Социологи заглянули в душу русского крестьянина

В конце девяностых одна российская компания, занимающаяся производством пищевых масел, рискнула открыть в Белгородской области свой бизнес. Но все попытки пробудить у сельских жителей предпринимательский энтузиазм и найти взаимопонимание потерпели фиаско. Это заставило бизнесменов пойти на нестандартный шаг: заказать социологическое исследование группе московских социологов под руководством доктора философских наук, ординарного профессора Высшей школы экономики Азера Эфендиева. А тринадцать лет спустя ученые провели новые опросы по старым адресам. Результаты оказались неожиданными.

Неизвестный народ

Белгородская область в 2010-х стала одним из лидеров российского сельского хозяйства, в особенности по производству мяса и птицы. Это не просто слова. Белгородская продуктовая экспансия неуклонно надвинулась на столицу. Но перемены начались с земли, точнее — с крестьянства.

В 2000 году ситуация выглядела плачевно. В среднем каждая десятая опрошенная семья жила на уровне нищеты. На вопрос о самооценке уровня жизни эти люди выбрали вариант ответа «живем очень бедно, не всегда едим досыта», 59% ответили: «кое-как концы с концами сводим, скромно питаемся, новую одежду и что-нибудь в дом не приобретаем — нет средств». «Живем хорошо» — смогли сказать о себе меньше 1% крестьянских семей.

При этом бывшие колхозники не пытались что-то изменить в себе, в сельской среде преобладали неопределенно-мечтательные настроения. «Мечтаем, надеемся, что как-нибудь положение улучшится» — такой ответ на вопрос о стремлении к достижению более высокого уровня жизни и готовности приложить для этого необходимые усилия дал каждый второй.

Покорность обстоятельствам высказала треть опрошенных. И только у каждого пятого имелось желание за счет каких-то дополнительных личных серьезных усилий хоть как-то улучшить свою жизнь. 60% сказали, что не стали бы расширять свое личное подсобное хозяйство, даже если бы представилась такая возможность. Доминировали иждивенческие настроения. Абсолютное большинство считало, что их личное благосостояние зависит от того, как развивается общество в целом. К противоположному мнению («все зависит от самого человека») склонялись 22%, а 51% выбрал вариант «Я такой, каким меня сделали обстоятельства нашей жизни».

Пассивность русского крестьянства принято объяснять историческими факторами. Даже во времена крепостного права самые предприимчивые уезжали в город. Патриархальная деревня не любила и боялась любых перемен. Это недоверие к новому очень трудно изжить. Как показывают результаты опросов, селяне и сегодня крайне осторожны, когда нужно принять самостоятельное решение. Они готовы от него отказаться, если оно не совпадает с мнением большинства — людей, с которыми они постоянно взаимодействуют.

Кто продал, тот проиграл!

Компания, для которой проводилось исследование, приобрела огромное количество бесхозных и умирающих колхозов в уверенности, что существуют конкретные исторические обстоятельства, в первую очередь продолжающийся социально-экономический кризис, которые не позволяют русскому крестьянству жить хорошо, не пить и не воровать. Но через несколько лет с иллюзиями пришлось расстаться, они продали эти земли и отказались от идеи через инвестирование в сельское хозяйство изменить российское крестьянство.

Как рассказывает Азер Эфендиев, в 2000 году социологи зафиксировали крестьянское общество на этапе полного уничтожения прежних институтов колхозной собственности и отсутствия новых. А в 2013 году научный руководитель НИУ ВШЭ Евгений Ясин инициировал проведение повторного исследования в тех же селах, чтобы провести сравнительный социально-исторический анализ социальной структуры, уровня жизни, стандартов поведения и жизненных устоев. Ученые зафиксировали множество перемен.Раньше большинство трудоспособного населения составляли колхозники (54%), затем шли бюджетники, пенсионеры, люди, занятые в других, неаграрных областях производства. В городе работали лишь 2–3% жителей. Сегодня доля жителей, работающих в сфере массового аграрного производства, сократилась до 29%. Село стало другим по социальной структуре. Резко возросло количество людей, работающих в городе (до 18%), заметно уменьшилось количество пенсионеров. Кто-то умер, кто-то переехал к детям в город.— Сегодня мы наблюдаем увеличение числа бюджетников, — говорит профессор Эфендиев. — Усилилось звено муниципального управления. И еще один новый момент. Число людей без постоянной работы практически не изменилось, но при этом следует учесть, что свыше 30% занимаются своим индивидуальным домашним хозяйством, назвавшись при этом безработными. Но это не фермеры, которые имеют десятки гектаров сельхозугодий и технику, — речь идет о личных подсобных хозяйствах. Большинство выразивших желание стать предпринимателями имеют в виду сферу торговли. А в фермеры почти никто не хочет.

Социологов не могла не интересовать ситуация с фермерскими хозяйствами. Увы, фермерство в Белгородской области не развивается, там делается акцент на агрохолдинги. Фермеров совсем мало — всего 3%. Эта сфера остается рискованной и неблагодарной.По словам моего собеседника, отношение к фермерам со стороны местной администрации далеко от идеала, хотя кредиты дают и дело начать нетрудно. Намного сложнее быть эффективным. Это связано с закупочными ценами. Существуют одна-две компании, которые монополизировали закупки фермерской продукции. О конкуренции можно только мечтать. Конкретный пример: литр молока в Алексеевке стоит 50 рублей, а сдать его можно лишь за 8–10 рублей! Такая арифметика не в пользу фермера.

Не случайно, с одной стороны, авторитет фермеров на селе очень высок, их считают героями, а с другой стороны, никто не хочет пойти по этому пути. И на вопрос «Если бы у вас была возможность изменить свою трудовую деятельность, стали бы вы фермером?» — положительный ответ дали лишь 3,5%. Получается, селяне шарахаются от фермерства как от проказы!

Перемены коснулись и уровня образования. Если в 2000 году 20% имели за спиной всего 4 класса, то сегодня в трудоспособном населении таких практически нет. Почти у всех среднетехническое или среднее образование.Как известно, вчерашние колхозники бесплатно получили земельные паи. Распорядились этим богатством по-разному. Самые дальновидные — их всего 11% — сохранили землю и, как оказалось, выиграли! И те, кто сам ее обрабатывает, и те, кто сдает в аренду.Остальные свои наделы продали. Деньги положили в банки, но все съела инфляция. Другие потратили на детей, на технику.

За мясом с картошкой — в магазин!

Отношение к общественной собственности на селе традиционно было особенным. Это в городах каждый подъезд на замке и железные двери, а в деревнях дома до сих пор не закрывают: украсть у своих — последнее дело. Вор сразу становится изгоем. На него показывают пальцем. Другое дело — государственная или общественная собственность, которая как бы ничья.

Тринадцать лет назад 50% опрошенных признались, что «несут» с работы, практически каждый третий (29%) считал, что «взять что-то с работы не грех». Есть ли перемены к лучшему?— В те годы, по данным наших опросов, 33% жителей указали, что селяне воруют то, что «плохо лежит», сегодня так отвечают лишь 4%. И еще наш анализ показал, что главной причиной является не бедность, — констатирует профессор Эфендиев. — Наоборот, больше несут те, кто богат. Потому что главной преградой к воровству является отсутствие доступа к тем или иным ресурсам. Чем выше ранг, тем больше возможностей. Также обнаружилась огромная роль семьи. Если родители никогда не брали чужого и жестко осуждали воровство, то их дети в 7 раз реже шли на это. То есть воровство носило социально-культурный характер.

По словам моего собеседника, современному агрохолдингу благодаря новой организации социальной жизни практически удалось искоренить воровство и в большой степени пьянство. Усилили контроль: чуть ли не на каждых 10 работающих приходится один охранник. Но дело не только в контроле, изменилось и внутреннее отношение к воровству, возрос уровень неприятия этого явления. Как, впрочем, и другой российской беды — пьянства. Если 13 лет назад каждый пятый указал, что пьет на работе «очень часто», то сегодня лишь 7% отметили регулярность возлияний на рабочем месте. 74 процента сельских жителей считают «служебное» пьянство «абсолютно недопустимым» (против 59% в 2000-м).Современное село модернизируется: у 40% трудоспособного населения в доме есть Интернет, больше половины имеют компьютеры. Бытовые условия тоже приближаются к городским. У 86% есть водопровод в доме, у 64% — туалет, у 72% — ванная или душ. 73% имеют легковой автомобиль. Забавный штрих — на селе появилась должность озеленителя!

Для сравнения, тринадцать лет назад водопроводом в доме могли похвастаться 40% сельского населения, теплым туалетом — лишь 23%, легковым автомобилем — 43%. Даже цветной телевизор был лишь у 68%. Надо подчеркнуть: речь идет о семьях без пенсионеров. В стариковских хозяйствах все по старинке. Приведу самую яркую цифру: 86% бегали до ветру в уличный туалет.В 2000 году бедных было 11%, сейчас всего 2%, и это явные маргиналы. Подавляющее большинство живут неплохо, по крайней мере все сытые. Самый высокий уровень у предпринимателей, которые основы своего благосостояния заложили в конце 90-х — начале нулевых. Иначе говоря, это не выскочки. Хуже ситуация у лиц без постоянной занятости и бюджетников. Интересно, что и в 2000-м они жили бедно.— Решающим фактором образа жизни перестало являться личное подсобное хозяйство, — отмечает участник социологического проекта Павел Сорокин. — В 2000-м доходы от реализации превышали зарплату, а сейчас все наоборот. В то же время резко упала доля людей, реализующих основные виды продукции. Их было 69%, стало 25. Молоко и мясо сдают в 3 раза меньше селян, чем раньше. Исчезают коровы. Из 150 голов осталось всего 10–20. В результате около 80% жителей покупают мясо и молоко в магазинах, а 27% идут на рынок за картофелем, превращаясь в дачников. Хиреет приусадебное хозяйство, черноземы зарастают бурьяном. Но зато средний доход от заработной платы увеличился в 5 раз.

Жить стало лучше, но не веселее

На селе испокон веку высоко ценились соседские отношения. К кому еще было бежать за помощью, как не к соседу? Увы, эти почти кровные узы рвутся на глазах.— Произошли существенные изменения жизненных принципов. Они стали более достиженческими, что приходит порой в противоречие с нравственным благородством. Современное село может стать селом индивидуалистов, то есть людей, которые хотят отвечать только за себя. Соседские отношения резко сокращаются, а начало было заложено, когда полностью разрушили колхозы и крестьянин остался наедине со своими проблемами. Что интересно, люди об этом сожалеют, — отмечает Азер Эфендиев.

В 2000 году больше половины опрошенных отмечали, что часто помогают друг другу в быту, а в 2013-м таких осталось лишь около 15%. Если деньги давали в долг соседям почти 60%, то сегодня это число уменьшилось вдвое. Селяне реже стали совместно проводить праздники и дни рождения. Соседей считают близкими людьми, на которых можно положиться и в радости, и в беде, всего 22% селян — в два раза меньше, чем тогда.

Если раньше была в ходу поговорка «пусть у меня корова сдохнет, чем у соседа две будет», то сегодня завистливых оценок практически нет. Почти каждый второй сельский житель расписался в уважении к успеху преуспевающего соседа, каждый третий не прочь перенять его опыт. Около 20% относятся к богатству «дяди Пети» безразлично и лишь 0,3% — неодобрительно.Не менее интересны ответы на вопрос, касающийся правил, которых следует придерживаться в сегодняшней жизни. Так вот, 33% респондентов признались, что ради решения важных личных проблем в отдельных случаях можно пренебречь приличиями, нравственными нормами. В 2000-м таких людей было меньше — всего 21%. Готовность работать с душой только ради себя и своих близких выразили 66% селян (против 54%). И, наконец, за выгодный брак проголосовали свыше 34%.Пессимизм властно входит в деревенский дом. Социологи спросили: «С каким чувством вы смотрите в будущее?» «С надеждой и оптимизмом» — этот вариант выбрали почти 40% жителей. «Спокойно, но без особых надежд» — 29%. «С тревогой и неуверенностью» — 26,1%, «со страхом и отчаянием» — 3%, почти столько же (2,8%) дали ответ «безразлично».— Существенная часть населения со страхом смотрит в будущее, — комментирует цифры профессор Эфендиев. — Если раньше главной причиной пессимизма был низкий уровень жизни, фактически нищета, то теперь это связано с появлением новых проблем, в частности с негативным отношением к низким закупочным ценам на сельхозпродукцию, со сложностями трудоустройства, клановостью при подборе кадров, взяточничеством. Колхоз принимал на работу всех. А сегодня, чтобы устроиться шофером, зачастую надо заплатить завгару или быть его родственником. Это очень напоминает социальную изнанку российского бизнеса. («МК» писал об этом исследовании в материале «Связи — двигатель карьеры». — Е.С.)Очевидна тревожная тенденция: еще не старые люди, способные к труду, не могут найти себе работу на селе. Ответ «очень часто» на соответствующий вопрос дали 66%. Тринадцать лет назад так считали лишь 14% респондентов. Похожая ситуация с молодежью.

Социологические опросы выявили группы повышенного риска, которые смотрят в будущее с тревогой, неуверенностью, страхом и отчаянием. 60% составляют сезонные работники, 45% — медработники, с незначительным отрывом следуют индивидуальные предприниматели, учителя и воспитатели, замыкают круг сотрудники агропромышленных комплексов (33%).Такой срез сельской жизни мы увидели глазами социологов. Конечно, Белгородская область — особый случай. Она считается образцовым районом сельскохозяйственной России.

В депрессивных областях Нечерноземья картина совсем другая. Там нет ни работы, ни Интернета. Мобильники не ловят, автобусы не ходят, а туалеты по-прежнему на улице. Молодежь бежит куда глаза глядят, старики доживают. Жизнь возвращается только в дачный сезон. Еще немного, и на деревню к дедушке никто не поедет. Не будет ни дедушки, ни деревни...