Поток сознания, равнодушный обманщик и советская повседневность:новый номер философского журнала «Логоc»
Поток сознания как важнейшая проблема новой философии и актуализация проблем советской повседневности в свете последних политических событий — основные темы нового номера журнала «Логос». Какие проблемы сознания взрослого человека самые важные, кто такой равнодушный Обманщик, откуда берется героический инвалид и при чем здесь Старик Хоттабыч — T&P публикуют отрывки из номера.
Советская повседневность через призму очуждения
Ирина Глущенко
доцент кафедры наук о культуре отделения культурологии Национального исследовательского университета ВШЭ
Возьмем повесть-сказку Лазаря Лагина «Старик Хоттабыч». Свою знаменитую книгу Лагин написал в 1938 году, однако нам больше знаком второй вариант, который появился в 1955 году. Две редакции одного и того же текста, да еще с внушительной разницей в 17 лет, — настоящее сокровище для исследователя. Между 1938 и 1955 годами лежит целая пропасть. 1938‑й — год расцвета сталинизма и тоталитаризма, завершающий этап массовых «чисток». В 1955‑м из лагерей возвращаются люди, арестованные во время тех самых «чисток»; официальное разоблачение Сталина еще не произошло, но атмосфера в обществе уже начала радикально меняться. Начинается «оттепель». Между этими точками — война и десять лет послевоенной разрухи.
Редактируя книгу, Лагин убирает целые эпизоды и вставляет новые, вычеркивает лишних героев, меняет акценты, добавляет некоторые темы. Видно, как меняется повседневная жизнь. Так, желая описать франтовскую стрижку Жени, Волька в первой редакции скажет, что тот был пострижен «под бокс», а во второй — «под польку»; к предметам, которых не должен бояться Хоттабыч (автобусам, троллейбусам, грузовикам, трамваям, самолетам), добавятся телевизоры, а «шестидневка» из тридцатых годов сменится привычной нам «неделей». Но особенно показательна эволюция в поведении людей. И если внимательно читать обе редакции, то замечаешь, что во второй версии автор демонстрирует наглядное смягчение нравов. Вот Волька разговаривает с дворником и приглашает его на новую квартиру. В первой редакции эту спокойную беседу прерывает раздраженный голос матери:
— Волька! Волька!… Ну куда девался этот несносный ребенок?
Во второй редакции Лагин убирает слово «раздраженный». Мать просто зовет Вольку. В первой — Волька идет в опустевшую квартиру, «понурив голову». Во второй — «понурив голову» оказывается лишним. «Наконец-то! — накинулась на него мать» 1938 года. 17 лет спустя мать просто говорит «наконец-то». Что мы видим? Мать из тридцатых годов гораздо более агрессивна, Волька, видимо, более запуган. В середине пятидесятых все намного спокойнее. В первой повести вообще гораздо больше шума и грубости.