Истоки новой иракской войны
Очередная осень начинается с сообщений о применении на Ближнем Востоке химического оружия. Ровно год тому назад в пригороде Дамаска нашли следы применения химического оружия, что повлекло за собой обострение сирийского кризиса и его выход к кульминационной точке. И вот уже сентябрь 2014 года начинается с сообщений о применении химического оружия в г. Фаллуджа в 50 км от столицы Ирака, где последние несколько месяцев идет борьба с Исламским государством (ИГ). Конечно, ситуация беспрецедентная: террористическая группировка создает свое собственное государство со всеми присущими ему атрибутами, которое со временем лишь расширяет свои границы. Но ведь причина тому далеко не в мощи ИГ, а в общем контексте, сложившемся в последние годы в регионе, которым не могли не воспользоваться экстремисты.
Во многом ситуация уходит корнями к 2003 году, когда президент США Дж. Буш (младший) принял решение о вторжении в Ирак. Именно с тех пор аль-Каида в Ираке, из которой со временем выпестовалось ИГ, прочно осела на этой территории. Ведь широко известно о непримиримой вражде между баасистским режимом и аль-Каидой, как и крайне враждебном отношении Саддама Хусейна и его соратников к исламистам вообще, будь то шиитского или суннитского толка, а также взаимной личной вражде между С. Хусейном и У. бен Ладеном. А потому до начала оккупации Ирака никаких подразделений аль-Каиды в этой стране не было, но с приходом американских войск они там появились, причем на начальной фазе операции против баасистского режима они активно боролись как против войск коалиции, так и против структур иракского режима.
Представляется, что мотивы вторжения американцев в Ирак надо искать вовсе не в стремлении США захватить иракскую нефть, а в обещании, данном президентом Дж. Бушем (младшим) американскому народу после известных событий 11 сентября 2001 г. В этом обещании он заявил, что Соединенные Штаты дадут бой аль-Каиде, причем этот бой будет дан не на территории США, а далеко от ее границ.
В соответствии с этим обещанием войска руководимой США коалиции вошли в Афганистан в конце 2001 г., и уже в январе 2002 г. с режимом талибов, связанным с аль-Каидой, было покончено. Однако талибы и ударные силы аль-Каиды во главе с У. бен Ладеном продолжали успешную партизанскую войну, базируясь в труднодоступных районах Вазиристана и Белуджистана, и выбить их из этой горной местности оказалось невозможно. Именно в этот период и было принято решение о вторжении в Ирак. Ведь и официальная мотивировка вторжения содержала не только утверждение о наличии у Ирака оружия массового поражения, но и упоминание о контактах между режимом С. Хусейна и аль-Каидой.
Весь ход экспедиции в Ирак позволяет сделать вывод о том, что Соединенные Штаты намеренно разрушили иракский режим для того, чтобы превратить страну в полигон основного противоборства с аль-Каидой, что вовсе не исключает и того, что они тем самым убивали двух зайцев: уничтожали неприемлемый для арабских и иранских соседей (и, как показали события, для значительного числа самих иракцев) диктаторский режим и одновременно провоцировали аль-Каиду к приходу на территорию, где она стала бы сражаться в крайне невыгодных для себя условиях, чтобы вести с ее наиболее боеспособными отрядами войну на уничтожение.
Действительно, если говорить об условиях, то, в отличие от Афганистана, где аль-Каида действовала в сложной горной местности, с сочувствовавшими ей местными жителями (да и сами бойцы аль-Каиды за долгие годы боевых действий хорошо изучили местность Вазиристана), в Ираке эта международная террористическая организация столкнулась с совершенно иной ситуацией. Иначе говоря, американский спецназ действительно серьезным образом обрушил в Ираке структуры исламских радикалов в целом ряде арабских стран и нанес тем самым серьезный урон аль-Каиде. Однако превращение Ирака в арену борьбы оккупационных войск с баасистскими структурами и аль-Каидой серьезно отражалось на положении местного населения, у которого естественный дискомфорт от иностранной оккупации усугублялся многочисленными жертвами среди местных жителей.
Дело осложнялось еще и тем, что противоречия, которые были порождены рухнувшим режимом, но жестко подавлялись им, вышли наружу, как только эти жесткие правила перестали действовать. Этноконфессиональная вражда, пребывавшая ранее в латентном состоянии, вылилась наружу, с той, однако, разницей, что слабой стороной в этом противостоянии теперь стали не курды и не шииты, а иракские арабы-сунниты, среди которых всегда выделялась прослойка наиболее образованного, интеллектуально развитого и секуляризированного населения. Во многом это объясняет стремительное распространении ИГ именно по северо-западной части Ирака с преимущественно суннитским населением, принимавшим экстремистов из ИГ как освободителей от неугодного шиитского режима, проводившего люстрационную политику в отношении суннитов.
Однако справедливости ради следует все же отметить, что нынешнее развитие этноконфессиональных противоречий в Ираке не является целиком результатом крушения баасистского режима и иностранной оккупации, а имеет более глубокие исторические корни, заложенные с момента создания современной иракской государственности. Ирак в его нынешних границах был создан в 1920 г. путем объединения трех бывших вилайетов Османской империи – Багдада, Басры и Мосула, причем население последнего было в своем подавляющем большинстве шиитским, население Багдада – поликонфессиональным, с небольшим преобладанием суннитов, но, также как и на Юге, в вилайете Басра, преимущественно арабским, а в Мосульском вилайете население было чрезвычайно полиэтническим, с преобладанием в северной его части, по линии Эрбиль –Киркук – Сулеймания, курдского населения[1].
Иракское королевство, установленное в условиях британского мандата, где на троне оказался сын шерифа Мекки и родной брат иорданского короля, можно было в его истоках считать не менее «искусственным образованием», чем, как полагали некоторые арабские историки, таковым являлась Иордания[2]. Народные восстания, которые сотрясали королевство в период между двумя мировыми войнами, носили, как правило, не только классовый, но и конфессиональный оттенок, поскольку основными их участниками являлись шиитские массы. Курдское национальное движение дало о себе знать в полную силу уже перед второй мировой войной, когда под руководством его лидера Мустафы Барзани в 1931–1932 гг. произошло первое крупное восстание курдов. Второе крупное выступление курдов имело место в 1943 г. После этого курдское национальное движение давало о себе знать и после свержения королевского режима в 1959 г.
Все это говорит о том, что этно-конфессиональные противоречия в Ираке были перманентными факторами внутриполитической ситуации на протяжении всей его независимой истории, и, несмотря на все попытки их разрешения, в лучшем случае конфликт удавалось лишь на время приглушить.
Тем самым вышедший наружу этно-конфессиональный конфликт в Ираке, нестабильная ситуация в Сирии, где режим аль-Асада потерял контроль над северными и северо-восточными районами страны, вкупе с кризисом межгосударственных отношений, усугубившихся вокруг ситуации в Сирии (когда ключевые акторы ближневосточной политики попросту отказались садиться за один стол переговоров) создали крайне благоприятную для ИГ среду, чем она по сути и воспользовалась. Вообще игра на противоречиях между всеми заинтересованными силами на Ближнем Востоке во многом и объясняет как «живучесть» исламистского образования, так и сам феномен присутствия ИГ на современной политической карте мира.
А что же Россия? А Россия все это время находилась за рамками глобальных политических процессов региона. Не РФ в 2003 году начинала операцию в Ираке, выманивая на территорию этой страны аль-Каиду, чей филиал в Междуречье стал основой для создания ИГ. Не у России не хватило смелости, решительности и ответственности довести начатую в Ираке операцию до своего логического завершения вместо того, чтобы бежать оттуда с позором. Не Россия закладывала и основы политического процесса в постсаддамовском Ираке в таком виде, что сунниты предпочли ей жизнь в Исламском государстве. Кризис в Сирии тоже отнюдь не наших рук дело. Равно как и его постоянное разжигание на протяжении последних трех лет, сопровождаемое финансированием и вооружением тех сил, которые сейчас сражаются под знаменами ИГ.
Сергей Лавров уже посетил Париж, где министры иностранных дел создаваемой коалиции строили планы на будущее в отношении Исламского государства, и это, несомненно, является сигналом со стороны Москвы о готовности бороться с ИГ. Последние, в свою очередь, также сигнализировали: ждите беды на Северном Кавказе. Так зачем же нам эта война, война чужая, не нами начатая и не нами поддерживаемая? Зачем нам участие в коалиции, ведомой американцами, причем на ее задворках? Зачем нам, наконец, в лице ИГ обретать очередного врага и расплачиваться за чужие ошибки на Ближнем Востоке?