Между гарантией и шансом

Старая преподавательская шутка: "Накануне 1917 г. Россия стояла на краю пропасти. После 1917 г. она сделала огромный шаг вперед"... Сто лет назад мы оказались перед чудовищной развилкой. Все задачи, решение которых давало шанс на мирное развитие, были долгосрочными. Превращение расхристанного пролетариата в цивилизованный рабочий класс. Переход из тотальной общины к фермерству по датским образцам. Эволюция самодержавия в конституционную монархию. А процессы, которые в России назревали и отчасти шли, вели к скоропостижному обвалу. Который все вменяемые силы отодвигали врозь — и тем самым приближали. Государь — семейственностью, кадровой чехардой и распутинщиной, Столыпин — своими виселицами, левые интеллигенты — словоблудием, священники — надеждами на черносотенцев.

При тотальном различии контекстов мы опять перед той же развилкой. Задачи — долгие; горизонты — короткие; все действуют врозь. Большинство начальников убеждены, что модернизация — проблема управленческая; "правильная" тактика ведет к победе, "неправильная" — к провалу. Между тем, как показало проведенное под руководством Александра Аузана исследование "Культурные факторы модернизации", после Второй мировой на путь модернизации вступило полсотни стран, но преуспели только те, кто неуклонно работал с ценностями, с национальной картиной мира. Сохраняя своеобразие и при этом меняясь. Гонконг, Япония, Тайвань, Сингапур и Южная Корея.

В этой пятерке "удачников" выход на устойчивую траекторию экономического развития сопровождался снижением дистанции между гражданами и властью, ростом статуса ценностей самовыражения, самореализации, личной ответственности за свою судьбу. Чем шире эти ценности распространялись, тем устойчивей становилась траектория экономического развития.

И наоборот. Там, где элита не работала с гуманитарной сферой, с ценностной шкалой, ничего не получилось. Поучительный пример — Аргентина.

Это значит, что модернизация предполагает запуск долгосрочного социокультурного процесса; если перед глазами работника стоит образ общины, а вы понуждаете его к фермерству, не надейтесь на торжество столыпинской реформы. Если честно заработанные деньги не являются мерилом успеха, производительность труда не вырастет, как ни повышай зарплату. Вопрос не в том, учитывать ли культурные факторы модернизации, а лишь в том, как с этими факторами работать. Революционно обнулять или поступательно взаимодействовать.

Сегодня нет недостатка в утопиях культурных революций; имеются трактаты об охранительной "суверенной модернизации"; общего понимания того, что нам необходима поступательная культурная эволюция, нет. Как нет системных практик, основанных не на сохранении и не на разрушении, а именно на обновлении любой реальности. Зато есть избыток архаических институтов, основанных на поддержании и воспроизводстве эталонных образцов. И нарастающий вал авангардных практик, которые демонстративно разрывают с косными образцами.

Архаична Академия наук, и никакие попытки ее реформировать ни к чему хорошему не ведут; авангардным является проект "Сколково", уникальную модель которого невозможно тиражировать; революционна природа пермского культурного проекта. Задача в том и заключается, чтобы предъявить стране и миру возможность резкого единоличного прорыва, а не в том, чтобы поставить дело научных инноваций на конвейер. Архаике найдется место в обновленной России; штучный авангард заставляет шевелиться остальных, но если не создать идеологию ненасильственного обновления всей сферы общественных отношений, экономических практик, культурных установок, то крайне сложно будет выйти на траекторию модернизации без колоссальных потрясений, без нового русского раскола.

В отличие от архаики социальный модерн предполагает изменение реальности, последовательную работу с устоявшейся традицией, обновление ценностей и институтов. В отличие от авангарда он не отрицает устоявшиеся модели только потому, что они существуют давно. Он воспроизводим, как сам стиль модерна, который когда-то быстро распространился по всей Европе. Авангардный "Черный квадрат" навсегда остается одним-единственным "Черным квадратом", сколько бы авторских копий Малевич ни сделал. Архаические "Грачи прилетели" Саврасова не могут быть изменены, их невозможно варьировать — только повторять. А дом, построенный в стиле модерн, может быть маленьким или большим, дорогим или дешевым; он может находиться в столицах или в глухой провинции.

Российская традиция модернизации не враг, а в некоторых случаях союзник. Центр независимых социологических исследований опросил весной 2011 г. соотечественников, живущих и работающих в модернизированных странах или в западных компаниях, представленных в России. То есть в тех условиях, которые должны возникнуть в случае успешного запуска модернизации в России. Исследование проводилось в России (Санкт-Петербург), США (штаты Мэриленд и Нью-Джерси) и ФРГ (Берлин и Северный Рейн — Вестфалия). Два главных вопроса, сформулированных авторами: "Существуют ли специфические культурные черты, принципиально отличающие российского работника от его коллег в ведущих странах Запада?" и "Какова связь между выявленными чертами и процессами экономической модернизации?" Авторы считают, что при исчезновении внешних социально-политических, экономических и прочих институциональных барьеров молодой "креативный класс" легко раскрывает свои модернизационные возможности, на равных конкурируя с западными коллегами в рамках устоявшихся правил. И никакие факторы традиционности им в этом совершенно не мешают; наши культурные установки вполне совместимы с модернизированной средой обитания. А у тех, кто окончил американскую или европейскую школу, никаких специфических установок в сфере трудовой и организационной этики нет; культурная принадлежность к "русскому миру" выражена не в особенностях социального поведения, в том числе экономического, а в особом эмоциональном, эстетическом, бытовом обиходе.

Значит, если не ломать, не обнулять традицию, не идти на колоссальные цивилизационные риски и культурно-политические издержки, связанные с практикой "культурной революции", но просто убирать барьеры и втягивать людей в модернизационные процессы, то зрелая часть "креативного класса" сумеет вписать свои сложившиеся ценности и установки в новую среду и новую реальность. А следующее поколение станет носителем модернизационных ценностей, если удастся превратить российскую школу в институт ненасильственной гуманитарной модернизации.

Если в позднесоветской модели культурно-образовательной политики торжествовал тотальный идеологический подход, то сегодня ставка сделана на столь же тотальную прагматику. Литература, история, художественное воспитание последовательно смещаются на периферию образовательных процессов. Но все замеры говорят о том, что, снижая количество часов на историю и литературу, мы не получаем взамен роста научно-технических знаний. И при этом только школа может решить политическую задачу формирования общероссийского гражданского сознания, без чего невозможно сохранение и развитие единой территории, государственного тела России. И только школа (что подтвердили и результаты упомянутого исследования) может заново и без революционных потрясений сформировать систему ценностей следующего поколения, связав установки начинающейся модернизации с культурно-исторической традицией.

Ответственны за это в первую очередь история и (в силу специфики культурной традиции) литература. Именно они призваны формировать картину мира, сознание сложного человека, свободного и ответственного россиянина. А сложный человек для сложного общества — это главное условие модернизации.

Сработать быстро — не получится. Потому и нужен новый общественный договор, что только на его основе можно попытаться выиграть у истории катастрофически сокращающееся время. Если отказаться от него, есть твердая гарантия, что ничего не выйдет. Если попытаться выбрать лозунг "перемены без насилия", то никаких гарантий нет. Есть только шанс. Но, как говорится, Абрам, дай Богу шанс — купи лотерейный билет.