Революция бугров и разломов

Главными внутренними причинами эпидемии арабских революций стали переизбыток образованной городской молодежи и конфликты внутри элит

Волна социально-полити­ческих потрясений, захлестнувшая в 2011 году страны Северной Африки и Ближнего Востока, была неожиданной только на первый взгляд. В действительности она стала отражением недовольства, которое накопилось в арабском мире из-за целого ряда неразрешенных проблем социально-экономического и политико-демографического характера. Начавшись в Тунисе после самосожжения мелкого торговца Мухаммеда Буазизи из провинциального города Сиди Бузид, «арабская весна» распространялась по принципу эффекта домино, приобретая все большую массовость. И в конечном итоге затронула практически все страны Арабского Востока. РЕКЛАМА Вообще, подобные революционные волны — весьма редкое явление, лишь несколько раз имевшее место во всемирной истории. Отсюда повышенный интерес к предпосылкам, приведшим к подобному развитию событий. Поскольку большинство арабских государств относятся к развивающимся странам со средне- или слаборазвитой экономикой, укоренилась точка зрения, согласно которой главными причинами волны социально-политической дестабилизации стали бедность, нищета, коррупция, неравенство, экономическая стагнация и т. п. Однако это не вполне соответствует действительности. Революция сытых Накануне «арабской весны» в арабском мире не наблюдалось никакой экономической стагнации. Экономики арабских стран развивались весьма динамично (особенно в сопоставлении со странами Запада). Экономика Египта за тридцать лет правления Хосни Мубарака выросла в 4,5 раза. Даже в Йемене ВВП увеличивался достаточно быстрыми темпами (правда, он в значительной степени «съедался» чрезвычайно высокими темпами роста населения, уже не характерными для остальных арабских стран). Нельзя считать основной причиной социального взрыва и фактор бедности. Доля населения, живущего в крайней бедности (менее чем на 1,25 доллара на человека в день), в большинстве арабских стран чрезвычайно мала и вполне сопоставима с соответствующей долей в таких откровенно благополучных странах, как Эстония или Словения. Даже в беднейшем государстве региона — Йемене — уровень крайней нищеты накануне «арабской весны» был сопоставим с таковым в КНР и оказался почти в три раза ниже, чем в Индии; к тому же он имел устойчивую тенденцию к спаду. Настоящая нищета, до сих пор характерная для большинства стран третьего мира, этим государствам была как раз несвойственна. Ситуация же с более умеренной бедностью (доля населения, живущего менее чем на 2 доллара в день) в странах «арабской весны» была посложнее, но и здесь на фоне остального третьего мира эти государства смотрелись вполне благополучно. Не было там и голода. По нормам потребления продовольствия практически все арабские страны (опять-таки за исключением Йемена) уже давно вышли на уровень переедания. Аналогичная ситуация и с уровнем социально экономического неравенства — по меркам третьего мира очень даже умеренным. Нельзя винить в «арабской весне» и высокий уровень коррупции. Первыми жертвами «весны» стали Тунис и Египет — страны, где уровень коррупции не самый высокий (по данным Transparency International, Тунис накануне революции был даже несколько менее коррумпирован, чем Италия). Молодежные бугры В то же время некоторые экономические факторы сыграли свою роль в генерировании социально-политического взрыва в арабском мире. Прежде всего речь идет о второй волне агфляции. Уже первая волна глобального роста цен на продовольствие, в 2007–2008 годах, привела к заметному росту социально-политической напряженности в некоторых странах Ближнего Востока, а в ряде из них даже спровоцировала появление трещин в социально-политической системе. Эти расползающиеся трещины и способствовали коллапсу систем во время новой волны потрясений в начале 2011 года. Немаловажную роль в дестабилизации сыграла и безработица. Однако она была обусловлена не столько экономическими, сколько структурно-демографическими и культурными факторами. Сам уровень безработицы в арабских странах был не таким высоким, к тому же имел тенденцию к снижению. Например, такой тренд был в Египте после прихода в 2004 году кабинета министров во главе с Ахмедом Назифом — и в итоге накануне революции уровень безработицы в Египте был несколько ниже, чем, скажем, в США или Европейском Союзе. Однако стремительное снижение смертности, в том числе младенческой (например, в Египте с 1970-го по 1990-е годы общая смертность упала в два раза, младенческая — в три, а детская — в четыре раза), вкупе с запоздалым снижением рождаемости привело к резкому росту доли молодежи в общей численности населения, в том числе взрослого, то есть к так называемым молодежным буграм (необычно высокой доле молодежи в общем взрослом населении), дестабилизирующим политические системы. Известный американский социолог Джек Голдстоун отмечает: «Большие когорты молодежи зачастую привлекают новые идеи или гетеродоксальные религии, бросающие вызов старым формам власти. К тому же, поскольку большинство молодых людей имеют меньше обязательств в плане семьи и карьеры, они относительно легко мобилизуются для участия в социальных или политических конфликтах. Молодежь играла важнейшую роль в политическом насилии на протяжении всей письменной истории, и наличие “молодежного бугра” исторически коррелировало с временами политических кризисов. Большинство крупных революций… включая и большинство революций ХХ века в развивающихся странах — произошли там, где наблюдались особо значительные “молодежные бугры”». Одним из ярких проявлений этих «молодежных бугров» стало то обстоятельство, что достаточно умеренный общий уровень безработицы в арабских странах накануне «арабской весны» сочетался с катастрофически высоким уровнем молодежной безработицы. В Египте, как мы помним, общий уровень безработицы был ниже, чем в США или в странах ЕС, однако практически половину безработных составляли люди в возрасте 20–24 лет. К тому же незадолго до этого случился взрывообразный рост охвата молодежи высшим образованием, так что более половины египетских безработных окончили вузы, а сотни тысяч других выпускников были вынуждены работать таксистами, официантами, продавцами и т. д. И при этом они были сосредоточены в непосредственной близости к центральной власти — в Каире — и получили возможность для самоорганизации с помощью интернета. Изначальная координация акций протеста проводилась именно посредством социальных сетей. В Египте призыв выйти на улицы 25 января 2011 года первоначально исходил от многочисленной фейсбук-группы «Все мы Халед Саид» и был направлен против полицейского произвола и за отмену чрезвычайного положения. Отметим, что в генерировании социального взрыва в Египте исключительно важную роль сыграли и прошедшие в ноябре-декабре 2010 года парламентские выборы, в ходе которых масштабы фальсификаций достигли заоблачных даже для дореволюционного Египта высот. Ведущая египетская оппозиционная сила, «Братья-мусульмане», практически не смогла провести в парламент нового созыва своих представителей (в отличие от предыдущего парламента, куда смогли пройти несколько десятков ее членов), что превратило «Братьев-мусульман» из полусистемной оппозиции в откровенно несистемную и практически вытолкнуло их на Тахрир (стоит ли упоминать, что зашкаливающие масштабы выборных фальсификаций к тому же способствовали и нагреванию революционных настроений среди либеральной молодежи). Не поделили Успех антиправительственных выступлений в Тунисе, Египте и Ливии, а также отставка Али Абдаллы Салеха в Йемене вряд ли стали бы возможны без явного конфликта внутри правящих элит. При этом в каждой из стран этот конфликт имел свою специфику. Так, в Тунисе было налицо противостояние армии и спецслужб, на которые опирался теперь уже бывший президент Бен Али. Численность местных спецслужб в период его правления превышала численность армии чуть ли не в четыре раза, что нарушило традиционный для арабского мира баланс сил и отдалило армию от управления страной. После переворота и бегства Бен Али армия взялась за восстановление баланса, подтверждением чему служат массовые аресты сотрудников тунисских спецслужб. В случае с Египтом конфликт был между армейской верхушкой и группировкой сына президента Гамаля Мубарака (включавшей в себя многих видных египетских бизнесменов). Военная верхушка, державшая власть в стране со времен Июльской революции 1952 года, ревниво относилась к потенциальной возможности не связанного с армией Гамаля Мубарака занять пост президента, который до этого времени был прерогативой исключительно военных. Кроме того, верхушку не радовала перспектива возможного перехода находящейся в распоряжении генералов собственности под контроль бизнесменов из группировки Гамаля. Революция сделала бедных еще беднее Фото: Abbas / Magnum / Agency.Photographer.Ru В Ливии же дал о себе знать конфликт между племенами Триполитании и Киренаики. Выходец из Триполитании Муаммар Каддафи находился у власти более сорока лет, и это вызывало недовольство племен Киренаики, обделенных возможностью политического участия, особенно учитывая факт расположения основных нефтяных месторождений Ливии именно в восточной ее части. Между тем Сирии и Бахрейну удалось избежать внутриэлитного конфликта, благодаря чему их политические режимы пока не пали под натиском «весны». На протяжении всего 2011 года правящий сирийский режим демонстрировал высокую степень консолидации, имел поддержку со стороны внутрисирийской системной оппозиции, армии и дипломатического корпуса. Нахождение у власти алавитов не ставилось под сомнение, не было случаев масштабного дезертирства военных. Более того, вооруженные силы и органы правопорядка на протяжении всего 2011 года оставались гарантом стабильности режима Башара Асада. Кроме того, свою приверженность официальному мейнстриму продемонстрировали представители сирийских дипломатических миссий за рубежом. Применительно к Бахрейну, где вся полнота власти концентрируется в руках правящего дома Аль-Халифа, говорить о каком бы то ни было конфликте внутри высшего эшелона политической элиты и вовсе не приходится. Пессимистичные итоги «Арабская весна» в той или иной степени привела к трансформации затронутых ею обществ. И прежде всего речь идет об исламизации социально-политической жизни. Исламисты уже стали частью политической элиты Туниса и Египта и, бесспорно, возьмут свое в Ливии. Вопрос лишь в том, каким из путей пойдут эти страны. Наиболее предпочтительным выглядит сценарий, подразумевающий баланс сил между исламистами и армией. Однако для этого необходимо достижение политического консенсуса между исламистами, изголодавшимися по власти, и генералами, традиционно удерживающими власть в своих руках. Попытки же узурпировать всю полноту власти при относительном паритете сил могут привести к новым социально-политическим потрясениям и только затруднят модернизационные процессы в арабских странах, которые и без того по многим параметрам замедлились с приходом «арабской весны». Египетская и тунисская экономики до сих пор не вышли на предреволюционные темпы роста и, по всей видимости, вряд ли выйдет в ближайшие годы. По очень рискованному сценарию развивается сейчас ситуация в Ливии. Если в течение сорокалетнего правления Муаммара Каддафи наблюдалась детрадиционализация ливийского общества, заключавшаяся в попытке преодоления существующего в стране племенного уклада, то сейчас налицо обратная динамика. Традиционные племенные структуры рискуют взять верх над модернизационными тенденциями, и на данный момент основная задача ливийского Национального переходного совета — сохранение территориальной целостности страны. С другой стороны, в ходе «арабской весны» в ряде стран были достигнуты реальные успехи в ограничении полицейского произвола. Во многих из них впервые за последние десятилетия (если не за всю их историю) были проведены достаточно честные выборы (впрочем, как правило, их результаты не очень радовали революционеров). Есть также основания полагать, что приход к власти в Тунисе и Египте исламистов будет способствовать решению проблемы коррупции в этих государствах. Во-первых, в ходе «арабской весны» в обеих странах были отстранены от власти наиболее коррумпированные элементы — клан Трабелси в Тунисе и группировка Гамаля Мубарака в Египте. Во-вторых, «Братья-мусульмане», как и «Ан-Нахда» в Тунисе, смогли не допустить сколько-нибудь серьезной коррупции внутри собственных движений, а значит, есть основания предполагать, что и на государственном уровне в период их правления коррупционная составляющая несколько уменьшится. В качестве прецедента здесь может рассматриваться сектор Газа, где приход к власти «Хамаса» привел к заметному снижению уровня коррупции. Однако, несмотря на отдельные позитивные черты, все же приходится отметить, что «арабская весна» скорее усугубила социально-экономическую ситуацию в регионе, нежели решила проблемы, стоящие на повестке дня арабских государств. Если накануне социально-политических потрясений арабские экономики демонстрировали уверенные темпы экономического роста, то с наступлением «весны» экономический бум подошел к концу. Экономическая стагнация спустя полтора года волнений из категории вымышленной перешла в реальную. Внешние инвестиции значительно сократились, туристическая отрасль — один из локомотивов многих арабских экономик — продолжает нести колоссальные убытки. Не решила «арабская весна» и проблему безработицы. Напротив, ситуация в этой сфере только усугубилась и станет главной головной болью новых руководителей арабских государств в ближайшие годы. Именно им придется решать проблемы все той же образованной безработной молодежи, которая, как показала практика, не собирается мириться с текущим положением дел.
.