есть возможность создавать информационную экономику при сохранении архаической социальной и политической "оболочки".

О.И. Шкаратан и возглавляемый им коллектив на основе исторических, идеологических и статистических выкладок убедительно объяснили читателю, почему социально-экономическое неравенство населения Россия и его воспроизводство именно такие, какие они есть. Профессионалы-социологи подтвердили интуитивные поэтические обобщения Т. Шаова: "но нефть дороже молока//значит все, амбец коровам — диалектика", "нам положено по ГОСТУ//надо ж, ты гляди//на райцентр два погоста//на село один", "на всех не разделишь продукт валовой", "кто рыбку съел//кто в кресло сел//все остальные пролетели".

Рецензент по определению всегда находит в рецензируемой работе замечания. Я очень хотел бы стать исключением, настолько близки мне основные идеи книги. По-этому не буду придираться к мелочам, их на самом деле очень мало. Остановлюсь лишь на одном тезисе, который не могу поддержать. Книга действительно носит новаторский характер, но вот заключительная ее рекомендация, кстати, не вытекающая из результатов социологических обследований, очень традиционна и не очевидна. Процитирую: "В сложившихся в стране условиях необходимо формирование идейных, политических и нравственных ценностей, призванных заполнить посткоммунистический и постимперский вакуум, снять у россиян комплекс оскорбленного национального достоинства". И далее: "Государственная политика, опирающаяся на солидарность нации, на устойчивую общность интересов основных социальных сил, исходящая из традиционного для россиян понимания справедливости, может стать важным элементом строительства сильного национального социального государства".

Я полагаю, что проблема совсем не в этом.

Во-первых, мне кажется, что только что процитированное противоречит основным положениям авторов. На самом деле, какая может быть общность интересов и солидарность у 4% (см. выше) граждан, составляющих высший средний классу и высший слой (средние и крупные собственники и топ-менеджеры), и у 3/4 населения страны, относящегося к низшему и промежуточному слоям исполнителей-несобственников? Думаю, что национальное достоинство первых отнюдь не унижено, да и на другие вопросы представители этих слоев отвечают для себя по-разному.

Во-вторых, Россия очень разная и по признакам, не влияющим на социальную стратификацию. Среди нас демократы, и коммунисты, западники и почвенники, евреи и русские. И именно противоречия между нами — источник и движущая сила развития России. Искусство руководителя состоит не в том, чтобы объединить кого-то в единую партию и руководить административными методами, реализуя эфемерное "политическое влияние", а в том, чтобы сбалансировать интересы разных социальных групп и людей в проводимой экономической и социальной политике. В этих условиях выработка единой национальной идеи заведомо не имеет смысла. На смену ей должны придти действительно актуальные для абсолютного большинства граждан страны экуменические идеи, связанные с необходимостью отвечать на глобальные вызовы человечеству.

И возрождение страны в этих условиях означает, что не она подстраивается под лидера, а нанятый страной на президентских выборах лидер — под страну. Когда страна — это не люди, поющие гимн и участвующие с постными лицами в официальных мероприятиях, а люди, умеющие смеяться, делая даже очень серьезные дела. Люди, для которых термин "ядерный щит родины" ушел в безнадежное прошлое, а понятие "защита от терроризма" стало весьма актуальным. Люди не знающие авторитетов, но знающие, что именно каждый из них — высшая ценность для страны. Ценнее всех ее лидеров.

Однако, несмотря на мое несогласие с авторами по такому принципиальному для меня вопросу, несомненно то, что книгу "Социально-экономическое неравенство и его воспроизводство в современной России обязательно нужно прочитать, если, конечно, повезет получить доступ к одному из редких ее 500 экземпляров. И мне кажется, что из материалов книги нужно сделать нарезки для общественно-политических журналов и СМИ для ознакомления с ее основными положениями не только коллег-исследователей, но и продвинутых членов российского социума.

И последнее. Пусть не все разделы монографии написаны на одном уровне, пусть все ее принципиальные главы написаны руководителем коллектива — О.И. Шкаратаном, но важно иное. Его ученики проявили себя талантливыми исследователями, за которыми — будущее не только российской науки, но и России в целом, где основные причины социально-экономического неравенства и модели его воспроизводства будут принципиально иными, чем в настоящее время.