Василий Солодков профессор: Для формирования финансового рынка нам подходит американская модель

Отечественная банковская система, полагают эксперты, по-прежнему далека от совершенства. Косвенное свидетельство тому - вялотекущие разговоры последних лет о необходимости банковской реформы. Прямое доказательство - явная неспособность банков обеспечить достаточными денежными потоками реальный сектор экономики. О причинах неэффективности банков и перспективах развития системы с обозревателями «Финансового аналитика" Маргаритой Водяновой и Константином Дановым беседует директор Банковского института Высшей школы экономики, доктор экономических наук, профессор Василий Солодков.

— Словосочетание «банковская система» прочно вошло в нашу жизнь после дефолта-98. С тех пор мы достаточно свободно пользуемся этой фигурой речи, не особенно вдумываясь в смысл. А система-то, строго говоря, у нас есть?
— Строго говоря, нет. Наши банки аккумулируют у себя значительные средства -ив виде депозитов частных лиц, и в виде свободных остатков на счетах корпоративной клиентуры. Но мы по-прежнему не видим свободного перетока этих денег в экономику. То есть банки не выполняют главной своей функции - посредника. Так что банковской системы в классическом понимании у нас нет. Есть отдельные банки, которые зарабатывают прибыль, кто как умеет. И именно в свободе выбора инструментов, на мой взгляд, и кроется основная причина того, что нет системы. Мы с самого начала пошли по неверному пути, избрав в качестве примера для подражания не американскую, а немецкую - или европейскую - банковскую систему. В США после кризиса 1930-х гг., после глубочайшей депрессии, коммерческим банкам запретили работать на фондовых рынках. Потому что акции — очень волатильный инструмент и с этим связаны большие риски. На фондовом рынке США работают только инвестиционные банки. Только они вправе сильно рисковать, гоняясь за высоким про­центом прибыли. Но у них нет доступа к мастным вкладам.
— Однако такие правила банковской игры применяются не во всех странах.
— Верно. Иначе устроена, к примеру, немецкая банковская система. Там банки универсальные, Они могут кредитовать предприятия, частных лиц, а могут вкладываться в фондовые рынки. И мы, при полной неразвитости нашего финансового рынка, пошли по немецкому пути.Все наши коммерческие банки на самом деле универсальны. Любой российский банк - это прежде всего инвестиционный банк. До кризиса 1998 г. банки вкладывались в валюту, а когда доходность стала низкой, переключились на ГКО, пока те не рухнули. Потом долго не знали, чем заняться. Наконец стали вкладываться в фондовый рынок, который, благо, растет, и в недвижимость, которая, благо, тоже растет. Но рост нашего фондового рынка и рынка недвижимости связан с ростом цен на наш основной экспортный товар - энергоносители. Как только конъюнктура изменится, у банков, которые вложились в эти сектора экономики, возникнут проблемы. Объем страхования банковских вкладов - 100 тыс. руб., страхование, естественно, не решит этих проблем. При падении цен на нефть банки лишатся, с одной стороны, притока денег от населения и предприятий, с другой стороны — доходов от своих вложений. И мы с вами получим ситуацию, аналогичную 1998 году. Посмотрите, что сейчас происходит с фондовым индексом! Есть свободные средства, они вкладываются в акции, и вне зависимости от состояния предприятия и экономики в целом фондовый индекс растет. Так в свое время росли котировки пирамиды МММ.
— Но ведь, с другой стороны, банки не просто так не дают кредиты реальному сектору. Во-первых, ему нужны очень длинные деньги,которых нет. А во-вторых, риски достаточно высоки.
— Длинных денег действительно нет. Потому что только сейчас начинает восстанавливаться доверие к банковской системе. А проблем на самом деле много. У нас нет бюро кредитных историй. Это означает, что в каждом конкретном случае приходится проводить расследование: а что представляет собой тот или иной заемщик? Это трудоемко, долго и дорого. Соответственно, выходим на большие проценты. А тут еще финан­совая отчетность предприятия - одна для банка, вторая для налоговиков, третья для аудиторов. Разобраться банку с этим очень сложно. И это тоже тормоз для кредитования реального сектора.
— Что из тормозящих факторов легче всего устранить? Создать бюро кредитных историй, перевести всю страну на международную систему отчетности, что-нибудь еще?
— Теоретически проще всего создать бюро кредитных историй и перевести всех на МСФО. Но мы реалисты. В США бюро кредитных историй работают в режиме строгой конфиденциальности. А кто у нас может подписаться, что достоверная информация, попав в бюро кредитных историй, останется конфиденциальной, даже если это будет предписано законодательно? У всех на памяти история с базой телефонов. Хотя очевидно, что это конфиденциальная информация. Что касается международных стандартов отчетности, то представьте себе, сколько будет стоить переобучение миллионов бухгалтеров. Другой аспект: МСФО предполагает, что вы правильно формируете отчетность. Но допустим, у банка есть невозврат по кредиту. Его можно за­писать в раздел «Убытки» или в «До­ходы будущего периода». Если мы приняли идеологию МСФО, надо за­писывать в убытки. А что сделает наш бухгалтер, чтобы показать более достойную отчетность? Мы можем формально перейти на МСФО, но это не избавит нас от проблем. Потому что они на самом деле не в той или иной системе, а в наших головах.
— То есть российская банковская система в том виде, как она есть, не очень-то и нужна экономике, если, конечно, не иметь в виду тот зародыш, который мы именуем фондовым рынком?
— Нужна. Без банков в любом случае не может быть эффективного механизма перераспределения капитала, а без него современная экономика не может развиваться. И практически банки востребованы. Но как? Спросите любого нашего директора предприятия: как взять кредит. Он скажет: в принципе не сложно. Но надо заполнить огромное количество бумажек, потерять огромное количество времени и заплатить при этом ростовщические проценты.
— Поэтому лучше взять кредит не у банка, а у директора соседнего предприятия?
— Конечно.
— В числе немногих перемен, которые принято относить к признакам банковской реформы, помимо закона о страховании вкладов, значится требование к банкам увеличить в ближайшем будущем уставный капитал до 5 млн евро. За этим, говорят, последует неминуемое укрупнение банков. Приведет это к положительным результатам?
— В теории - безусловно. На практике же приведет к снижению конкуренции. Это всегда оборачивается простыми вещами. Например, ужесточением условий со стороны банков для того же реального сектора. Конечно, есть в укрупнении банков и свои положительные моменты. Например, снизятся риски при выдаче кредита. Но кредитов банки выдают мало. Столько же, сколько тратят на покупку акций на фондовом рынке.
— А есть ли в банковской реформе хоть что-нибудь положительное?
— Если вернуться «теме бюро кредитных историй, то с ними ничего не происходит. Только разговоры. Если говорить об управлении рисками, то у нас до сих пор нет закона о деривативах, А срочные сделки после кризиса 1998 г. известным решением Арбитражного суда признаны сделками-пари. То есть хочу - выполняю, не хочу - не выполняю. Это означает, что мы не в состоянии управлять валютным риском, у нас нет срочного валютного рынка, У нас в принципе отсутствуют любые деривативы, связанные с процентными ставками. И более того — в рамках действующего законодательства этот пробел невозможно восполнить. Потому что дериватив возможен только на актив, а процентная ставка активом не является. Поэтому процентные фьючерсы "Вылетают» даже из перспективы работы законодателей. А что это означает? Директор предприятия должен понять, по какой ставке через год он сможет взять кредит. Как это во всем мире делается? Идешь, покупаешь процентные фьючерсы и заключаешь соглашение о будущей процентной ставке. У нас этого инструмента нет.
- Сейчас, возможно даже в эти часы и минуты, в Думе пишут зако­нопроект о деривативах, приговаривая про себя: "Зачем и кому это нужно?»
— На самом деле его пишут уже давно - наблюдаю за этим, по крайней мере, слета прошлого года. Разные люди пишут разные варианты. Но самого зако­на пока нет.
— А когда и если он появится, это сильно оживит финансовую жизнь?
— Сложно сказать. Я сейчас не представляю, когда он появится,—это первое. Второе - проблема управления рисками. От того, какой закон будет и как конкретно можно будет этими рисками управлять, будут зависеть размеры дополнительных денежных потоков.
— Есть ли еще позиции, которые, с вашей точки зрения, надо реализовать, чтобы они поспособствовали правильному направлению движения денег - от банков в экономику?
— Учитывая то, что у нас неразвитый рынок, что уже на памяти нынеш­них поколений немало случилось реальных финансовых кризисов, необходимо признать, что для формирования правильного финансового рынка нам более подходит американская модель развития системы. Есть коммерческий банк, который занимается кредитованием предприятий и населения, и есть инвестиционный банк, работающий с другими инструментами и с другими рисками. Вот это и должно быть, с моей точки зрения, строго разграничено.
— Но чертить контуры реформы должен не кто иной, как Центробанк. А там в последнее время говорят лишь об ужесточении надзора и повышении капитализации банков.
— Здесь две проблемы. Первая заключается в том, что основная тенденция развития цивилизованных финансовых рынков - это либерали­зация. И эта концепция доминирует среди наших советников из Международного валютного фонда и Мирового банка. Тамошние чиновники убеждены, что практику, которую они считают передовой, можно спокойно, без оглядки, переносить на развивающиеся рынки. Когда в России в 1992 г по совету МВФ проводилась либерализация цен, обошлись без введения в России собственного рубля. Все бывшие республиканские банки получили бесконтрольный доступ к эмиссии бывшего советского рубля. Результат - инфляция, 3000 процентов годовых. И с последствиями этой инфляции боремся, по сути дела, по сей день. Знал ли заранее о таких последствиях МВФ? Безусловно.
- Но потом применялись и другие экономические теории...
— Да. в середине 90-х, тоже по совету извне, мы использовали так называемую «теорию якоря». Самое главное было победить инфляцию — через фиксацию курса доллар-рубль. В результате, если учитывать, что инфляция и, соответственно, процентные ставки по рублю были высокими, можно было в долларах зарабатывать 100% годовых. И все удивлялись: почему банки не идут в реальный сектор? А какой реальный сектор может обеспечить такую доходность? Теперь специалисты МВФ и Всемирно­го банка считают либерализацию банковского законодательства и банковских услуг магистральным направлением развития.
— Но не станете же вы утверждать, что заграничные эксперты опять так легко сбили с панталыку наших «зубров» из ЦБ?
— Нет, конечно. Тут налицо очень большой конфликт внутренних интересов. Если я, руководитель банка, не думая ни о каких кредитах и вложениях в реальный сектор, могу зарабатывать большие деньги, скупая недвижимость в той же Москве, а вы мне говорите, что теперь так нельзя, а надо работать с заемщиками, я, естественно, на вас обижусь, Нынешний парламент вряд ли может принять законы, способные нормализовать ситуацию. Заметьте, ничего похожего даже не обсуждается.
— Получается, что банковская система с ее интересами и реальный сектор с его потребностями в ближайшее время останутся двумя параллельными прямыми, без всякого шанса пересечься?
— Заметьте, вопрос кредитования реального сектора поднимался лишь тогда, когда у банков не было иных финансовых инструментов, например после кризиса 1998-го. Как только они появились, все снова вошло в привычно «нормальную» ситуацию. И пока этот инструментарий будет оставаться в распоряжении банков, будем наблюдать две параллельные прямые.