Мне нравится, что наши студенты – раскрепощенные люди

Григорий Канторович, проректор ГУ-ВШЭ

Григорий Канторович, проректор ГУ-ВШЭ

— Григорий Гельмутович, когда вы начали работать в Вышке?

— В 1992 году, когда Школы еще не было. Я работал в Институте народно-хозяйственного прогнозирования Академии наук, и меня пригласили по рекомендации Игоря Липсица (сегодня он профессор кафедры маркетинга и ординарный профессор ГУ-ВШЭ) прочитать будущим преподавателям Вышки курс математики. Параллельно Револьд Михайлович Энтов читал им курс экономической теории. А после этого лучшие из наших слушателей поехали учиться в Университет Эразмус в Голландию на три месяца. Так получилось по расписанию, что самым первым занятием в Высшей школе экономики, еще неофициальной, было мое занятие по математике. В ноябре 1992 года Егор Гайдар подписал постановление о создании Вышки, и до середины апреля 1993 года мы вели занятия раз в неделю часа по три. Одну неделю читал я, другую – Револьд Михайлович.

— Откуда взялись первые преподаватели?

— Конечно, было ядро – те, кто задумал и создал Вышку. Это Ярослав Кузьминов, Олег Ананьин, Игорь Липсиц, Яков Уринсон, Рустем Нуреев, Револьд Энтов – все они, кстати, сегодня являются ординарными профессорами. Летом 1993 года удалось набрать 20-25 молодых преподавателей. Кого-то мы нашли по объявлениям, кого-то по рекомендации (например, бывших студентов Ярослава Кузьминова и других коллег). И с осени начались занятия.

— В чем заключалась первоначальная идея Школы?

— Вышка задумывалась как небольшая магистратура – двухлетняя подготовка или переподготовка тех, кто уже имел базовое, не обязательно экономическое, образование. Мне это показалось любопытным, поскольку ничего подобного в то время в России не было.

— С первых лет существования Вышки вы занимали административные должности.

— Да. Уже весной 1993 года Ярослав Иванович стал меня убеждать создать и возглавить кафедру математики, статистики и эконометрики в магистратуре (у нас факультеты тогда так и назывались — магистратура и бакалавриат). Я согласился, но со своего основного места работы – из Института народно-хозяйственного прогнозирования не ушел. Примерно через год первый декан магистратуры Андрей Уральский уехал на полгода в США, мне предложили его заменить, и стало ясно, что надо выбирать, где работать. В 1994 году я перешел в Вышку совсем и остался деканом магистратуры до расформирования ее как факультета в 1998 году. Потом уже на каждом факультете появилась своя магистратура.

— Как прошел первый набор магистров?

— В магистратуре у нас было 200 бюджетных мест (платных не было вовсе), и удалось набрать 199 человек. Причем грозным распоряжением ректора все сотрудники, кто мог, были отправлены поступать в магистратуру. Наш многолетний завкафедрой физкультуры Ильдар Баталов тоже поступил и привел жену – выпускницу Иняза.

Для дальнейшего развития Школы было важно осознание того, что одна магистратура будет нас «тормозить», и уже летом 1993 года было принято решение провести набор и в бакалавриат.

В бакалавриат нужно было набрать 100 студентов, и это удалось с большим трудом (тогда еще никто не понимал толком, что такое бакалавриат). В последний момент первый декан бакалавриата Юрий Шараев привел на второй курс своих студентов из Открытого университета – негосударственного вуза, где он раньше работал. Эти студенты в отличие от всех остальных платили за учебу. Курс постепенно редел, и его окончили человек семнадцать.

— У Вышки в то время не было своих помещений.

— Совсем не было. Магистратура арендовала полэтажа в Центре экономической конъюнктуры, которым заведовал Яков Уринсон, на проспекте Сахарова,12; бакалавриат снимал помещение на факультете вычислительной математики и кибернетики МГУ, а для администрации две комнаты выделил Леонид Абалкин в Институте экономики РАН, а потом еще Егор Гайдар дал  несколько комнат в своем институте. Все в срочном порядке ремонтировалось, переделывалось. Например, на Сахарова,12 у нас было помещение бывших машинных залов, построенных в 1980-х годах под вычислительный центр Госплана. В те годы персональные компьютеры только появлялись, и вычислительные центры размещались в огромных залах. Такие залы нам приходилось делить на аудитории.

— Какова была мотивация тех, кто приходил учиться? Ведь действительно было не очень понятно, что такое магистратура или бакалавриат…

— Время было веселое, «энтузиазное». У наших первых студентов в магистратуре была очень высокая мотивация. Они окончили инженерные вузы, не были довольны своим тогдашним жизнеустройством и хотели получить экономическое образование, надеясь, что оно поможет реализоваться в жизни. К тому же Вышка давала возможность учиться бесплатно. Многие имели хорошую математическую подготовку, и нам было легко с ними работать. Несмотря на то, что шишки набивали все – и студенты, и преподаватели, работать было интересно. Люди сознательно искали новые пути в жизни, хотели узнать новое.

Тогда мы готовили только экономистов по четырем специализациям со второго курса – по экономической теории, экономике фирмы, экономике общественного сектора и финансам. Мы открыли сразу дневную и вечернюю формы обучения, которые различались только временем занятий. Люди подрабатывали – жить как-то надо было. Потом на вечернюю форму обучения спрос снизился, и мы ее постепенно «свернули».

Кстати, у нас в первом наборе было несколько кандидатов наук, некоторые из них и сейчас работают в Вышке – Лена Буянова, Боря Бродский. На тот момент они не были экономистами и переучивались. Из второго набора магистратуры – наш теперешний первый проректор Александр Шамрин, он сидел на моих занятиях за одной партой с Андреем Мамонтовым, которого я позвал на свою кафедру вести семинары по эконометрике. Студенты называют наш курс «мамонтометрикой».

— Как возникло название «Высшая школа экономики»?

— По моей информации, оно было придумано на самой начальной стадии, возможно, авторами были Евгений Ясин и Ярослав Кузьминов. School of economics – довольно распространенное название западных экономических вузов. Мы чувствовали, что слово «школа», как и «колледж», в нашей стране не ассоциируются с высшим образованием. Но назвать Вышку институтом, как множество других вузов, было совершенно невозможно. Нашли компромисс – «высшая школа». Позже название «Высшая школа экономики» стало брендом, и мы сохранили его, когда стали университетом. Сначала назывались Высшая школа экономики (Государственный университет), а потом уже — ГУ-ВШЭ.

— Не было ощущения, что по названию вуза может сложиться ложное впечатление о том, что здесь готовят только экономистов?

— Коллеги с некоторых  факультетов считают именно так. Но сегодня это уже «зонтичный» бренд, узнаваемое имя, поэтому решили, что пока все останется, как есть. Хотя для психологов, наверное, было бы лучше, если бы мы назывались по-другому.

— Вы окончили знаменитый Физтех. Можно ли провести параллели, касающиеся возникновения Вышки и Физтеха?

— Вполне. Физтех был создан по заказу «сверху» выдающимися физиками – Капицей, Ландау, Христиановичем, Раушенбахом. Выпускники Физтеза должны были работать надо созданием атомной бомбы и средств ее доставки. Физтех зарождался как физико-технический факультет МГУ, но там физики не захотели соединять высокую науку с инженерным делом. Капица предложил знакомую ему английскую систему преподавания, и это привело к успеху. Другая причина успеха заключалась в том, что после третьего курса студенты начинали учиться в «базах», т.е. в отраслевых НИИ, значительная часть которых работала на «оборонку». Студенты оказывались на переднем крае тогдашней советской науки, а ученые в НИИ имели возможность в условиях фиксированной заработной платы получать дополнительные деньги за преподавание.

Когда возникала Вышка, в стране не было экономистов соответствующей квалификации, владеющих категориальным аппаратом современной экономической науки. Они, в основном, даже языков иностранных не знали. Заказ общества и государства состоял в том, чтобы быстро подготовить специалистов, способных работать в условиях рыночной экономики, «на рыночном уровне». В этом смысле, похоже, есть сходство с появлением Физтеха. Ярослав Кузьминов называет Вышку «Экономическим Физтехом». Он ведь когда-то преподавал в Физтехе, создав там альтернативную кафедру экономической теории в перестроечное время, так как не удалось сделать это в МГУ.

— В начале 1990-х вы пытались угадать, что будет с Вышкой через 15 лет?

— Нет. Угадать, что будет через 15 лет, не мог никто, даже Ярослав Кузьминов.

Первое время было нам просто интересно преподавать и самим всему учиться. Успеху сильно способствовало то, что по гранту Эразмуса все – и молодые, и более старшие преподаватели — проходили стажировку в Европе. Ярослав Кузьминов, как Иван Калита, привлекал гранты для Школы. Я помню свою первую поездку в мае-июне 1993 года. У меня не было советского экономического образования, и мне не надо было ломать свои стереотипы, а многим коллегам-экономистам пришлось это делать (хотя, конечно, среди нас не было старых «замшелых» профессоров, которые не могли и не хотели меняться). Смотрели, как там учат, чему. Кому было неинтересно – уходили, а кому интересно – впитывали и потом передавали студентам. Это было время огромной творческой свободы и очень динамичного развития.

— Был ли соблазн перенять западные формы преподавания? Например, ввести тьюторские занятия, отказаться от преобладания лекций в учебном плане?

— Есть много мифов о том, как устроено преподавание на Западе. Но почему, например, в знаменитейшем университете в Геттингене на лекции по макроэкономике собирается в аудитории 900 человек? Потому что лекции – самый дешевый способ обучения. Что касается тьюторства, так и у нас в советское время были кураторы в каждой группе.

Хотя, конечно, мы многое перенимали на Западе. Не случайно был сделан упор на языковую подготовку. Весь первый год обучения в магистратуре шли занятия по английскому, на втором году был обязательный второй язык — французский. Одно из самых сильных достижений кафедры Ирины Николаевой в том, что за год они могли довести знания французского языка у студентов магистратуры до такого уровня, что они потом могли семестр учиться во Франции.

— Как возникла идея создания факультета довузовской подготовки?

— Идею подготовительного факультета предложили Ярослав Кузьминов, Андрей Уральский и Вадим Шагин – мой старый друг и сотрудник нашей кафедры, который и стал его первым деканом. Первоначально открыли и массовые курсы подготовки в магистратуру, где ежегодно было более 100 слушателей.

Очень скоро Вышка стала пользоваться популярностью, появился реальный конкурс. Параллельно, это не секрет, деградировала средняя школа в стране. И факультет довузовской подготовки – так стал называться подготовительный факультет – должен был компенсировать нехватку знаний у школьников — будущих абитуриентов Вышки.

— Высшая школа экономики начала экспансию в регионах — открывала там филиалы, подготовительные курсы.

— Это трудно назвать экспансией. Скорее, это была миссия. Все началось с того, что на европейские деньги мы обучали в Москве на крэш-курсах преподавателей экономических дисциплин из провинции. В результате по всей стране появились люди с близкой идеологией. На базе институтов переподготовки отраслевых министерств, которые закрывались тогда по всей стране, мы открыли три филиала — в Перми, Нижнем Новгороде и Санкт-Петербурге. Была еще попытка открыть филиал в Новосибирске, но она окончилась неудачей.

После 2000 года мы стали осознавать: демографические тенденции таковы, что если мы хотим расти, то надо активнее «идти» в регионы, потому что Москва не в состоянии дать нам порядка двух тысяч  абитуриентов, которых мы сейчас набираем. Вышка создала и "пробила" всероссийские олимпиады по экономике, стала поддерживать создание в регионах подготовительных курсов, отправлять туда методические материалы ФДП. Стратегически это было правильное решение. В Москве количество выпускников школ падает на 10% в год, но у нас прием растет.

— Что в студентах Вышки вас удивляет больше всего?

— Мне нравится, что наши студенты – раскрепощенные люди в хорошем смысле этого слова. Мы другими были. У них в чем-то более полноценная студенческая жизнь. Времени им не хватает. Несмотря на это, в Вышке много студенческих инициатив. Например, хор на факультете экономики. Казалось бы, зачем им это нужно на втором-третьем курсе? Учиться не помогает, но ребята поют. Душа, значит, просит. Или клуб экстремальных видов спорта, который сами студенты создали.

Любопытно, что у нас уже несколько раз срывались попытки создать студсовет. Наверное, есть другие механизмы, с помощью которых студенты регулируют свою жизнь в университете. Я к этому спокойно отношусь: время найдет новые формы, все-таки эксцессы в студенческой среде в Вышке чрезвычайно редки. У нас учатся, в целом, люди из более самостоятельных слоев населения. Это не значит, что они очень богаты, хотя есть и такие. Ребята потому и раскрепощены, что семьи, из которых они вышли, не сталкивались с серьезными угрозами – выживанием, голодом, например.

— Можно ли сказать, что Вышка сейчас один из самых конкурентоспособных вузов России?

— Наверно, Вышка – это единственный успешный 15-летний проект, который возник с нуля. Не считая РЭШ, которая так и осталась только магистратурой. Какими бы плохими ни были советские вузы, они имели собственные помещения, общежития, театры, стадионы, у нас же не было ничего. Вышка поначалу была большой авантюрой, но мы ничем не рисковали. И постепенно стали понимать, что надо стать лучшими, иначе пропадем.

Есть объективные критерии оценки результатов нашей работы — успехи студентов, обучающихся и в Вышке и в очень престижных зарубежных университетах. Посмотрите, сколько дипломов с отличием получают ребята из МИЭФ. Уровень подготовки студентов Вышки по экономике не вызывает сомнений – здесь есть «внешняя» проверка. В других сферах такой проверки пока нет.

— Время еще не подошло?

— Может быть. Хотя многие другие факультеты тоже неплохо развиваются. Например, когда в последние два-три года выпускники факультета права стали занимать весомые позиции, тогда стало меняться отношение к факультету. На отделении деловой и политической журналистики был только первый выпуск, на факультете бизнес-информатики -– тоже (не считая магистров). Надо подождать. Я думаю, все будет нормально. Все— таки первые выпуски устраиваются на работу очень неплохо. Как проректор я занимаюсь приемной кампанией и вижу, что ничто так не влияет на выбор ребят, как отзывы старшекурсников и выпускников. Довольны ли они? Хорошо ли устраиваются на работу? Если так, то через два-три года на факультет придут очень сильные студенты.

— Какой будет Вышка через 15 лет?

— Не знаю. Многое зависит от того, что будет через 15 лет в нашей стране.

Сейчас выпускники-экономисты уже почувствовали, что им дают знаний чуть больше, чем надо для того, чтобы хорошо устроиться в жизни. Они начинают работать и устанавливать жизненные «рекорды». На мой взгляд, это не очень хорошо. Хотелось бы, чтобы жизнь требовала от них большего, чтобы всегда был стимул к развитию. А Вышке надо выходить на уровень ведущих европейских вузов. Сможем? Не знаю. Не думаю, что мы уже вышли на средний европейский уровень — может быть, только на некоторых факультетах. У меня есть большие сомнения, будет ли Вышка развиваться по всему спектру университетских дисциплин. Мы ведь заняли нишу, которая не требует лабораторного оборудования. Ни физики, ни химики, ни биологи такое развитие просто не потянули бы. А на Западе большой университет практически немыслим без естественного факультета.

У нас много «заделов» — та же Покровка, которую надо «доводить и доводить», и непонятно, стоит ли еще ввязываться в создание какого-то физического факультета. Надо еще удержаться, оставаясь в своей нише.

Есть еще один вызов. У нас не было ни одной смены руководства – это для любого вуза, для любой организации момент истины. И когда-то такой момент наступит, и это будет очень сильное испытание на прочность. Если переживем, значит, все будет нормально. Есть хороший знак – достаточно большая доля наших собственных выпускников, оставшихся работать на разных кафедрах.

Хотелось бы, чтобы через 15 лет иностранцы знали, что University in Moscow – это не только Moscow State University.

Новостная служба портала ГУ-ВШЭ