«В Эфиопии однажды ночью к моей палатке пришел лев»

Выпускница матфака НИУ ВШЭ Соня Пащевская не стала математиком, а выбрала естественные науки. Однако университетский бэкграунд очень пригождается ей при изучении человекообразных обезьян бонобо. В интервью проекту «Ровесники Вышки» она рассказала о плюсах жизни в палатке, приложении теории графов к приматологии и самке по имени Ольга.

— Как вы попали в Вышку?

— Я окончила школу в Краснодаре, откуда я родом, и поступила на местный матфак. Я не собиралась заниматься математикой изначально, меня убедил отец-математик. Но уже в КубГУ я математикой заинтересовалась, начала много учиться и после двух курсов поняла, что там оставаться нельзя. Поехала на летнюю матшколу в Дубну, осознала, насколько математический круг общения в Москве отличается от краснодарского, и решила переводиться в Москву. Матфак Вышки тогда только открылся, и я сначала собиралась на мехмат МГУ, но побывала там и передумала. Зато я встретилась с человеком с матфака Вышки, услышала о ней много хорошего.

Это было начало моего 3-го курса, но я решила переводиться на 1-й курс, потому что уровень математики там был намного выше. На матфаке Вышки система совсем другая, нежели на остальных факультетах: там решают задачки, а не пишут доказательства теорем на экзаменах. Мне нужно было всю осень готовиться к такому формату, чтобы сдать сессию в декабре. Я перестала ходить на свой матфак дома и начала судорожно тренироваться решать задачки. Было довольно нервно, но мне понравилось преодолевать трудности.

В Вышку я приехала первый раз в ноябре. Пришла знакомиться в наше здание на Вавилова. Там оказалось здорово. Матфак маленький, все друг друга знают. Никакой типичной иерархии: в коридоре студенты общаются с преподавателями, другими студентами. Все увлечены, а этого мне ужасно недоставало дома. Я познакомилась с преподавателями, услышала, что меня здесь ждут. Вернулась домой, в декабре сдала сессию, узнала, что меня зачисляют, — и переехала в Москву в январе 2010 года.

— Трудно было учиться?

— Довольно трудно, очень интенсивно. Это объективно сложный факультет. И он отличается тем, что большой процент выпускников матфака остается в математике. Это лучшее место, если у тебя такие карьерные планы.

Я оставаться не собиралась, но учеба много мне дала. Матфак научил меня мыслить абстрактно и хорошо учиться самой, уметь добывать информацию, обрабатывать ее. Я стала видеть, что у людей совершенно разная интуиция в разных областях. У меня сильная интуиция в естественных науках, которыми я и занимаюсь.

— Как произошел этот переход?

— Я окончила матфак в 2013-м и стала думать, как переквалифицироваться. Задача казалась невыполнимой: я жила тогда в Москве, а хотела в Африке в джунглях изучать бонобо. Но у моего первого мужа — математика Даниила Руденко, который окончил аспирантуру матфака у Сергея Константиновича Ландо, — приближалось время постдока. Больше всего по его интересам ему подходил Университет Чикаго. В Чикаго жила и моя кровная сестра по отцу, которая старше меня на 12 лет. Она сейчас профессор в университете Northwestern, занимается нейробиологией. Но мой интерес к биологии возник задолго до нашего знакомства. И мы с Даней решили поехать в Чикаго через год. За это время я должна была выучить базовый курс биологии, который дают на бакалавриате, условно. Я заказала американские учебники, смотрела онлайн-лекции MIT по биологии, читала научные статьи. Восемь месяцев я занималась каждый день и успешно сдала GRE-тест по биологии.

В ноябре 2015 года мы переехали. Даню взяли на постдок, а я как волонтер начала работать в двух лабораториях в том же университете. Это был не мой научный интерес: в одной занимались морфологией и филогенетикой рыб, в другой — изучением развития песнопения птиц. Я помогала собирать, категоризировать, обрабатывать данные. А главное, нарабатывала связи. Это был еще один шаг в направлении Конго.

— Что было потом?

— Моей изначальной целью было попасть к бонобо. Дикие бонобо живут только на юг от реки Конго, и только в Демократической Республике Конго. Там есть конкретный проект по их изучению, он называется LuiKotale. Однако туда не брали без опыта полевой работы. Тогда я нашла проект в Эфиопии по наблюдению за гамадрилами, туда меня взяли. И провела там десять месяцев в палатке. Как я и думала, эти условия мне идеально подошли.

— А опасные моменты были?

— Однажды ночью к моей палатке пришел лев и разбудил меня рычанием. Львы территориальны, их рык можно услышать за несколько километров, у них так морфология глотки устроена. А этот был метрах в 13. Я проснулась от вибраций, это был дикий, душераздирающий звук. Мое тело приподнялось над кроватью. Несколько часов я лежала, не понимая, как я выйду на работу, и не могла уснуть, потому что я его слышала прекрасно. Лев лежал и страшно дышал. Ночь была безлунная. Полная тьма. В итоге я смогла вылезти из палатки, собраться на работу, добежать до машины и уехать.

— А когда вы попали в Конго?

— Вернувшись, я наконец подала заявку в самый главный проект моей мечты. И меня туда взяли. Через четыре года после того, как я захотела в Конго, я туда приехала. И провела год в джунглях. Лагерь стоит посреди леса: это палатки в хижинах со стенами и крышей из палок. На маленьких «Цесснах» ты вылетаешь из столицы ДР Конго Киншасы, садишься на самодельную взлетно-посадочную полосу в деревне в саванне и потом еще 25 километров идешь до лагеря, по дороге переплывая через реку на лодке. Связи там почти нет, вся коммуникация — очень дорогой спутниковый телефон для экстренных случаев и антенна, которая короткими волнами может прислать коротенькие имейлы без приложений несколько раз в неделю. Вода — из реки: ты ею моешься, ее пьешь. Проектом руководит немецкая семейная пара, Барбара Фрут и Готтфрид Хоман. Барбара стала моей научной руководительницей. Я так успешно ассистировала ей на PhD-проекте, что, когда вернулась, стала соавтором статьи в научном журнале. Потом мне предложили сделать PhD вместе с ними. Для этого мне сначала нужно было окончить магистратуру. Из-за пандемии пришлось это делать онлайн — в Ливерпульском университете имени Джона Мурса. В начале магистратуры, когда были лекции, я выбрала тематику, которая нас вернет сейчас к матфаку.

— Каким образом?

— Меня всегда интересовало сложное социальное поведение у интересных животных. У бонобо оно довольно уникальное по разным причинам. Мне хотелось это исследовать, причем используя мой сильный матфаковский бэкграунд. На одной из лекций я заинтересовалась методологией, которая называется «анализ социальных связей» (social network analysis). В приматологии в последние годы его начали применять чуть более активно. Это, по сути, теория графов, где твои животные — это вершины, а отношения между ними — ребра графов. Можно использовать разные математические метрики, которым биологи могут присваивать биологический смысл, и смотреть на то, что получается.

Сергей Константинович Ландо вел у меня дискретную математику. С теорией графов я знакома. Опять-таки, получилось, что, в отличие от многих моих коллег-приматологов, я с большим удовольствием читаю научные статьи из других областей, на которые ссылаются в методологии приматологических статей. Я подумала, что могу имплементировать довольно сложный и очень мощный набор инструментов естественным для себя образом в то, что мне хочется изучать. Поэтому я решила, что это будет моей главной тематикой, и магистерскую работу сделала, используя эту методологию. Мой PhD-проект, который должен начаться в следующем году, позволит еще глубже в это войти. В рамках проекта треть или половину времени я проведу в лагере LuiKotale, буду собирать данные. Еще я в марте туда собираюсь на несколько месяцев.

— Как звучит тема PhD-проекта?

— «Использование инструментов анализа социальных связей для того, чтобы изучать динамику в группе, распадение на подгруппы и обратное слияние». В течение дня бонобо распадаются на кластеры, потом снова сливаются. Эту динамику можно изучать. И еще динамику интеграции новоприбывающих самок. Самки мигрируют, когда они близки к пубертату. Они уходят в другое комьюнити, чтобы избежать инбридинга. Их интеграция в группу происходит очень интересным образом. Это можно тоже изучать с помощью методологии.

— Бонобо знают, что за ними наблюдают?

— Да. Чтобы заниматься исследованиями диких животных, сначала нужно группу приучить к себе, в случае с бонобо это занимает года четыре. Постепенно они перестают бояться. У нас две группы, которые к нам давно привыкли. Мы за ними ходим целый день, наблюдаем в соответствии с определенным протоколом. Подходим не ближе чем на пять метров. Чем дальше, тем лучше, но это густой тропический лес, и дальше уже не видно. Бонобо нормально к этому относятся. Наша цель — изучать поведение в дикой природе, оказывая минимальный эффект. Все неинвазивно. Мы никогда их не трогаем. Это похоже на то, что Джейн Гудолл делала с шимпанзе.

— Бонобо оправдали ваши ожидания?

— Да, они замечательные. Необычные, интересные. Я чувствую с ними большую связь, когда я там. Они знают нас, полевых работников. Можно видеть, что они реагируют по-разному на разных людей. Также они выделяют довольно явным образом новых людей. Когда я вернулась в лагерь во второй раз после окончания магистратуры, они не реагировали на меня как на нового человека. Похоже, что они меня узнали.

— У вас есть любимый бонобо?

— Есть несколько. Одну самку зовут Ольга, как мою маму. Это была первая бонобо, которую я в жизни увидела. Она спускалась на рассвете с дерева из гнезда. Это было исполнение моей мечты.

— Условия жизни в лагере вас вообще не смущают?

— Они делают меня счастливой. Я дышу свежим воздухом, засыпаю под африканские звуки, вижу много зелени, купаюсь в реке. Там нет шумов, простая хорошая еда, маленькое количество людей, отношения по большей части простые и адекватные. Там нет интернета, соцсетей, миллиарда сообщений — всего, что отвлекает. У меня самый потрясающий диалог с собой получается, когда я там.

— Вы не хотите написать об этом художественную книгу?

— Это одна из моих целей. Я пишу много — и фикшен, и нон-фикшен. В будущем хочу писать и романы, и научно-популярную литературу, и мемуары про свои приключения. В Эфиопии я вела блог под названием «Соня и гамадрилы». Он был очень смешной, его читали многие мои друзья и незнакомые люди. Сейчас я веду другой (“Sonya of the jungle”), потому что к тому я потеряла доступ после того, как год была в Конго офлайн. Я всегда думала о себе как о писательнице. 20 лет я пишу стихи, а из прозы у меня нет ничего опубликованного, но есть много написанного. Когда занимаешься наукой, мало времени на что-либо другое.

— А что вам больше всего хочется узнать в науке?

— Многим приматологам интересно узнать, как эволюционировало человечество. Изучать в дикой природе наших ближайших родственников — один из лучших способов это сделать. С бонобо и шимпанзе, с этой веткой, которая ведет в род Pan, где есть два вида — Pan paniscus и Pan troglodytes, мы разъединились примерно 7 миллионов лет назад. Мы ничего не знаем о том, как выглядел наш общий предок, что он делал. Но чем с большим количеством видов мы себя сравниваем, тем лучше мы можем построить модель того, как могла выглядеть наша эволюция, соотнести ее с находками палеонтологов. Есть мнение, что к концу этого века в дикой природе уже не останется человекообразных обезьян из-за того, что уничтожается среда обитания, ведется охота. У нас как у научного комьюнити остался последний шанс узнать что-то, чего мы потом уже никогда не узнаем.