Cтуденты приезжают из зарубежных университетов другими людьми
Елена Голубинская, заместитель начальника Управления международной академической мобильности, начальник отдела международных студенческих программ ГУ-ВШЭ.
Елена Голубинская, заместитель начальника Управления международной академической мобильности, начальник отдела международных студенческих программ ГУ-ВШЭ.
— Елена Витальевна, расскажите, какие совместные программы с зарубежными университетами были в Вышке, когда вы пришли сюда работать?
— Я пришла в Вышку в 1997 году. Программы для студентов находились тогда в хаотичном состоянии: Школа участвовала в ряде крупных проектов Европейской комиссии, и по остаточному принципу что-то было для студентов.
Совместная магистратура с Университетом Эразмус была с 1994 года. Это было очень нужно и очень востребовано. Школа образовалась в 1992 г. как магистратура, на пустом месте. Все преподаватели были подготовлены в старой системе, и их надо было переучивать. И переучивали много и разнообразно. В том числе в рамках одного из проектов Университет Эразмус предложил сделать совместную магистратуру, выпускники которой должны были стать преподавателями Вышки – преподавателями новой генерации… Это была большая когорта людей, некоторые уже преподавали где-то, пришли заканчивать нашу магистратуру и одновременно прошли эту «страшную» программу Эразмуса.
— «Страшную»?
— Это же очень тяжело, никто к этому не был готов. Другой подход к экономике, к знаниям. Были стажировки за рубежом, но изюминка совместной программы была в том, что и оттуда приезжали преподаватели и читали курсы. Самые умные и настойчивые могли сдать экзамены, и им, самым везучим, еще давали «магистра экономики» Университета Эразмус в Роттердаме.
Теперь эта программа работает для обычных студентов. Что в ней хорошего? Можно, никуда не уезжая, получить два диплома сразу.
— Сколько студентов уже обучено по этой программе?
— У нас уже 77 выпускников по этой программе — это значительная цифра.
Программе исполнилось 10 лет в 2004 году. Посольство Голландии нам покровительствует, и посол предложил праздновать в своей резиденции. Было приглашено много людей – выпускники, преподаватели, представители нашей администрации, голландской стороны, голландские бизнесмены. Мы делали survey – кто кем стал, что было полезно.
Многие выпускники сделали карьерные скачки. Например, один наш выпускник работает в ОЭСР – это огромная организация по развитию экономического сотрудничества со штаб-квартирой в Париже (сама Россия как страна – не член этой организации). Еще один работает в Hermitage Capital, несколько человек - в «Тройке-Диалог»…
— Сейчас в Вышке существуют и другие программы в рамках международного студенческого обмена. Как они создавались?
— С 1997 по 1998 год мы пытались выстроить программы для студентов. К тому времени, по-моему, уже не было ни одного преподавателя, знающего иностранный язык, который бы не стажировался. Писались книги, учебники, все делалось на безумном энтузиазме. А вот студенческая часть не развивалась адекватно этому мощному потоку. Прежде всего, нужны были деньги. И мы в 1998 году подали заявку на большой проект программы ТЕМПУС «Развитие студенческой мобильности ГУ-ВШЭ». Речь шла о том, чтобы студенты могли обучаться полгода или год в университете-партнере. Мы выиграли этот проект. Раньше были разовые поездки. Провести полгода в Сорбонне или Эразмусе – это большой жизненный опыт, но по окончании учебы ребята не получали диплом зарубежного университета – они приезжали назад и сдавали пропущенные курсы. А после того как мы выиграли проект, в год уезжало по 40 человек. Было два главных потока – в Эразмус и Сорбонну. Стал учитываться период учебы там, не надо было повторять и досдавать курсы: был зачет «семестр за семестр» на бакалаврском уровне, а на магистерском – возможность получить второй диплом.
Организовать все было непросто. Как перезачитывать? Одно дело для нескольких студентов, а другое — если 15 человек вернулись со стажировки. Что с ними дальше делать? Вырабатывались какие-то механизмы. Но было и много удачных моментов, всяких курьезов… Когда я ехала в Брюссель, Роттердам или Париж, всегда везла что-то – либо дубленки тем, кто мерз, либо гречку…
— Студентам?
— Студентам! Потому что студенты сначала безумно хотят куда-нибудь попасть, а потом начинается: здесь не то, там не так, мне холодно, мне трудно. Один студент не выдержал – уехал. Ну, не смог. А девочка, сломавшая ногу в Роттердаме, мужественно закончила семестр и участвовала в программе двух дипломов.
На меня писали анонимку… Никогда не забуду эту анонимку – девочка написала, что в душевой не закрывается форточка. Она в Париже, в 15-ом округе – и у нее не закрывается форточка! И меня обвинили, что я не обеспечила… Это было и тяжело, и смешно. Тогда очень трудно было найти места для проживания сразу 15 студентам при абсолютном незнании, как снимать квартиры или общежития в Париже.
— Принимающая сторона этим разве не занималась?
— Там есть свои правила. Общежития трудно получить даже для стипендиатов программы французского посольства. Мы, в рамках европейского проекта, должны были заниматься этим сами. Чтобы снять квартиру, у тебя должен быть гарант-француз, и необходимо сразу заплатить так называемый депозит. А у нас идет финансирование из денег проекта, оно допускает только возмещение расходов: если общежитие стоит 200 евро в месяц, то мы можем выделить 200 евро. Мы не можем выделить 200 плюс сумму за полгода. Наличных нет.
Было такое количество трудностей! Но все как-то решалось. Помню, двадцати аспирантам, которые поехали в Роттердам, нашли общежитие, условия комфортные, чего там только не было. Но общежитие находилось над Coffee Shop’ом, и этот Coffee Shop раз в неделю горел. И наших аспирантов выгоняли – все, тревога, и они должны были с вещами выскакивать. Ребята были уже взрослые и относились к этому с юмором…
— Вы сказали про организационные проблемы, возникавшие за рубежом… А какие трудности были здесь, дома?
— Стало понятно, что необходим гибкий подход к перезачету курсов. Например, было мнение, что студент должен, уехав в университет, допустим, Тюбингена, взять там те же предметы, которые он изучает здесь. Этого не может быть никогда! Из-за разницы в структуре факультетов, специализаций. Например, у нас факультет менеджмента отделен от экономики – во многих университетах за рубежом менеджмент неотделим от экономики, и студент просто выбирает себе специализацию. Зачем ехать, если брать то же самое? Необходимо получать что-то новое, чего пока нет у нас. К сожалению, это не все понимают.
Задача нашего подразделения – предоставить студентами такие возможности, которые имеют их сверстники в Европе. Например, в Германии, если ты изучаешь международную экономику, то обязан провести год в стране, чью экономику ты изучаешь. У нас пока это не обязательно, но я считаю, что мы должны эту возможность давать. Поэтому мы расширяем круг университетов-партнеров, с которыми ведем обменные программы.
— Какие программы студенческого обмена есть сейчас в Вышке?
— Например, уже третий год идет программа стипендиального фонда «Оксфорд-Россия». В этой программе участвуют пять российских вузов. Мы как передовой вуз вместе с Фондом разрабатывали формат программы. Стипендии выплачиваются, чтобы дети не работали. Ведь у нас очень многие студенты вынуждены работать, из-за этого у них снижается успеваемость, для них закрывается ряд возможностей. Чтобы ребята могли целиком посвящать себя учебе и приобщаться к научной работе, им с третьего курса Фонд платит стипендию. У нас сейчас 375 стипендиатов. Когда мы отобрали первых 125 студентов, заявок было около 500. На чтение этих многостраничных заявок у нас ушло целое лето. Каждый год количество заявок увеличивается вдвое. По требованию Фонда мы зимой и летом проводим мониторинг и делаем краткий отчет о том, что дала стипендия, что человек сделал, когда у него высвободилось время. Для студентов из регионов, которые живут в общежитиях, это большая помощь. Кто-то купил компьютер, кто-то — велосипед (была детская мечта, никогда не было велосипеда). Трудность в том, что конкурс огромен… Фонд английский – со своими культурными, финансовыми нормами. И самое страшное в программе, когда приходят в Школу деньги. Казалось бы, хорошо, но это ужас… У англичан есть решение Траста – они берут и переводят деньги. У нас же каждая копейка должна быть подтверждена договорами. И это такая горячка – как учесть, как подписать, как заплатить налоги и т.д.
Есть и Стипендиальная программа для молодых преподавателей – для тех, кто защитился, и для тех, кто еще не защитился. Чтобы человек не бегал по десяти работам. Несмотря на то, что Вышке платят лучше, чем в других российских вузах, это весьма значительное подспорье при единственном требовании – идти вперед как исследователь.
Программами, которые ведет Школа, занимается не только наш отдел, но и Французский центр ГУ-ВШЭ.
Когда что-то затевается, мы везде рассылаем сообщения, информация идет в деканаты, на сайт. А студенты должны сделать некие шаги. На некоторых программах – драконовские этапы: ты должен быть и тут молодец, и там молодец, пройти интервью и с нами, и с ними, представителями зарубежных партнеров. Это — тяжелая лестница, но она преодолима, и у нас сейчас студенты – ну, просто «монстры». Им все это по плечу.
— А что говорят о наших студентах? Как их оценивают за рубежом?
— Ну, мы – самые лучшие, самые передовые (улыбается). С самого начала к нам не было снисходительного отношения — все знают наш потенциал. Но все знали и то, что у нас не было хорошего образования в экономике, в социологии. «Надо учить» — такое было отношение. Сейчас ситуация другая. В прошлом году в Эразмусе защищали магистерские диссертации 10 наших студентов, они были приглашены продолжить обучение на программах Ph.D, и это говорит о многом. Кстати, трое уехали, но если человек работает в «Тройке-Диалог», то он не всегда хочет терять в карьере, опыте работы и т.п.
— Наши студенты сильно отличаются от зарубежных сверстников?
Каждый год 11-15 человек уезжают в Гумбольдтский университет, и в течение пяти лет они считаются там лучшими выпускниками факультета экономики. Нам нечего прибедняться.
— Меняется ли отношение студентов к поездкам?
В начале моей работы в Школе шли крупные проекты, и учеба за рубежом полностью оплачивалась. Достаточно было прийти и сдать паспорт. Это разбалтывает людей. И было ужасно, когда тебе говорили: «Неужели я еще что-то должен писать?!». Конечно, приходили ребята, достойные учиться за рубежом, но с отношением «дайте нам». И когда ты говоришь, что надо написать то-то и то-то и отослать, в ответ слышишь: «Сам? Я не умею!». Наши студенты, может быть, позже становятся самостоятельными, чем европейские, потому что уклад у нас такой. Ситуация начала меняться, наверное, после 2000 года. В Школе предлагается веер программ, но студентов девять тысяч, а программы основаны на отборе – отбираем лучших из лучших. И не самые лучшие тоже поучаствовать хотят. Поэтому они стали приходить и спрашивать: а куда можно поехать, что для этого нужно сделать? Мы все объясняем, показываем.
Сейчас совершенно невозможно модному, популярному, широко раскрученному московскому университету, каким является ГУ-ВШЭ, получить финансирование от Еврокомиссии, потому что для нее приоритетны регионы. Но есть целый пласт европейских магистерских программ, созданных консорциумом европейских университетов, когда ты получаешь degree не одного вуза, а объединения вузов, в которых, например, хорошо преподается менеджмент или инженерные науки. Туда могут поступать бакалавры из любых стран, и если тебя приняли, тебе дают индивидуальную стипендию. Таких возможностей много, у нас информация об этом висит на сайте.
Теперь у студентов другое отношение: «почему для нашего факультета нет программ?» Но это вопрос не только к нам, но и к факультету. Партнерские связи — долгая история, чтобы поднять их до такого уровня, какой мы имеем с Эразмусом или Гумбольдтом… Тут мы уже знаем качество их магистерских программ, можем говорить о сопоставимости качества обучения и засчитывать год за год.
В мире огромное количество возможностей, надо только знать, чего хочешь, и прилагать для достижения цели определенные усилия. Мне нравится, что здесь результат – не цифры, а конкретные люди, изменяющиеся судьбы. Вот приходит студентка, мы отправляем ее на год в Лондонский университет. Приезжает совсем другим человеком, получившим толчок к развитию. Не потеряв год, защищает магистерскую диссертацию, поступает в аспирантуру.
— Как вам кажется, насколько в Европе наш вуз уже знают?
— Не так широко, как мне бы хотелось. Но, например, профессор факультета философии Владимир Кантор очень известен, и факультет философии Кельнского университета хочет присылать к нам студентов только потому, что они смогут послушать по-русски Кантора. Это репутация. Она может создаваться по-разному. Наши преподаватели много ездили, и репутация заработана благодаря им. И студенты работают на своем уровне. Например, два наших выпускника учатся в Гарварде – один в бизнес-школе, другой на Ph.D. Конечно, там нас будут знать.
МИЭФ у нас – это что-то особенное: гениальная идея, ни в коей мере не сравнима с кучей предлагаемых в Москве якобы совместных программ. Чтобы Лондонская школа экономики пошла на создание совместной академической программы! Она настолько дорожит своей маркой, что у нее нет внешних академических программ. Поэтому академическая поддержка – это ли не знак репутации! Это уже клеймо породы, я считаю.
— Когда к нам на обучение стали приезжать иностранные студенты?
— После 1999 года. Сначала к нам приезжали в основном аспиранты из университетов-партнеров, чьи диссертации связаны с переходными экономиками. Они ехали только за тем, чтобы проводить исследования. На защитах двух первых аспирантов я была, видела, как защищается Ph.D. Очень церемониально. А потом к нам стали приезжать и студенты. Многие совсем не готовы к тому, что их ожидает, хотя мы честно пишем про общежития, про преподавание на русском языке.
За 10 лет работы мы только один раз видели негативное отношение к России студента-иностранца, а у большинства остается хорошее впечатление, благодаря чему все возобновляется. Приезжают из Голландии, Германии, Финляндии, Латвии, США, Японии, из Норвегии будут в первый раз…
В 2000 году, кажется, наши студенты участвовали в форуме российских и немецких студентов, изучающих экономику. Это — студенческая инициатива, организация идет «снизу». В тот раз симпозиум проводился в Тюбингене на базе университета, некоторые наши высокопоставленные чиновники участвовали в таких форумах – тогда там был Греф. А студенты все перезнакомились, и два студента из Тюбингена просто написали Грефу письмо: мол, хотим провести год в Высшей школе экономики. Мы потребовали, чтобы они прошли обычную процедуру оформления по обмену, принятую у нас для иностранных студентов. И приехали два абсолютных хиппи, плохо говорящих по-русски. Им было тяжело, но через год они уезжали с прекрасным русским, и оба сейчас работают в очень крупных фирмах, отвечают в них за российский рынок.
У нас в отделе карта мира висит, мы на нее помещаем фотографии хороших иностранных студентов, которые к нам приезжали в разное время. Одного «плохого» из Университета Гумбольдта отправили для устрашения в Антарктиду. Приехал сюда и появился два раза. Совсем не учился, плохо говорил по-русски, сразу нашел работу в крупной немецкой газете в Москве. Он действительно писал о переходной экономике, но не учась у нас. К нам из Германии, бывает, приезжают какие-то очень практичные ребята, которые ужасно хотят не столько учиться, сколько приобрести опыт работы в России – им это очень помогает дальше в карьере… В Германии довольно востребованы те, кто работал в России месяц-два.
— Какими будут через 15 лет международные связи Вышки?
— Я надеюсь, что, выполняя требования Болонского соглашения, мы в полной мере сольемся с европейским университетским сообществом или, по крайней мере, с той его частью, которая нравится мне, – международной студенческой жизнью, принятой в Европе. В ряде сфер образование должно включать международную компоненту. Например, университет Турку (Финляндия) на 500, кажется, студентов имеет 80 вузов-партнеров. То есть для каждого студента есть место, куда поехать на стажировку. Для нас это пока недостижимо. У нас партнеров много, но не все они доступны для студентов. Пока лучше всего обмен проводится в рамках программ, реализуемых на основе официальных соглашений.
По нашим стандартам в диплом по экономике нельзя включить театроведение, а вот в Америке или в Голландии есть такое. Когда студент поступает на факультет экономики, но выполняет программу по праву, в его дипломе пишут: major – economics, minor – cultural management. А у нас в приложении к диплому могут быть только предметы, записанные в российском стандарте. А если есть целый блок предметов, которые ты изучил в вузе-партнере? Я думаю, в дипломе все изученные предметы должны быть указаны.
Кроме того, раньше был обязательный второй язык. Но без бюджетного финансирования это очень дорого. И теперь второй язык стал опцией, которая не всем доступна. Когда предмет в сетке, к нему отношение другое и студента, и преподавателя. Когда французский был обязательным, его выучивали настолько, что уезжали на обучение в Сорбонну. За два года изучить язык – это просто «гигантиссимо»! У нас есть ряд чудесных кафедр иностранных языков.
Иностранцы считают, что студенты должны много заниматься спортом. Я видела студенческие кампусы – это просто страдание от зависти. У нас же спорт вообще в загоне находится… Есть секции, но они опять же для очень малого количества ребят. Мы в этом году первый раз предложили участвовать нашим студентам в межуниверситетской спартакиаде, она проходила в Париже. Это тоже предмет зависти. Нам, чтобы принять участие, нужно разрешение, одобрение, приказы, а там студенты решили провести спартакиаду и провели – открыли расчетный счет, им предоставили стадионы, у них спонсоры… От нас поехали сборная по футболу, волейболу, теннису и два бегуна. Наши по теннису первое место завоевали, а в футбол проиграли сборной Милана – это даже не позор.
Новостная служба портала ГУ-ВШЭ