Анализ

Выступления разных правительственных чиновников, комментирующих данные Госкомстата об ускорении экономического роста в конце 2003 года, порождают ощущение не слишком оправданной эйфории. Вопреки недавним скептическим прогнозам самого правительства темпы экономического развития сами собой приблизились к отметке, обеспечивающей удвоение ВВП в десятилетнем периоде, и кажется, что еще немного, еще чуть-чуть – и мы будем жить в светлом и стабильном капиталистическом будущем.

Однако при ближайшем рассмотрении картина оказывается не столь радостной. Ключевым фактором ускорения темпов в 2003 году стали сохраняющаяся благоприятная для России ценовая конъюнктура на мировом рынке и резкое наращивание физических объемов экспорта сырьевых товаров. Несырьевой же российский экспорт по-прежнему в основном был представлен оружием.

На этом фоне закономерны возобновившиеся дискуссии о механизмах и инструментах стимулирования экономического роста и о тех ресурсах, на которых могло бы базироваться устойчивое развитие российской экономики. В качестве одного из таких ресурсов традиционно называют мощный научно-технический и образовательный потенциал, сформированный еще в советское время за счет государственных инвестиций. Можно ли задействовать этот потенциал для экономического развития и что для этого нужно?

Отвечая на этот вопрос, многие экономисты начинают с того, что, прежде всего, необходимо в разы расширить бюджетное финансирование науки и образования. Однако, при всей их социальной значимости, эти отрасли не существуют сами по себе и вложения в них дадут отдачу только, если российские научные разработки и образовательные услуги будут востребованы бизнесом.

Именно поэтому, на наш взгляд, необходимо взглянуть на проблему с точки зрения среднестатистической фирмы Х. С чем такая фирма Х сталкивается в нынешней стремительно меняющейся экономике – в сравнении с той гораздо более стабильной средой, в которой такая фирма могла функционировать два десятилетия назад не только в СССР, но и на Западе? Нужны ли этой фирме Х новые знания и технологии и, если да, то какие?

Другая экономика

На наш взгляд, с позиции среднестатистической фирмы Х можно говорить о некоей другой экономике, которая возникла в последние 20-25 лет. Эта “другая экономика” все больше теснит старую, “традиционную” экономику. При этом она имеет определенные характерные черты.

1. Расширение границ рынков. Образно говоря, в рамках этой “другой экономики” мир становится маленьким, а рынок – большим. На своем локальном рынке сегодня фирма Х, как правило, сталкивается с товарами, которые произведены в другой стране, а то и на другом континенте. Это является фактором обострения конкуренции. Причем высокая доля на своем локальном рынке уже не является для фирмы Х гарантией стабильности ее развития. Конкурентное же снижение цен, в конечном счете, ведет к снижению нормы прибыли и доли добавленной стоимости, к перераспределению прибыли в другие, менее конкурентные звенья технологических цепочек.

2. Сокращение жизненного цикла товара. На любом конкурентном рынке фирма может сохранять свои позиции лишь двумя способами – постоянно предлагая что-то новое (новые продукты и услуги или их новые модификации), а также постоянно снижая издержки по существующей номенклатуре товаров и услуг. Однако в современном мире резко возросла скорость этих процессов. Принуждение к инновациям приводит к сокращению жизненного цикла продукта, что служит дополнительным фактором усиления конкуренции и нестабильности (когда с появлением новых товаров могут исчезать не просто отдельные предприятия, а целые отрасли).

3. Усложнение организации бизнес-процессов. Стремление к снижению издержек ведет к усилению и углублению специализации – когда результатом деятельности конкретного производственного звена все чаще оказывается набор частичных, промежуточных продуктов или даже выполнение отдельных операций с таким промежуточным продуктом. Однако, в отличие от начала и середины ХХ века эти процессы идут уже не в рамках крупных компаний, создающих специализированные подразделения или дочерние фирмы. Сегодня крупные фирмы все чаще выносят подобные операции на “аутсорсинг”, экономя на собственных управленческих издержках.

Такой подход обусловлен повышением динамичности конкурентной среды, которая требует все более быстрой реакции на изменения спроса. В этих условиях традиционные структуры управления, предполагающие прохождение информации и решений через многочисленные стадии в иерархии, начинают проигрывать новым сетевым структурам, опирающимся на непосредственное горизонтальное взаимодействие. Однако переход к таким сетевым структурам означает многократное увеличение числа самих связей и усложнение процессов взаимодействия.

В результате сегодня для повышения эффективности необходима узкая специализация. Однако узкоспециализированное самостоятельное предприятие объективно может функционировать лишь в рамках технологических цепочек или “цепочек добавления стоимости” (value chains), которые становятся все более сложными. Такие цепочки могут состоять из десятков и сотен компаний, которые не связаны между собой отношениями собственности, но могут достаточно эффективно управляться извне на основе долгосрочных контрактов. Формирование таких разветвленных технологических цепочек, включающих фирмы из разных стран, часто разделенные расстояниями в тысячи километров, приводит к существенному повышению роли и значимости функций общей координации, не сводимых к разработке, производству и продаже продукта.

4. Предпринимательская инициатива. Повышение динамичности и нестабильности рынков делает все более значимым фактор предпринимательской инициативы. Без этого качества невозможно удержаться на рынке. И в этих условиях те страны, в которых более развита предпринимательская культура, готовность к принятию рисков, оказываются в относительном выигрыше.

5. Доверие как экономический фактор. Усложнение форм экономических взаимодействий, все большее преобладание межфирменных трансакционных издержек в сравнении с внутрифирменными производственными издержками требует достаточно высокого уровня доверия в экономике и в обществе. Взаимное доверие между партнерами превращается в экономический фактор. При его отсутствии издержки контроля и мониторинга трансакций в рамках перехода к новой усложненной структуре взаимодействий, характерной для современных глобальных “цепочек добавления стоимости”, могут оказаться слишком высокими. Следствием этого может быть даже неэффективность всей цепочки.

Другая экономика и глобальный рынок

“Другая экономика”, описанная нами выше, – это, по существу, микроэкономическое измерение глобального рынка. И ключевой вопрос заключается в том, почему одни фирмы оказываются способны встроиться в этот глобальный рынок, а для остальных он остается чужим, враждебным и непонятным “другим миром”.

Для прояснения ответа на этот вопрос важно видеть различие между процессами интернационализации производства, которые начались еще в XIX веке, - и процессами глобализации, характерными лишь для последних двух-трех десятилетий. В рамках интернационализации, прежде всего, речь шла о развитии экспорта и импорта, о проникновении национальных производителей из одной страны на внутренний рынок другой страны. Однако производство при этом преимущественно оставалось национальным. В лучшем случае можно было говорить о создании зарубежных филиалов транснациональных концернов.

В рамках же глобализации происходит раздробление всего технологического цикла на отдельные частичные стадии, которые распределяются в пространстве между отдельными, часто юридически независимыми фирмами, находящимися в разных странах. Обеспечение четкого функционирования таких распределенных технологических цепочек требует очень отлаженной координации деятельности всех участников, которая в принципе невозможна без современных, основанных на компьютерах и Интернете информационных и коммуникационных технологий (ИКТ). В определенном смысле можно утверждать, что именно появление современных ИКТ, многократно ускоривших процессы передачи и обработки информации, дало толчок развитию процессов глобализации.

Однако роль ИКТ заключалась не только в том, что они раздвинули географические рамки производственных процессов и, позволив вынести за пределы развитых стран наиболее трудоемкие звенья технологических цепочек, способствовали существенному снижению издержек. Внедрение ИКТ изменило характер использования и экономического применения знаний.

Так, с появлением современных ИКТ стал меняться характер инноваций. Они все больше касаются не только собственно производственных технологий, но и проектирования, дизайна. В процессе углубления специализации эти функции, требующие специфических знаний и часто – творческого подхода, начинают играть все более существенную роль и постепенно выделяются в самостоятельные обособленные звенья технологических цепочек. Именно здесь оказывается заметно ниже уровень конкуренции (в силу уникальности необходимых знаний и навыков) и здесь аккумулируется экономическая рента, возникающая в рамках “цепочек добавления стоимости”.

Наконец, с усложнением структуры технологических цепочек происходит обособление и резкое повышение значимости общих управленческо-организационных функций. Именно на них теперь приходится все большая часть добавленной стоимости. (В этой связи весьма характерен бум на рынке консалтинговых услуг в 1980-90 годы, а также интенсивные процессы концентрации на этом рынке.) Однако сами эти функции также начинают дифференцироваться – наряду с собственно координацией производственной деятельности выделяются функции маркетинга, “брэндинга”, управления финансовыми потоками и т.д. Все они требуют специфических “рыночных знаний”, которые как раз и позволяют превратить “общие знания” не просто в товар, а в фактор производства на глобальном рынке.

По существу сегодня можно говорить о том, что с помощью ИКТ знания, продуцируемые в секторах науки и образования, а также в секторе интеллектуальных услуг, проникают в традиционные отрасли, резко повышая их эффективность и превращая их в элементы новой экономики. Однако этот процесс происходит не автоматически. Его скорость (и, соответственно, динамика эффективности отдельных отраслей экономики) зависит от восприимчивости среднестатистической фирмы Х к инновациям, наличия у нее специалистов с “рыночными знаниями” и их способности использовать эти знания для развития. Для самой же фирмы Х от этих факторов зависят возможности ее продвижения в рамках “цепочек добавления стоимости” – от высококонкурентной и малодоходной периферии к центрам концентрации добавленной стоимости – а также то, куда попадет фирма Х в результате усиливающейся конкурентной борьбы: в категорию выигравших или проигравших от глобализации.

Специфика России

На наш взгляд, можно выделить два блока институциональных характеристик, существенных с точки зрения возможной интеграции России в глобальную “новую экономику”.

Во-первых, это достаточно квалифицированная и относительно дешевая рабочая сила, обладающая существенным запасом “общих знаний” при заметном недостатке “рыночных знаний”. Сказанное касается не только людей, но и фирм – при усиливающемся технологическом отставании в России сохраняются области, в которых могут быть предложены достаточно современные производственные технологии, однако по-прежнему мало примеров внедрения современных организационных, управленческих, маркетинговых технологий. При этом потребность в подобных “рыночных знаниях” (как выйти на рынок, как “продать” себя и свой продукт и т.д.) до сих пор часто не осознается из-за слабости конкурентной среды и отсутствия достаточных стимулов к развитию.

Во-вторых, для России характерно наличие предпринимательской инициативы – при отсутствии доверия как к государству, так и к партнерам по бизнесу. “Кризис доверия” обусловлен сложной историей взаимоотношений с государством, которое в России традиционно всячески подавляло частную инициативу. Поэтому предпринимательская деятельность столь же традиционно проявлялась преимущественно не в легальном бизнесе, а в изобретении различных способов уклонения от государства. В условиях резкого ослабления государства в 1990-е годы такой стиль взаимоотношений неизбежно стал проецироваться и на саму бизнес-среду, существенно повышая риски и ограничивая возможности реализации бизнес-проектов. Это привело к возникновению устойчивого “плохого равновесия” – несовершенный рынок при слабом государстве, – при котором стандартные рецепты “оздоровления” экономики, апробированные в других странах, оказываются неэффективными.

Дефицит “рыночных знаний”, пожалуй, в наибольшей степени проявился в глубоком провале производства потребительских товаров в 1990-е годы – когда отечественные производители оказались неспособными обеспечивать даже поставки продовольствия на внутренний рынок. Вместе с тем, тот же экономический кризис привел к появлению феномена “челночной торговли”, которая не только способствовала быстрому насыщению потребительского рынка, но и стала своеобразной школой для нескольких сотен тысяч российских “челноков”.

Именно этот накопленный запас “рыночных знаний” позволил “челночной торговле” найти для себя новые ниши на региональных рынках после глубокого кризиса 1998 года. Это произошло, несмотря на резкое сокращение спроса из-за удорожания импорта в результате девальвации рубля, а также исчезновение тех конкурентных преимуществ “челноков” в сравнении с крупными импортерами, которые в начале и середине 1990-х годов были связаны с различиями в таможенном регулировании импорта товаров физическими и юридическими лицами. Однако проблема заключается в том, что этот тяжело полученный запас “рыночных знаний” в основном по-прежнему используется в мелкооптовой торговле, а сама “челночная торговля” все так же продвигает на российский рынок импортные товары.

Другой пример из этого же ряда – развитие спроса на экономическое и юридическое образование в 1990-е годы. В настоящее время в России, наверное, уже не осталось ВУЗов, у которых не было бы экономических и правовых факультетов. При всей неэффективности финансовых механизмов функционирования ВУЗов коммерческие программы по этим специальностям в целом позволили системе высшего образования – как одному из важных элементов российской “экономики знаний” – пережить 1990-е годы. Вместе с тем, характерно, что спрос на экономическое и юридическое образование (и тем самым на “рыночные знания”) преимущественно имел индивидуальный, а не институциональный характер. Даже в финансировании программ переподготовки средства компаний по-прежнему составляют незначительную долю.

Одно из объяснений этого может быть связано все с тем же “кризисом доверия”. Инвестиции в переподготовку оказываются рискованными, поскольку фирма не имеет гарантий того, что работник, прошедший переподготовку за ее счет, не перейдет потом в другую компанию. Поэтому фирма, как правило, охотно принимает новых работников с более высоким уровнем образования и квалификации, но не готова сама всерьез финансировать обучение своих работников. Тем самым издержки повышения квалификации перекладываются на домохозяйства, располагающие существенно меньшими финансовыми возможностями при более жестких бюджетных ограничениях.

“Кризис доверия” еще острее проявляется в организации взаимодействия между фирмами на технологичных рынках, где бизнес-партнеры в существенно большей степени зависят друг от друга, а также на финансовых рынках, где происходит размещение и привлечение финансовых средств.

Основным инструментом снятия проблем с контрагентами здесь становится интенсивная вертикальная интеграция. И действительно в условиях слабости государства и рыночных институтов издержки контроля и мониторинга сделок в рамках интегрированных бизнес-групп в сравнении с рыночными трансакциями оказываются ниже. Однако разрешение “кризиса доверия” в данном случае происходит за счет утяжеления хозяйственных структур и, в конечном счете, – за счет подавления предпринимательской инициативы, без которой бизнес не может эффективно интегрироваться в “новую экономику”.

Выделенные институциональные характеристики позволяют, в том числе, объяснить низкий спрос на технологические инновации. В условиях современной глобальной экономики технологические инновации оказываются не эффективными без соответствующего организационного, управленческого и маркетингового сопровождения – или, иными словами, без определенного запаса “рыночных знаний”.

И, к сожалению, в рамках текущих тенденций в ближайшей перспективе мы вряд ли можем рассчитывать на какие-либо качественные изменения.

По данным различных опросов российские предприятия не предъявляют особого спроса на потенциал российской науки, и пока нет признаков того, что этот спрос может возрасти в ближайшие годы. Спрос на образование предъявляется и будет предъявляться в основном домохозяйствами, ресурсы которых объективно ограничены низким уровнем средних доходов, а также очень сильной дифференциацией между разными доходными группами. Для коммерческого финансирования деятельности образовательных учреждений наиболее значимым является платежеспособный спрос среднего класса, однако он по-прежнему остается слишком узким.

Наконец, бурный рост сектора ИКТ (по 20-25% в последние годы) может затормозиться, поскольку в бизнес-среде в основном будет сохраняться спрос на крупные корпоративные системы, а для малых и средних предприятий в силу их недостаточной эффективности ИКТ будут оставаться дорогостоящей игрушкой. Домохозяйства же опять-таки смогут предъявлять спрос на ИКТ лишь в крупных городах, где более высокий уровень доходов делает оправданным для них использование ИКТ. Еще одним источником развития ИКТ могут стать государственные инвестиции в информатизацию административного аппарата и бюджетных учреждений, однако объем таких инвестиций может остаться ограниченным в связи с большим числом нерешенных социальных проблем.

Таким образом, в известном смысле можно утверждать, что российская экономика в ее нынешнем состоянии объективно не дозрела даже до того сжимающегося запаса знаний, который еще сохранился в российской науке и образовании, а также до тех возможностей, которые предоставляют бизнесу современные ИКТ. И в этом контексте могут быть справедливы пессимистические высказывания некоторых экспертов о том, что “новой экономики” в стране может быть лишь столько, сколько в состоянии переварить традиционная экономика.

Что делать?

На наш взгляд, прежде всего, необходимо достаточно четко разграничивать существующие проблемы во времени и в пространстве. Безусловно, существует долгосрочная проблема размывания того научного и образовательного потенциала, который достался России в наследство от СССР. Однако если уже в ближайшем будущем не появится реальный спрос на этот потенциал, любые меры по его поддержанию и тем более воспроизводству не будут иметь эффекта – это будет лишь очередное закапывание в землю бюджетных денег.

Наиболее очевидное, лежащее на поверхности решение – это стимулирование спроса на новые технологии и инновации со стороны национальных компаний посредством различных инструментов и механизмов, уменьшающих риски их применения. Опыт других стран показывает, что весьма эффективными здесь оказываются государственные программы, которые предоставляют венчурное финансирование (или софинансирование) под инновационные проекты, предлагаемые малым и средним бизнесом. Известные зарубежные аналоги – программа SBIR, действующая в США с начала 1980х годов и во многом обеспечившая технологический рывок США в 1990е годы, программа поддержки реализуемых на базе университетов инновационных технологических проектов в Израиле, программы “Фонда Чили”.

В России близким по формату является конкурс мега-проектов, организованный в 2002-2003 годах Минпромнауки и предоставлявший в режиме софинансирования поддержку для инновационных проектов, успешно прошедших стадию разработки и близких к промышленному внедрению. Этот конкурс, однако, скорее был ориентирован на крупный бизнес. В России же очень существенным является создание условий для развития малого и среднего бизнеса.

Объективной тенденцией последних лет было формирование крупных интегрированных бизнес-групп, активно позиционирующих себя на национальном рынке и встраивающихся в глобальную конкуренцию. Именно эти бизнес-структуры сегодня реализуют крупные инвестиционные проекты, взаимодействуют с региональными властями и федеральным правительством, отстаивают свои интересы в рамках переговоров о вступлении России в ВТО. Однако их число измеряется лишь десятками, и в условиях глобальной конкуренции они не могут быть единственной движущей силой экономического развития.

Для формирования множественных точек экономического роста, обеспечивающих его устойчивость, необходима поддержка развития среднего бизнеса. Именно средний бизнес сегодня формирует конкурентную среду, а в малый технологический бизнес продуцирует инновации – которые на последующей стадии превращаются крупными компаниями в новые продукты и услуги.

Косвенные меры стимулирования спроса на инновации также могут быть связаны с расширением программ подготовки и переподготовки кадров для бизнеса. Весьма успешной в этом отношении является Президентская программа переподготовки управленческих кадров. С 1997 года в ее рамках получили второе финансово-экономическое образование и прошли полугодовые стажировки в зарубежных компаниях около 30 тысяч российских менеджеров среднего звена. Увидев своими глазами, как работают их коллеги в аналогичных компаниях в Европе, эти люди получали знания, необходимые для совершенствования бизнес-процессов на своих предприятиях, приобретали стимулы к внедрению управленческих инноваций. И, на наш взгляд, повышение качества менеджмента в реальном секторе в России в последние годы не в последнюю очередь является следствием реализации данной программы. Вместе с тем, эффект от программы, возможно, был бы еще выше, если бы сам бизнес более активно привлекался к выработке ее приоритетов.

Можно предложить еще ряд подобных мер, способствующих формированию спроса на отечественные научно-технические разработки и образовательные услуги. Однако, следует сознавать, что все они смогут дать эффект только в среднесрочной перспективе.

При этом, правда, еще остаются возможности для экспорта. Однако для их реализации нужны все те же “рыночные знания”, которых на сегодняшний день в российской науке и образовании гораздо меньше, чем в весьма инертной российской промышленности. Именно поэтому надо одновременно идти другим путем. По нашему мнению, с учетом ограниченности внутреннего спроса имеет смысл попытаться организовать продажу российских знаний на мировом рынке – или, иными словами, надо попытаться начать интеграцию в глобальную “новую экономику” не через продажу некой еще не произведенной высокотехнологичной продукции, а непосредственно с секторов самой российской “экономики знаний”.

На наш взгляд, существующая система РАН или система образования не в состоянии это сделать. Также маловероятно, что подобную задачу сможет решить какая-нибудь государственная структура. Тем не менее, такая задача может быть решена в рамках кооперации правительства с российским бизнесом и, возможно, с некоторыми международными организациями.

Конкретными организационными формами реализации этой идеи может быть создание частно-государственных корпораций “Рособразование” (по аналогии с “Росвооружением”) и “Russia Research”. Их основной задачей должно быть продвижение на мировой рынок российских образовательных услуг, а также результатов российских НИОКР. В обоих случаях деятельность корпораций должна быть коммерческой, но ее итоги должны подводиться на достаточно длинном временном горизонте. При этом основным целевым индикатором должен быть объем экспорта образовательных услуг или научных разработок. Факт устойчиво расширяющегося экспорта сегодня является ключевым индикатором реальной конкурентоспособности отечественных товаров и услуг – и, прежде всего, в технологичных отраслях, где нет резких колебаний ценовой конъюнктуры, характерных для сырьевых рынков.

Для обеспечения эффективности деятельности обеих корпораций достаточно важно, чтобы в них принимал реальное участие крупный российский бизнес – посредством вхождения в уставный капитал, участия в наблюдательных советах и делегирования кадров в рабочий аппарат обеих корпораций. При этом правительство тоже должно внести свой денежный вклад в уставный фонд обеих корпораций. Практическое взаимодействие правительства и бизнеса в рамках подобных общенациональных проектов в перспективе может стать инструментом восстановления доверия к государству.

Правительство также может сыграть важную роль в привлечении внешних финансовых ресурсов, которые могут быть недоступны для частного бизнеса.

Так, например, спрос на российские образовательные услуги скорее может предъявляться странами "третьего мира". Вместе с тем, очевидно, что даже при относительно низкой стоимости российских программ они могут быть недоступны по цене для таких потенциальных потребителей. В этих условиях, в контексте возрастающей напряженности и социального расслоения между Севером и Югом со стороны России по линии Всемирного банка могут быть инициированы новые программы заимствований, ориентированные на страны "третьего мира" и предназначенные для сокращения "цифрового разрыва". При этом получателем этих кредитных ресурсов должны быть сами страны "третьего мира" – с условием софинансирования с их стороны подобных программ и целевого расходования средств Всемирного банка. Возможный вариант – оплата Банком из заемных средств части стоимости обучения студентов из данной страны в любом университете, выбранном данной страной из списка аккредитованных Всемирным банком.

При этом для России экспорт образовательных услуг может выражаться не только в обучении иностранных студентов, но и в подготовке и переподготовке преподавателей из стран “третьего мира”. По ряду направлений возможно формирование консорциумов с участием европейских и американских университетов.

Для достижения подобных целей, скорее всего, понадобится ряд предварительных мероприятий. К их числу может быть отнесена программа переподготовки преподавателей российских ВУЗов по английскому языку. Также, по-видимому, целесообразна специальная поддержка программ развития дистанционного обучения. В обоих случаях ВУЗы (и, возможно, местные органы власти) сами должны разработать соответствующие проекты и изыскать под них финансовые ресурсы, а корпорация “Рособразование” может предоставить им частичное софинансирование. Вместе с тем, возможно выделение малых грантов на развитие контактов между потенциальными партнерами – в тех случаях, когда у российской стороны есть реальная база для развития совместных проектов.

В плане оценки потенциального эффекта от данных мер можно отметить, что США (с их отнюдь не самой совершенной системой образования) ежегодно получают от экспорта образовательных услуг порядка 10 млрд. долларов. Для России по данным Минобразования аналогичная цифра составляет около 100 млн. долларов в год.

В случае с продвижением на мировой рынок результатов российских НИОКР целесообразна кооперация с Международным научно-техническим центром (МНТЦ), который был создан США, Японией и рядом других стран для поддержки ученых из российского ВПК. Руководители МНТЦ в последние годы сами проявляли интерес к расширению спектра деятельности центра и к обеспечению практического внедрения разработок, которые были выполнены в рамках проектов, поддержанных МНТЦ.

В целях привнесения “рыночных знаний” в традиционные отрасли и реализации инновационных проектов также может оказаться полезной целенаправленная политическая поддержка бизнес-контактов с российской диаспорой за рубежом. Особый интерес может представлять взаимодействие с Израилем, который не только обладает успешным опытом стимулирования инноваций, но и достаточно близок к России в культурном отношении, а также может быть политически заинтересован в России в условиях обострения конфликтов с арабскими государствами.

В заключении следует подчеркнуть, что перечисленные выше меры по своему характеру являются кратко- и среднесрочными. Они направлены на создание позитивных стимулов и предпосылок для интеграции России в глобальную “новую экономику”. Вместе с тем они ни в коей мере не отменяет необходимости полноценного бюджетного финансирования науки и системы образования, которое в ближайшие годы должно оставаться базовым для этих отраслей. В равной степени остается необходимой радикальная реформа науки, включающая интеграцию системы образования с институтами РАН – без чего вряд ли можно рассчитывать на формирование механизмов воспроизводства научного потенциала в России.