Мнение

Андрей Александрович, недавно Сергей Степашин сделал ряд заявлений, из которых следует, что уже в мае отдельных бизнесменов может постичь кара за «пиратскую» приватизацию. Причем, бизнес будет разделен на «наших» и «не наших» скорее всего политическим решением, что С. Степашин косвенно подтвердил. Например, вот цитата из Степашина: «Сверхконцентрация финансовых ресурсов в руках немногих породила феномен российского олигархического капитализма, который стал препятствием на пути развития современной банковской системы, кредита и рынка инвестиций для нового растущего бизнеса в технологически передовых отраслях». Это высказывание почти полностью совпадает с мыслью, которая высказывалась в последнем докладе Всемирного банка, в той его части, которая касалась концентрации собственности. Таким образом, нетрудно догадаться, кого в мае сделают крайними - тех, кто считается у нас олигархами, руководителей крупнейших предприятий. Каковы будут последствия?

На самом деле я не видел выступлений Степашина, но то, что нечто подобное должно было начаться, можно было ожидать. История с Ходорковским должна была иметь какое-то продолжение. Очевидно, что во власти есть люди, которые хотели бы ее закрыть, которые заинтересованы в поиске выхода из этой ситуации с сохранением лица для власти. Столь же очевидно, что есть и другие участники процесса, которые не менее заинтересованы в обратной ситуации, в том, чтобы наоборот расширить круг лиц, на которых распространяются различные расследования, в том случае, если это может усиливать власть и позиции конкретных товарищей. То, что Степашин играет в эту игру – наверное, это печальный факт, поскольку он считался одним из конструктивных деятелей в структуре современных органов власти. Но с другой стороны, его к этому подталкивает, видимо, логика его собственного кресла – поскольку Счетная палата всегда что-то контролировала, она хочет контролировать больше и лучше. И на самом деле она никогда не отличалась конструктивными предложениями на предмет того, что практического можно сделать в конкретной ситуации. Это, видимо, специфика данного органа.

В отношении того, насколько все-таки будет выбираться один или другой вариант, ситуация пока не столь печальна, потому что наряду с заявлениями Степашина есть процессы, идущие в экономическом блоке правительства, где, на мой взгляд, люди существенно более трезво оценивают происходящее. И мне кажется, что в выступлении Фрадкова в Совете Федерации слова про частно-государственное партнерство, про необходимость диалога и взаимодействия с бизнесом, появились не случайно. Поэтому поживем – увидим. Но я все-таки скорее был бы оптимистичен. Я не думаю, что в ближайшие месяцы пойдут какие-то новые процессы, аналогичные делу Ходорковского, или делу ЮКОСа в целом.

А бизнесу надо как-то реагировать на такое?

В моем понимании впрямую реагировать – это только подставляться и разжигать эти настроения, а косвенная реакция, безусловно, имеет смысл. Но это должна быть реакция другого рода. Условно говоря, что было любопытно на политическом поле в течение последних полутора лет? Несмотря на существенное улучшение ситуации в 2000-2003 годах – большую социальную стабильность, более высокий уровень жизни – правые партии не смогли в декабре пройти в парламент, тогда как в 90-е гг., в существенно более сложной обстановке, они туда проходили. Объяснение этого, на мой взгляд, заключается в том, что при всех издержках приватизации, при очень больших масштабах коррупции в 90-е гг. была существенно выше степень экономической свободы и существовали возможности «социального лифта». Тот же выпускник ВУЗа, приходящий на рынок труда и не находящий себя там, мог занять $500 у соседа, поехать в Турцию, купить товаров и начать вести собственный бизнес. Да, многие разорялись, прогорали и вынуждены были вернуться к какой-то иной трудовой деятельности, но несколько сотен тысяч человек именно таким образом ушли в бизнес; челночество – это только один из вариантов, были и другие. В моем понимании последние годы отличаются тем, что подобные возможности схлопнулись, то есть рынки структурировались. Наверное, те компании, которые возникли в 90-е гг., сейчас могут развиваться, но начинать собственный бизнес с нуля сейчас стало гораздо тяжелее.

Я считаю, что очень показательно то, что даже в Москве и Петербурге, которые всегда отличались демократическими настроениями, та же «Родина», выразитель левых и перераспределительных настроений, набрала больше, чем «Яблоко», и больше, чем СПС. В моем понимании, за «Родину» голосовали отнюдь не 60-ти летние пенсионеры, а как раз вполне молодые люди, около 25 - 30 лет, которым сейчас некуда податься, кроме как пойти клерком в банк или менеджером в торговую фирму. И, на мой взгляд, если крупный бизнес хочет обеспечить стабильность прав собственности - ему нужно по собственной инициативе начинать реализовывать социально значимые проекты, ориентированные на развитие, создающие возможности для развитии, для реализации потенциала нового поколения, которое сейчас находится в тупике и которое генерирует социальное напряжение.

Если бы крупный бизнес смог бы таким образом показать обществу, что те национальные ресурсы, которые действительно были получены почти забесплатно в 90-е гг., используются не для удовлетворения личных потребностей Ходорковского или Лебедева, или еще нескольких десятков людей, а используются для развития страны в целом, то это со временем могло бы стать для общества основой для того, чтобы забыть печальный опыт и итоги 90-гг., и не настаивать на пересмотре итогов приватизации.

А в других странах так же происходило? Я имею в виду – момент первоначального накопления капитала.

В других странах многое было не так. Иногда Россию любят сравнивать с Америкой XIX века, но все равно, есть существенные отличия. В Америке в период грабительского капитализма особенность была в том, что это была большая страна с огромным количеством неосвоенных территорий. Да, было взяточничество, была коррупция, был прямой грабеж, но можно было собрать какие-то деньги и уехать на Запад, осваивать новые земли, либо искать золото. На этом многие проигрывали, многие погибали, и было много всего разного и плохого, но с другой стороны – это освоение новых территорий давало тем самым выход для людей, у которых был потенциал. И одновременно был очень большой приток мигрантов. На самом деле, население Америки стало активно расширяться уже в XX веке за счет активного притока из Европы, и мигранты приезжали уже на сложившуюся территорию со сложившимися правилами игры – местное прошлое было не их прошлым.

У нас в 1990е были определенные ниши, куда можно было войти, а сейчас они в значительной мере схлопнулись, но при этом мы живем на той же территории и с теми же людьми. И эти люди – включая нынешних 20-30-ти летних – полагают, что у них и у их семей было и есть определенное право на бывшую общенародную собственность, наиболее привлекательные куски которой перешли под управление крупного бизнеса. И этим наша ситуация весьма существенно отличается от Америки XIX века.

То есть, можно сделать вывод, что российский бизнес должен быть более социально ответственным, чем американский?

Помимо всего прочего, мы живем в другое время. И сейчас не только российский, но и другие бизнесы заведомо более социально ответственны, чем это было в XIX или в ХХ веке. Поскольку мир стал глобальным, и слишком многие вещи друг от друга зависят. Когда взрываются здания Всемирного торгового центра в Америке, или происходят взрывы в Испании – это все некие отголоски экономической политики. Та же негативная реакция на глобализацию, антиглобалистское движение, нарастание исламского терроризма, исламского противостояния западному миру – это тоже реакция на политику крупнейших корпораций, прежде всего, американских. Понимание этих взаимосвязей людьми из бизнеса (один из примеров – Сорос) делает вопрос о социальной ответственности бизнеса существенно более актуальным. Неслучайно, что его весьма активно обсуждают на западе. И такое понимание постепенно формируется у нас.

В этой связи один маленький пример. На апрельской конференции в Высшей Школе Экономики у меня был разговор с одним российским банкиром, достаточно молодым человеком, об известном письме Ходорковского в «Ведомостях». Так вот, абстрагируясь от политического контекста, у него и у его коллег в целом было весьма позитивное отношение и реакция на это письмо – с учетом той конструктивной программы, которая фактически Ходорковским предлагалась для бизнеса. И объяснение этой позитивной реакции было весьма простым: «Эти золотые часы лишь постольку остаются моими, поскольку все окружающие согласны с тем, что они действительно принадлежат мне. Если же 90% моих соседей думают иначе, я никогда не буду спать спокойно».