«Нет абсолютной уверенности, что фонограмма - это зло»

Московская городская дума планирует внести поправки в законодательство, регулирующие пение под фонограмму. В качестве эксперта на заседание был приглашен президент фонда "Прагматика культуры", заведующий кафедрой ГУ-ВШЭ Александр Долгин. О том, зачем и как бороться с фонограммами, с ним побеседовал Леонид Клейн.

Почему вообще депутаты вдруг озаботилась этим вопросом?
Мне кажется, что при всей внешней риторике – они занялись этим из сугубо прагматических соображений. Во-первых, один из инициаторов этого дела, депутат Ковалев, сам исполнитель, он поет и выступает с концертами. С другой стороны, фонограмма – это такая сладкая и спорная тема, которая, конечно, привлечет к себе внимание.
Но формально - Дума борется за качество музыки?
Формально там следующая логика: народ обманывают, народу представляют совсем не ту услугу, за которую он платит, а за пение под фонограмму надо брать гораздо меньшие деньги. Засилье «фонограммщиков на сцене не дает пробиться настоящим вокалистам. В результате музыкальный рынок деградирует, а у обманутого покупателя формируется дурной вкус. Вся эта ситуация – это типичное проявление ухудшающего отбора, о котором я писал в своей книге.
Как он здесь работает?
Дело в том, что сегодня благодаря электронным инновациям рынок открыт для «безголосых», а люди, обладающие действительно хорошими вокальными данными, теряют конкурентоспособность. Исполнители конкурируют не по голосу, а по технологии или спецэффекту. Положение настоящего певца ухудшается, его заработки снижаются, мотивация к такой карьере исчезает, и мы можем оказаться в ситуации, когда просто будет некому петь.
То есть новый закон, если он будет принят, все-таки может защитить и певца, и слушателя?
В принципе, да. Вопрос только в том, что авторы законопроекта не говорят напрямую, что фонограмма – это зло. Они просто считают, что покупатель должен быть проинформирован о том, слушает ли он фонограмму или живой звук.
Это как на банках писать про генетически модифицированные продукты.
Да, конечно. Покупатель должен быть проинформирован, потому что любая непрозрачность рынка - это всегда плохо для потребителя, и ясно, что любое действие, направленное на повышение прозрачности, - вроде бы благо.
Так в чем же проблема?
Проблема в том, что на самом деле нет абсолютной уверенности, что фонограмма - это зло. Ведь ситуация не совсем однозначная. Что такое живое исполнение? Это ситуация, когда певец может ошибиться, у него может что-то не получиться. И от осознания этого зритель становится соучастником действия, и это порождает эффект совместной коммуникации, сопереживания. А если человек в зале знает, что все записано, что волноваться не о чем, - он становится просто сторонним наблюдателем. И в этой логике живой звук, конечно, лучше.
С другой стороны, живое пение – хуже, чем фонограмма. И для потребителя, который привык к студийной записи, такое пение может стать просто мучительным испытанием. Могу сослаться на собственный опыт, когда я был на концерте Мадонны и вынужден был после первых нескольких песен уйти, потому что она просто плохо пела. Было полное ощущение, что я присутствую в провинции, в ресторане, где кто-то поет под Мадонну. Причем, довольно плохо.
То есть все дело в стандарте, к которому мы привыкли.
Да. Если публика приучена к определенному звучанию, то более низкий уровень уже не будет ею воспринят. Но кроме этого, есть ведь и ситуации, когда без фонограммы вообще невозможно обойтись.
Например?
Например, на сборных концертах, когда оркестр просто невозможно быстро переналадить под каждого нового исполнителя, - тут уж точно нужна фонограмма. Или телевизионная трансляция. Есть еще критические ситуации, когда артист простудился, и не может петь. В этом случае самое неправильное – отменить концерт. Потому что вред приносится не заболевшему артисту, который в этот конкретный город больше никогда не приедет, а следующему, под которого уже не соберут аудиторию, потому что люди не верят, что им вернут деньги. В таких случаях нужно идти на благородный подлог и включать фонограмму.
Насколько я понимаю, иногда записывают не все, а только какую-то часть мелодии, элементы выступления.
Да, некоторые продюсеры говорят: «Фонограмма – это аморально, но мы записываем только высокие ноты». Забавно получается: вершки записываем, а корешки пускай поет сам. Когда ему тяжело, мы включаем «фанеру» и еще синхронизируем звук. То есть штангу спортсмен поднимает сам, но иногда мимо проезжает экскаватор.
А как оценить предполагаемый закон с точки зрения экономики?
Понимаете, можно продекларировать в законе запрет на пение под фонограмму. Но как применять закон? Ведь любая проверка в нашей стране упрется в создание подразделения, которое очень похоже на пожарников или СЭС. Если надзорная инстанция может оказаться на стороне поднадзорных, она там обязательно окажется. Так что если настоящие санкции применяться не будут, то и закон принимать бесполезно.
Как же можно решить задачу?
Я думаю, что здесь лучше использовать принцип «кроличьей лапки». Базарные торговки, когда пытаются продать кролика, оставляют у них лапку, чтобы все видели, что это не кошка. Система, которая будет работать против фонограммы, должна строиться на том, что сам зритель сможет отличить фонограмму от живого звука. Нужны технические механизмы, которые будут непосредственно показывать это всем желающим…
Но таких приборов сегодня нет.
Я утверждаю, что при нынешнем уровне развития техники, можно создать простой прибор, который будет фиксировать отличие концертного исполнения от студийной записи. Это означает, что если у кого-то есть реальное желание узнать правду, то он сможет купить такой прибор, заплатив за него деньги, и тем сам продемонстрировать, что для него действительно важно выяснить, как поет данный исполнитель. И если найдется рыночная инстанция, которая заинтересуется этим, она легко сможет такой прибор сделать.
А если не найдется?
Тогда это будет означать, что на самом деле проблема раздута, потому что никого не интересует, фонограмму он слушает или нет. И значит, сам закон – надуман. Это как раз та ситуация, когда рынок решает и разруливает все гораздо лучше, чем любое законотворчество.