Год на отпущение грехов Прокуратуре дали возможность исправлять «судебные» ошибки, вместо того чтобы признавать свои

Российская прокуратура, выйдя победительницей из «дела ЮКОСа», наверняка не остановится на достигнутом. Помимо новых крупных дел, которые припасены на нелюбезных новой элите олигархов, вполне можно ожидать атаки на Уголовно-процессуальный кодекс, принятый три с половиной года назад. Руководство Генеральной прокуратуры всегда выражало резкое недовольство его чрезмерным, как она считает, либерализмом. Новый УПК действительно был приближен к международным правовым стандартам, и это существенно затруднило жизнь правоохранительных органов. Нынешнее усиление прокуратуры может подвигнуть ее на инициативы по ужесточению уголовного и уголовно-процессуального законодательства. Тем более что недавно чувствительный удар по УПК нанес Конституционный суд РФ, подвергнув ревизии статью 405, не позволявшую обжаловать в порядке надзора слишком мягкие, с точки зрения потерпевших, и оправдательные приговоры.

Мы попросили прокомментировать это решение судью Конституционного суда в отставке Тамару Морщакову.

– Тамара Георгиевна, многие считают это решение КС справедливым. Тем более что оно принято по запросу Уполномоченного по правам человека в РФ. Какова ваша точка зрения?
– Уже собрано достаточно доказательств (и они предъявлялись обществу) того, что наша система уголовного преследования страдает отсутствием профессионализма. Часто говорят, что у нас недобросовестные следователи, дознаватели, прокуроры и что как-то это надо исправлять. Говорят, что судьи получают взятки, и поэтому нам нужны какие-то особые надзорные инстанции, в частности, такая, которая уже после вынесения окончательного приговора, когда он вступает в силу, может изменить его, отменяя недостаточно жесткие
меры наказания, заменяя их более строгими, или отменяя оправдание. Якобы именно в этот момент должны быть исправлены ошибки, допущенные всеми этими неудачниками от уголовного процесса на более ранних стадиях процедуры. В действительности речь идет о том, что с помощью такого последнего варианта реагирования хотят исправить все то, что вообще не должно иметь места с самого начала.
Говорят, следователи, дознаватели, прокуроры – негодники. А где у нас система
прокурорского надзора над следователями, дознавателями и прокурорами-негодниками, которые неосновательно (ведь речь идет о том, чтобы ликвидировать оправдание или очень мягкое осуждение) или, может быть, за взятки формулируют слишком мягкие обвинения, или не желают их доказывать, отказываются от обвинения, не слушают потерпевшего? Почему система централизованной прокуратуры должна терпеть все это? При том, что есть действенный механизм улучшить качество того, что предшествует вынесению окончательного решения, оказывается, что проще всего поломать само окончательное решение, к которому после органов расследования и государственного обвинения уже пришли еще как минимум две судебные инстанции: первая, где выступали представители обвинения, и вторая, где тоже обязательно присутствие и выступление представителя органа прокуратуры. Почему все до самого последнего момента не сработало, и потом нужно задействовать какой-то дополнительный механизм?
А я скажу, почему. В процессе есть способ исправления тяжелых судебных ошибок, если они, несмотря на то, что дело прошло через все судебные инстанции, ранее не были выявлены. Но этот механизм связан с тем, что прокуратура должна сознаться в том, что она допустила ошибки. Потому что только она уполномочена на возбуждение дела в порядке новых обстоятельств, которые свидетельствуют о допущенной судебной ошибке. Сделать это, вынести постановление о возбуждении дела в таком порядке – значит признать свои ошибки. Она этого не хочет.
Очень просто скрыться за жалобой потерпевшего и представить дело как заботу государства о восстановлении нарушенных прав. Сказать: потерпевший требует ужесточения наказания, потому что все ранее действовавшие инстанции по делу были неправы, в том числе и самые высокие, где бы дело ни рассматривалось – ни в первой, ни во второй инстанции никто ничего не заметил. И единственная возможность для спасения потерпевшего в том, что прокуратуре будет предоставлен целый год, когда она может ходатайствовать о пересмотре дела вроде бы в его пользу. Но где она была раньше?
Потерпевший ведь появился не на этой стадии. Да и обвиняемый, когда он получил окончательное решение, уже до этого момента годы просидел под стражей. Все процедуры, которые есть в УПК, уже были или могли быть использованы. Вдруг появляется необходимость еще 365 дней иметь в запасе для того, чтобы пытаться исправить положение. А что она будет делать на 366-й день, эта прокуратура?
– И все-таки, лишний год для восстановления справедливости – разве это плохо?
– На самом деле, возможности исправления судебных ошибок не расширены, а сужены, потому что в существующей процедуре возобновления дела для исправления судебных ошибок, в силу новых или вновь открывшихся обстоятельств, ограничения годичным сроком нет! Там единственное ограничение – это сроки уголовного преследования. Но это очень большие сроки, потому что они пропорционально увеличиваются в зависимости от мер наказания, предусмотренных той или иной статьей Уголовного кодекса. Возникает вопрос: для чего нужно такое малоэффективное (и, по сути, дублирующее другие более эффективные процедуры) решение, сопровождающееся подрывом авторитета Конституционного суда, органов, применяющих закон, прокуратуры, Верховного суда и даже законодателя?
– Ответа нет?
– У меня ответ только один: для сокрытия грехов органов уголовного преследования. Можно спрятаться за спины потерпевших. Можно не думать о том, как усовершенствовать процедуру дознания, как сделать убедительными доводы обвинения. Никто не думает о том, что потерпевший жутко потерпел от органов уголовного судопроизводства, которые не защищали его в течение многих лет, и теперь они оставляют себе еще год.
Это такое человеколюбие, которое похоже на крокодиловы слезы.