«Красная шапочка»: тоска по отцу

История о девочке, которую звали Красная Шапочка, известна с детства, пожалуй, каждому из нас. Этому сюжету уже несколько столетий. В разных культурах и у разных авторов он имеет огромное количество толкований. Сказка про Красную Шапочку и коварного Волка стала предметом интереса и для многих психоаналитиков. Они исследуют мотивы и символы, содержащиеся в этой истории. Особое внимание специалисты уделяют отцовской и мужской фигурам, которые появляются в разных версиях сказки.
Как известно, психоанализ подчеркивает важное значение отцовской фигуры в нормальном психосексуальном развитии ребенка. Но что, если проявление ее функции недостаточно или патологично? Как это может сказаться на развитии ребенка? Об этом размышляют авторы статьи «Сказка, формирующая реальность: психоаналитический взгляд на патологию отцовской фигуры и третьего сквозь призму истории Красной Шапочки», выпускницы нашей программы, психоаналитические психотерапевты Галина Гладких, Анна Утенкова и Диана Чернощекина.О том, к каким выводам пришли наши коллеги, проанализировав кейс главной героини известной сказки, рассказываем в новом выпуске рубрики «Психоанализ искусства».

Кадр из фильма «Про Красную Шапочку» (1977 год, режиссер — Леонид Нечаев).

Недетская сказка

Вот как выглядит сюжет этой истории в трактовке Шарля Перро (она опубликована в 1697 году в его книге «Сказки матушки Гусыни»). Кстати, данный вариант содержит наиболее жестокую интерпретацию событий. 

Жила-была девочка Красная Шапочка. Все вокруг любили ее, а она любила свою бабушку, которая жила за лесом. Когда та заболела, мама Красной Шапочки поручила дочке отнести бабушке угощение. В лесу Красная Шапочка встречает на своем пути Волка. Узнав, что девочка идет к бабушке, Волк решает съесть обеих. Отправив Красную Шапочку собирать цветы, он короткой дорогой добирается до бабушки, съедает ее и ложится в ее кровать. 

Красная Шапочка, придя в дом к бабушке, по приглашению Волка, который притворяется бабушкой, раздевается и ложится к нему в постель. Замечая отличия, девочка пробует идентифицировать лежащую подле нее фигуру с бабушкой, задавая вопросы, почему у той большие глаза, руки, зубы. В этот момент Волк открывает свое истинное лицо и съедает Красную Шапочку. На этом сказка заканчивается. Далее следует мораль о том, что молодым девицам следует быть осторожнее с соблазнителями, иначе их может постичь кара — символическое съедение волком.  

Отец Красной Шапочки в этой версии не упоминается, а мужская фигура представлена только в виде волка. Он также символизирует собой сексуальную опасность.

Позже сказку переписали братья Гримм. Они исключили из текста «непристойные» элементы, связанные с тем, что девочка раздевается и ложится в постель к зверю-оборотню, а также добавили в начало истории наставление Красной Шапочке от ее матери. Таким образом, считают авторы статьи, при встрече с соблазняющим Волком подвергается сомнению материнский авторитет. 

Кроме того, братья Гримм добавляют положительную фигуру третьего в виде Охотника (в других переводах — Дровосека), который в финале истории спасает главную героиню и ее бабушку, убив Волка и вспоров ему живот. 

 

Наши коллеги, анализируя сказку, размышляют:

• Насколько реальна роль отца в жизни девочки, либо он является отсутствующим и можно говорить о невозможности триады в семье Красной Шапочки?

• Какова роль структурирующего закона и запрета, который нарушается, когда девочка общается с инаковой мужской фигурой (Волком).

• Насколько контакт с Волком может быть «зовом к отцу», выраженным в бессознательном анархичном влечении.

• Имеют ли в семье место вопросы инцестуозности, обозначенные моментом, когда девочка ложится в постель к женско-мужской фигуре?

• Разрушительное или целебное воздействие имеет роль Охотника — третьего, избавляющего девочку от ее смертоносного влечения?

Третий не лишний

Психоанализ отводит важную роль отцовской фигуре в нормальном психосексуальном развитии ребенка. Еще Фрейд проявлял интерес к месту отца в психике ребенка — и особенно к роли символического отца в начале процесса перехода от природы к культуре. 

«Функция фигуры отца не сводится только к биологическому отцовству, но включает в себя широкий спектр психологических и эмоциональных аспектов: отец является разделяющим ребенка с матерью, что становится необходимым шагом в развитии младенца. Он представляет внешний мир и вводит элемент дистанции и различия, что помогает ребенку развивать свою индивидуальность и автономию», — пишут выпускницы нашей программы. 

Отец для ребенка служит моделью в формировании идентичности и развитии символизации, транслируя закон и порядок, а также внося запреты и ограничения. Под отцовской функцией подразумевается не только отец как таковой, но и функция третьего, способная преобразовать диадические отношения матери и ребенка.

Именно в триангуляции первичных отношений «мать — ребенок — отец» ребенок получает необходимый опыт установления объектных отношений, в которых он — в значительной степени с помощью отца — воспринимается как отдельная личность, признаваемая и поощряемая. Это позволяет ребенку нетравматично и естественно сепарироваться от матери. От ее чувственной сферы он переходит под влияние мыслительной сферы отца.

«Матрешка»

Психоаналитик Эрих Фромм полагает, что символика «Красной Шапочки» может служить аналогией фрейдистских взглядов. Он интерпретирует символизм мужских фигур в сказке как важный аспект отцовской власти и авторитета, беря за основу версию со спасением девочки и бабушки. 

«Согласно Фромму, отцовский авторитет важен для развития ребенка и становится основой для формирования его личности. В сказке “Красная Шапочка” отец отсутствует, однако в истории есть и другой мужской персонаж — Охотник, который в конечном итоге спасает Красную Шапочку и ее бабушку от Волка, символизируя это как акт подавления опасных и разрушительных мужских инстинктов, выраженных в фигуре Волка, — продолжают авторы статьи. — Также Фромм отмечает враждебность мужских фигур, а сексуальный акт сравнивает с каннибалистическим пожиранием, где мужское подавляет женское. Что в свою очередь провоцирует агрессию со стороны сплотившихся женских фигур различных стадий развития (девочка, бабушка), где квинтэссенцией становится акт возмездия — набивание живота Волка камнями. Таким образом триумфально провозглашается бесплодие и невозможность мужских фигур сотворить акт вынашивания ребенка и его последующего рождения».

Контакт с инаковым мужским неизбежен, но губителен. И губителен он не только для отдельной личности, но и для всей «женской стаи», где мы видим образ «матрешки»: бабушка, мать, девочка. Восстановить женские фигуры и вернуть им жизнь способно только появление третьего, Охотника, но и он будто сразу исчезает, выполнив свою роль. 

«И здесь мы можем предполагать, что женские фигуры, где отец недоступен для создания триады, будут стремиться сохранить диадические отношения, вытесняя третьего», — к такому выводу приходят выпускницы нашей программы. 

Между принципом реальности и принципом удовольствия

Американский психоаналитик Бруно Беттельгейм считает, что Волк — это метафора для мужчин, которые представляют сексуальную опасность для девочек. Он также отмечает, что бабушка в сказке, возможно, служит символом женщины, которая не защитила себя от мужской агрессии, и этот сценарий может быть скопирован следующими поколениями женских фигур. 

Сама же Красная Шапочка, находясь в пубертатном возрасте, разрывается между принципом реальности и принципом удовольствия в тот момент, когда Волк предлагает ей осмотреться и идти собирать цветы, тогда как мать наставляла ее идти строго к бабушке, никуда не сворачивая. 

«Беттельгейм поднимает проблематику эдипального конфликта в жизни девочки, испытывающей желание быть соблазненной отцовской фигурой, роль которой также может быть возложена на Волка, — пишут авторы исследования. — В свою очередь и Волк не может овладеть Красной Шапочкой, не исключив старшие женские фигуры, для чего отправляется первой съесть бабушку девочки». 

В целом, считает психоаналитик, в сказке показано расщепление мужской/отцовской функции: всё первобытное, животное, поглощающее возложено на зверя-оборотня, и, наоборот, показан идеализированный образ отца-спасителя, структурирующего и ответственного, способного совладать с первым порывом агрессии (убить Волка), чтобы спасти Красную Шапочку и ее бабушку от разрушительного мужского начала. 

«Следуя за мыслью Беттельгейма, мы можем предположить, что, видя расщепленный образ фигуры третьего, Красная Шапочка оказывается перед выбором: принять ли амбивалентность мужской фигуры для того, чтобы соединить воедино разрушительную и структурирующую функцию, выводящую ее на новый виток развития? — продолжают наши коллеги. — И в этом случае приходится допустить в ее устоявшиеся отношения с женскими фигурами третьего, а также прогоревать выход из диадических отношений и обесценивание материнских догматов».

Красная Шапочка уже в какой-то мере нарушила запрет на инцест, ложась в постель то ли с бабушкой, то ли с отцовской фигурой в виде зверя-оборотня. И здесь можно говорить о патологии формирования сексуальной идентичности у девочки, считают выпускницы МП. Таким образом, в контексте данной истории, несмотря на возможное введение фигуры третьего, его роль никогда не сможет быть полностью восполнена до уровня вхождения в триаду и проработки эдипова конфликта.

Восполнить дефицит отцовской функции

 

Авторы статьи, опираясь на свой практический опыт, отмечают, что пациентки-женщины, у которых наблюдался дефицит отцовской функции, могут вспоминать о потерянном/отсутствующем отце как о теплой, принимающей фигуре, будто не замечая негативных и порой ужасающих событий из своего детства. 

«Мужские фигуры (которые могут отражаться в отце, третьем, мужьях, любовниках) — будто те самые “волки”, зубов и лап которых не хочется замечать. Не подобную ли фигуру искала и Красная Шапочка? — размышляют наши коллеги. — Персонаж Волка нарочито опасен, девочка уже видит его пасть, готовую ее поглотить, но готова поддаться искушению: романтизируя образ через собирание цветов, к которым соблазнил ее Волк, она ложится к нему в постель».

Авторы также отмечают, что пациенты, не прошедшие через опыт формирования полноценных триадических отношений, могут нападать на структурирующие аспекты — как в личной жизни, так и в работе с терапевтом. Закон, порядок для таких пациентов представляет чужеродный объект, вызывающий тревогу и желание отыгрывания. 

«То же мы наблюдаем и в кейсе Красной Шапочки, нарушающей единственное обозначенное ей правило — не сворачивать с тропинки и следовать строго до дома бабушки, — пишут выпускницы МП. — Расщепленные мужские фигуры и “тоска по отцу” в виде опасно соблазняющего Волка и идеализированного Охотника отображают расщепление отцовской фигуры (он же третий), что часто отражено в амбивалентном отношении у пациентов к отцу. И подобную амбивалентность они готовы транслировать терапевту: “тоска” по сессиям может быть дополнена атакой на кадр в виде опозданий, отмен, переносов сессий».

В психоаналитической теории обозначено, что в отсутствие реального отца необходимо найти кого-то, кто сможет реализовать роль символического отца — третьего: это условие для развития символизации. Структурирующую отцовскую функцию может выполнять, например, кадр. Терапевт, выполняющий для пациента роль любого объекта, тем самым открывает переходное пространство и дает ему возможность проработать в том числе эдипов комплекс.

_________________

Полностью статью «Сказка, формирующая реальность: психоаналитический взгляд на патологию отцовской фигуры и третьего сквозь призму истории Красной Шапочки» вы можете почитать в новом номере «Журнала клинического и прикладного психоанализа».