Мир на пороге зеленой революции

Что означают результаты Парижского саммита по климату для России? Каким образом возможен переход от ресурсной экономики к постресурсной? Когда произойдет новая промышленная революция, главный принцип которой «От эксплуатации природы – к взаимодействию с природой»? Эти вопросы обсуждались на Круглом столе в Фонде «Либеральная миссия». С основным докладом выступил гость из Германии Ральф Фюкс, сопредседатель правления Фонда имени Генриха Бёлля. Была также представлена книга Ральфа Фюкса «Зеленая революция. Экономический рост без ущерба для экологии», которая недавно вышла в русском переводе. В обсуждении приняли участие Валентин Данилов, Михаил Козельцев, Георгий Сафонов и другие эксперты. Вел Круглый стол Евгений Гонтмахер.

Что означают результаты Парижского саммита по климату для России? Каким образом возможен переход от ресурсной экономики к постресурсной? Когда произойдет новая промышленная революция, главный принцип которой «От эксплуатации природы – к взаимодействию с природой»? Эти вопросы обсуждались на Круглом столе в Фонде «Либеральная миссия». С основным докладом выступил гость из Германии Ральф Фюкс, сопредседатель правления Фонда имени Генриха Бёлля. Была также представлена книга Ральфа Фюкса «Зеленая революция. Экономический рост без ущерба для экологии», которая недавно вышла в русском переводе. В обсуждении приняли участие Валентин Данилов, Михаил Козельцев, Георгий Сафонов и другие эксперты. Вел Круглый стол Евгений Гонтмахер.

Евгений ЯСИН (научный руководитель НИУ ВШЭ, президент Фонда «Либеральная миссия»):

Сегодня у нас в гостях замечательный ученый – Ральф Фюкс. Глава немецкого Фонда имени Генриха Бёлля. Специалист, автор книжки, которая здесь представлена. Я передаю слово Евгению Гонтмахеру и прошу его дальше вести наше собрание, а сам буду ему помогать.

 

Евгений ГОНТМАХЕР (заместитель директора по науке ИМЭМО РАН):

Спасибо, Евгений Григорьевич. Я очень рад, что Ральф Фюкс пришел к нам в Высшую школу экономики. Потому что Ральф возглавляет Фонд имени Генриха Бёлля – неправительственную организацию, поддерживающую, в том числе, проекты по развитию гражданского общества, социально-политической активности и ответственности, межкультурного диалога, экологии. Этот фонд тесно связан с немецкой партией зеленых, в которую Ральф вступил еще в 1982 году.

Мне приходится сотрудничать с Фондом Бёлля, который ведет в Москве большую работу. С моей точки зрения, партия зеленых – серьезный феномен в Германии. Члены этой партии работают и в парламенте, и в правительстве, и благодаря их усилиям удалось многое поменять в жизни этой страны. В книге, которую Ральф нам сегодня представит, об этом тоже сказано. Германия – государство, где очень сильное законодательство в сфере экологии, защиты окружающей среды. Это принципиально важно. Все это работает и влияет на политические, экономические, социальные аспекты жизни. Меня всегда поражало, что в соседней Франции, которая граничит с Германией по Рейну, ситуация совсем иная. Так, если в Германии сейчас, насколько я знаю, взят курс на закрытие атомных станций, то во Франции, напротив, атомные станции составляют основу энергетики, и там, по-моему, никто не ставит вопрос об их закрытии.

Все это можно обсудить. Я просто повторю, что партия зеленых очень влиятельная сила, и у нее давно позади этап стихийных выступлений. И фонд, который возглавляет Ральф, очень серьезная организация. В Германии каждая партия, представленная в бундестаге, имеет право на финансирование своего фонда, который реализует многообразные исследовательские проекты, проводит конференции и тому подобное. В частности, Фонд Генриха Белля помог перевести на русский книгу Ральфа Фюкса и издать ее в России, за что ему большое спасибо.

Честно скажу, я немножко ревную, поскольку первая презентация книги состоялась в конце прошлого года на экономическом факультете МГУ. Но я попросил Ральфа, чтобы он все-таки приехал сюда и рассказал о своих идеях на нашем Круглом столе. Надеюсь, состоится интересная дискуссия. Мы пригласили выступить известных специалистов, к числу которых я себя не отношу, поскольку сам занимаюсь социальными вопросами. Хотя, с моей точки зрения, ничего более социально значимого, чем вопросы экологии, охраны окружающей среды, не существует. Поэтому я прочел книгу с большим интересом и в конце скажу о ней подробнее. А сейчас предоставляю слово нашему гостю. Пожалуйста, Ральф!

 

Ральф ФЮКС (сопредседатель правления Фонда имени Генриха Бёлля):

«Ни одна страна сегодня не может избежать негативных экологических последствий экономического роста и не столкнуться с задачей энергосбережения»

Добрый день. Для меня подобный доклад перед российской аудиторией – своего рода премьера. Я много выступал и дискутировал по этой теме в Германии и других европейских странах, а также в США. И очень рад, что у меня есть возможность поговорить об этом и в российском контексте. Потому что, на мой взгляд, для России эти проблемы как минимум так же важны, как и для Германии и других западных экономик. Не только потому, что Россия сейчас переживает экономический кризис, когда становятся заметны негативные последствия для общества отсутствия экономического роста. Но и потому еще, что Россия является частью глобального мира, и ни одна страна не может избежать экологических последствий экономического роста.

В исторической ретроспективе видно, что в течение длительного периода человеческой эволюции на нашей планете наблюдался лишь минимальный рост производительности труда и производства товаров. Столь же медленно росло население планеты. Ситуация резко изменилась в один волшебный момент –  примерно в 1800 году, с началом Промышленной революции. Человечество вступило в эру опережающего роста. Это совершенно новая фаза мировой истории. Мы видим на этом слайде взрывной рост, источником которого послужили технические инновации.Одновременно происходит экспоненциальный рост экономической эффективности, то есть глобального мирового производства товаров и услуг, и такой же рост численности населения в мире.

 

В начале XIXвека на Земле был примерно миллиард человек. Сейчас население планеты составляет 7,5 миллиардов, и это развитие еще далеко не закончилось. Конечно, рост мирового населения был обеспечен ростом производительности труда, то есть увеличением производства. Таким образом, удавалось прокормить все большее число людей благодаря появлению крупной промышленности, крупных городов с современной инфраструктурой.

Вместе с тем у экономического и цивилизационного прогресса двух последних столетий есть скрытая, теневая сторона. Эта цена видна на слайде, она отмечена зеленой кривой. Вы видите, что нарастает выброс в атмосферу диоксида углерода. Это связано с тем, что экономический рост основан на использовании ископаемых энергоносителей – сначала угля, затем нефти и газа. До сих пор эти процессы идут рука об руку. Увеличение производства и увеличение потребления, утверждение более высоких стандартов жизни для миллиардов людей сопровождались ростом выбросов СО2, и это лишь вершина айсберга, который можно обозначить как эксплуатация природных ресурсов. То есть экономический рост происходил за счет окружающей среды.

Нет сомнений в том, что экономический рост – важный двигатель социального прогресса. И это видно, потому что с 1990 года, то есть на новой фазе глобализации, отмеченной распадом Советского Союза и мировой социалистической системы, существует единый мировой рынок. Крайняя бедность на Земле значительно сократилась. В среднем глобальный экономический рост составляет 4 процента в год. Не так давно 37 процентов людей на Земле жили меньше чем на 1,9 доллара в день. Сейчас так живут менее 10 процентов.

Повторю, что это гигантский прогресс, который связан с ростом мировой экономики. Нищета отступила, несмотря на то что богатства распределялись весьма неравномерно. Сильнее всего от экономического роста выигрывали богатые и сверхбогатые слои населения. Тем не менее, этот процесс был связан с социальным ростом и для широких масс. Это касается не только повышения благосостояния на душу населения, но и увеличения продолжительности жизни. В 1990 году она в среднем составляла примерно 36 лет. Сейчас этот показатель близок к 70 годам, и он постоянно растет. Повышается и уровень образованности. Увеличивается число людей с высшим образованием. Сокращается безграмотность.

То есть в целом мы наблюдаем социальный прогресс, который связан с экономическим ростом. И это причина того, что, прежде всего, развивающиеся страны, где живет большинство населения мира, придерживаются убеждения, что и в дальнейшем необходим экономический рост. Чтобы все больше людей могли преодолеть черту бедности.

Однако, помня о теневой стороне экономического прогресса, мы сейчас работаем над тем, чтобы в глобальном масштабе перейти границу в использовании системы, от которой зависит жизнь человека на нашей планете.

Издержки экономического роста сказываются, в частности, на сокращении плодородных земель. Каждый год мы теряем огромные части посевных площадей. Это происходит из-за эрозии почв, опустынивания. С одной стороны, это последствия промышленного сельского хозяйства, массированного использования химикатов, пестицидов, азота, тяжелой сельхозтехники. С другой стороны, это результат быстрой урбанизации, которая проглатывает массу сельскохозяйственных угодий для строительства на них индустриальных зон, городов.

Еще один феномен кризиса – растущий дефицит питьевой воды. Уменьшаются ее резервы, что связано с усиленным использованием грунтовых вод во всем мире, не только в Африке, не только в некоторых регионах Азии или в Южной Америке. В Калифорнии все газеты писали о кризисе с питьевой водой. Жизнь в океанах также находится в опасности из-за роста выбросов СО2. Повышение кислотности Мирового океана  угрожает подорвать основы питания миллиарда человек, которые зависят от потребления рыбы и морепродуктов.

Если изменение климата будет происходить теми же темпами, то до конца нынешнего столетия, мы будем жить в совершенно другом мире. Потепление климата составит, если его не остановить, от 3 до 4 градусов. И это будет означать гигантский рост уровня Мирового океана, расширение пустынь во многих регионах мира, потерю плодородных площадей. А также распространение природных катастроф, наводнений, ураганов. То есть жизнь станет весьма неуютной. И это действительно одна из крупных и насущных задач на то столетие, в котором мы живем.

Нам важно ограничить изменение климата, чтобы население Земли могло продолжать жить на планете. Во многих странах, но, возможно, Россия не входит в их число, это уже поняли. И это стало основным посланием Всемирного климатического саммита, который состоялся в Париже в конце 2015 года. В первый раз за 20 лет дипломатии, связанной с проблемами изменения климата, мы наблюдали значительный прорыв. Потому что промышленно развитые страны и развивающиеся страны смогли договориться о поддержании в XXIстолетии темпов глобального потепления на уровне 1,5 градуса. Это означает, что выбросы углекислого газа должны до 2050 года в глобальном масштабе сократиться вдвое. Огромная задача, тем более что мировая экономика в течение этого времени продолжит активно расти.

Не нужно гадать на кофейной гуще, чтобы сказать, что в течение ближайших 20 лет совокупный ВНП вырастет вдвое, потому что мировое население к середине столетия достигнет 9–10 миллиардов человек. Урбанизация, строительство городов продолжаются с огромной скоростью, потому что в Азии, Латинской Америке и Африке увеличиваются города, растет средний класс и от 80 до 100 миллионов человек ежегодно переходят к современным стандартам жизни. Они могут путешествовать по миру, они живут в современных квартирах, они имеют бытовую технику, разнообразную электронику, гаджеты, и для них это становится естественным. Это означает гигантский рост производства и потребления. И в этой связи перед нами стоит огромная задача. Надо понять, каким образом мы можем обеспечить рост мировой экономики и одновременно меньше использовать природные ресурсы. То есть предстоит разделить разрушение окружающей среды и экономический рост.

В принципе это означает, что необходима декарбонизация экономики и изменение образа жизни. Именно это является основным месседжем Международной конференции по климату. То есть в течение нескольких десятилетий нужно отойти от использования ископаемых источников энергии, таких как уголь, газ и нефть, и перейти к энергетической системе, которая полностью будет построена на основе возобновляемых источниках энергии.

О чем идет речь? Важно, повторю, разделить использование ископаемых резервов энергии и окружающей среды, с одной стороны, и экономический рост, с другой стороны. Для некоторых это кажется сказкой, но мы довольно точно знаем, как можно этого добиться. Речь идет о трех крупных изменениях.

Первое из них предполагает революцию эффективности. То есть необходимо повысить производительность ресурсов. Добиваться большего благосостояния при меньшем использовании ресурсов. Меньше ресурсов – большее благосостояние. Больше услуг, больше товаров при меньшем использовании

площадей и ограниченных природных ресурсов. Простой пример этого – современные светодиодные лампы, которые используют лишь 20 процентов электроэнергии в сравнении с обычными лампами накаливания. Применяя новую технологию, можно сократить использование энергии на 80 процентов, не жертвуя комфортом.

Второе крупное изменение – декарбонизация, зеленая энергетическая революция. Именно для таких стран, как Россия, которые сильно зависят от ископаемого топлива, это очень важная задача. От ископаемых источников энергии предстоит перейти к возобновляемым источникам энергии, к техническому фотосинтезу, то есть к преобразованию в энергию  солнечного света, воды и СО2.

Третье крупное изменение – переход к интеллектуальной экономике замкнутого в значительной степени цикла, когда любые отходы становятся сырьем для нового производства. Таким образом, отходов больше быть не должно. Они не должны складироваться на свалках и полигонах или уничтожаться на мусоросжигательных заводах. Каждый продукт в конце своего жизненного цикла должен возвращаться либо в биологический цикл, то есть в сельское хозяйство, либо в промышленный процесс. Такое разделение не сказка, не мираж, не Фата-моргана.

Чтобы продемонстрировать это, я хотел бы привести несколько показателей по Европейскому Союзу, относящихся к последнему десятилетию.

 

В Германии рост ВВП в 2014 году составил 1,6 процента. При этом общий расход энергии сократился на 4,7 процента. В том числе затраты электроэнергии сократились на 3,7 процента, а выбросы CO2 в связи с производством энергии – на 5 процентов. И это, подчеркну, в течение только одного года.

Если рассмотреть это как часть долговременной тенденции, то вот цифры по Евросоюзу с 1990-го по 2014 год. Рост ВВП составил 46 процентов, а сокращение выбросов CO2 – 23 процента. И это связано с ростом эффективности, прежде всего в промышленности, а также с быстрым ростом и распространением возобновляемых источников энергии. Вы это видите на следующем слайде.

 

Вот то, что мы называем энергетической революцией. По всему миру мы сейчас наблюдаем активное распространение генераторов солнечной энергии, ветровой энергетики. Это не только Германия, это не только США, это уже и Китай. Он  находится на переднем крае солнечной революции. 14 гигаватт – мощность новых солнечных электростанций, установленных в Китае в прошлом году. Это соответствует 14 крупным атомным электростанциям. И это, повторяю, только за один год. Китай сегодня также чемпион по производству солнечных батарей.

Если посмотреть на объемы инвестиций, то вы увидите, что мы сейчас находимся на переломе. С 2013 года инвестиции в возобновляемую энергетику превысили инвестиции в использовании ископаемых источниках энергии. То есть в ветровую энергетику, солнечную энергетику, другие формы возобновляемой энергетики поступает больше средств, нежели в использование энергетики нефти, газа и угля. И эта тенденция распространяется дальше.

Гидроэнергетика также играет здесь существенную роль. Почему так происходит? Не только потому, что правительство стремится предотвратить опасности, связанные с глобальным потеплением. Нет, эта тенденция имеет свою экономическую, рациональную подоплеку. На энергетическом рынке начинает действовать новая экономическая логика. Поначалу такая возобновляемая энергетика  высокозатратна и требует больших субсидий. Но затем расходы на нее резко падают; и за последние пять лет расходы на новые установленные солнечные электростанции сократились на 80 процентов. Это действительно настоящая техническая революция.

То же самое касается и ветра. Там у нас сокращение составило 60 процентов. То есть ветровая и солнечная энергетики вполне конкурентоспособные сферы. Они способны соперничать с газовыми и угольными станциями. В странах, где много солнечных дней, вы можете производить энергию стоимостью 6–7 центов за киловатт/час. Энергия ветра стоит еще меньше – 3,5 цента за киловатт/ час. Это самое дешевое производство энергии, которое можно себе представить.

И это развитие сказывается, в том числе, и на цене нефти. Вот график, который в России стоит, по-моему, рассмотреть очень и очень внимательно.

После обычных циклов, которые всегда отмечались на нефтяном рынке, мы видим две основные тенденции. Первая тенденция наблюдается с 2000-го по 2012 год. Перерыв в этой тенденции объясняется финансовым кризисом 2008–2009 годов, когда резко упал спрос на нефть. Так вот, если не считать этого спада, те годы были этапом резкого роста спроса на нефть. И одновременно росли цены на нефть. Они доросли до 120–125 долларов за баррель.

А сейчас происходит нечто удивительное: с 2013 года мировая экономика снова продолжает расти, а цены на нефть резко сокращаются, резко падают. И это связано не только с тем, что увеличилось предложение. Действительно, США начали производить сланцевую нефть и вышли как новый производитель на мировой рынок. Сейчас среди производителей добавляется и Иран.

Да, предложение растет. Но одновременно наблюдается изменение спроса.Несмотря на рост экономики спрос на нефть сокращается. Это означает, что в экономике развитых промышленных государств происходит то разделение в расходовании ресурсов и темпах роста, о котором я говорил. Вы можете в этом убедиться, посмотрев на следующую иллюстрацию.

Так, в Германии уже 10 лет сокращается потребление нефти при растущей экономике. И я убежден, что низкая цена на нефть связана не только с конъюнктурой. Это явление не временное. Это принципиальное изменение на глобальных энергетических рынках. И это понимают уже и финансовые институты, потому что сегодня на Западе всё сложнее получить кредиты на добычу угля или на разработку нефтяных месторождений. Эти инвестиции рассматриваются как весьма рискованные, поскольку могут быть поставлены задачи сокращения выброса CO2, и потому ископаемые запасы энергоресурсов становятся менее ценными.

Замена нефти и газа возобновляемыми источниками энергии наблюдается сейчас и в транспортном секторе. Это один из важнейших клиентов для производителей минеральной нефти. Она поступает на производство бензина для автомобилей и керосина для самолетов. Здесь идет такой же процесс, как и в производстве электричества. Создаются электромобили, разрабатываются новые технологии топливной ячейки, или новых электробатарей, или замены ископаемых видов топлива растительными видами топлива, то есть таким топливом, которое производится из растений. Причем не в примитивной форме, как это происходило до сих пор, когда брали кукурузу, сою или пшеницу и преобразовывали их в энергоноситель; нет, создаются будущие базовые материалы.

Что касается авиастроительной промышленности, то на Западе большие инвестиции делаются в переработку водорослей, которые становятся основой при производстве керосина для самолетов. Это фотосинтез. В конечном итоге, когда мы говорим о производстве углеводорода, то это произойдет за счет использования воды и CO2, а это, собственно говоря, является базой для производства топлива в авиаперевозках. Сейчас необходимо сокращать выбросы СО2 именно в воздушном транспорте.

Или возьмите химическую промышленность. Это тоже один из главных потребителей нефти. Сегодня порядка 80 процентов базовой химии работает на нефти. Но и здесь уже начались перемены. Приведу мой любимый пример: нефтеперерабатывающий завод в Южной Италии, который был реконструирован и преобразован в жироперерабатывающий. Теперь предприятие, которое раньше работало с помощью нефти, будет действовать, прежде всего, на топливе из растительных материалов. Мы говорим о биопродуктах, об отходах сельского хозяйства. Это 450 миллионов евро инвестиций, частный капитал. Это серьезно.

 

И такая тенденция развития все более заметна в химической промышленности. Мы уже говорим о химии на природной основе, которая отпочковывается от нефтехимии. Это актуально для отопления зданий, например. Или такая проблема как охлаждение в южных странах. Кондиционеры – один из крупных потребителей энергии. На их долю в Германии приходится 40 процентов потребления энергии; это здания, сооружения. Это газ, естественно, и нефть, которые идут на обогрев и на охлаждение. Это актуально для поддержания комфортной температуры в жилищах и служебных помещениях. С одной стороны, мы используем здесь возобновляемые источники энергии. С другой стороны – встает проблема повышения энергоэффективности. То есть речь идет, прежде всего, о теплоизоляции, которая становится все более совершенной.

Возьмем в качестве примера Гамбург. Сегодня мы можем строить здесь такие здания, которые генерируют больше теплоэнергии, нежели потребляют. Таким образом, здания становятся генераторами тепловой энергии в комбинации с фотосинтезом и геотермальными источниками.

Я еще раз говорю, что речь идет о существенном падении спроса на добываемые углеводороды при обеспечении температурного режима в современных сооружениях, и это очень крупные инновационные и инвестиционные проекты. И ни в коем случае не надо рассматривать данную тенденцию как прыжок назад в доиндустриальное время. Нет, это новая, высокотехнологичная экономика, которая требует масштабных вложений для модернизации наших энергетических систем, нашего градостроительства, нашей хозяйственной системы в целом. И такие инвестиции действительно будут драйверами дальнейшего экономического роста.

 

Вместе с тем мы говорим не только об инвестициях в вещи. Мы говорим об инвестициях в человека, в его интеллект. Потому что иначе мы не сможем решить эти экономические задачи – они зависят от качества рабочей силы, от квалификации работников. Это предполагает масштабные изменения в культурном бытии человека и, в частности, повышение ответственности со стороны потребителя.

 

Но в то же самое время гораздо больше значит ответственность бизнеса за соблюдение экологических норм. На Западе риск уронить репутацию для предприятия или организации является очень жестким экономическим фактором. Если вы станете источником экологического скандала или вас уличат в том, что вы где-то в третьем мире, где-то на первых этапах производства используете детский труд, это приведет к невозвратимой репутационной потере, а затем к бойкоту и падению спроса на вашу продукцию. Поэтому компании и предприниматели должны следить за тем, чтобы повышать социальные стандарты, интегрировать их в производственные стандарты, иначе они останутся без будущего.

Зададимся в завершение вопросом: кто драйверы этого процесса? Политики? Да, ведущая роль, конечно, принадлежит им, начиная с поддержания какого-то глобального режима благоприятствования для защиты общечеловеческих ценностей. Возьмите Мировой океан, атмосферу. Нам нужны глобальные механизмы защиты, которые могли бы предостеречь от чрезмерного потребления этих ресурсов, вплоть до повышения энергоэффективности транспорта, оборудования, зданий. Но играет свою роль также система сопоставимых цен и торговля эмиссиями, чтобы за выбросы CO2 в атмосферу платили большую цену, и чтобы никому не захотелось это делать. И, естественно, еще очень существенна долгосрочная политическая установка, на которую можно рассчитывать и которую можно предсказать.

В экономике ФРГ все это действительно сыграло большую роль, определив поворотные события, когда речь зашла об активном развитии возобновляемых источников энергии. Это привело к тому, что теперь у нас более 30 процентов электричества производится за счет возобновляемых источников. Таким образом, да, предсказуемость политики – важный фактор. Участвовать в этих процессах должны также гражданское общество, неправительственные организации, которые были бы в состоянии забить тревогу и поднять, так сказать, свой голос, вне зависимости от того, как на это посмотрят правительство и государственные средства массовой информации, – чтобы в стране шли свободные дебаты по этой проблеме.

Важно также поведение потребителей, предпринимателей и инновационных организаций, которые концентрируются, прежде всего, в частном секторе. Так, частными являются 70–80 процентов компаний, которые создают ноу-хау, работают над инновациями, вкладывают средства в инновации и сотрудники которых владеют соответствующими инженерными компетенциями. И нам нужны предприятия-первопроходцы в лучшем смысле этого слова, которые создавали бы новые продукты, генерировали инновационные идеи, «подстегивающие» развитие благоприятных тенденций. Ну и, естественно, нужны научно-исследовательские и опытно-конструкторские разработки. Почему? Потому что об эффекте многих упоминаемых здесь научных инициатив мы пока толком не знаем. И не можем ответить на многие вызовы. Многие решения все еще остаются под вопросом.

Иными словами, нам нужно действительно творчески подходить к изобретательству, в том числе чтобы реализовать научные идеи в технологической практике. И то, о чем я говорю, действительно новая техническая революция. Я имею в виду, в частности, информационные технологии автоматизации рабочих мест плюс биотехнологии или вместе с биотехнологиями. Вместе с новыми возможностями накопления и хранения электроэнергии в аккумуляторах, которые могут служить новым технологическим процессам. Электромобильность – отдельная тема, и это тоже вызов.

Инновации позволят радикально изменить мир в ближайшие 20 лет. Можно ли управлять этими процессами и направить их во благо человечества? Чтобы говорить не только о совершенных технологиях, но и о существенно возросшем благосостоянии миллиардов людей? Об этом нельзя не задумываться, иначе есть опасность, что технологическое развитие нас обгонит, опередит. Мы не сможем отреагировать и тогда окажемся перед новыми кризисами, экологическими, экономическими, политическими.

 

Я думаю, что у нас, по крайней мере, есть хорошие шансы для того, чтобы развернуть нынешние тенденции во благо человечеству. Спасибо за внимание.

 

Евгений ГОНТМАХЕР:

Спасибо, Ральф. Я предлагаю сначала высказаться нашим коллегам, которые ознакомились с книжкой. В алфавитном порядке. Пожалуйста, Валентин Владимирович Данилов. Потом у нас Михаил Львович Козельцев и Георгий Владимирович Сафонов. Давайте мы их выслушаем, а затем перейдем к свободной дискуссии.

 

Евгений ЯСИН:

Уважаемые коллеги, я хочу добавить, что российский физик Валентин Данилов – истинный герой науки, вступавший в борьбу с нашими спецслужбами. Надо, чтобы люди об этом знали.

 

Валентин ДАНИЛОВ (помощник депутата Государственной Думы Валерия Зубова):

«Успешно бороться с глобальным потеплением можно лишь на основе международного разделения труда и эффективного использования современных технологий, в том числе и российских»

Ну хорошо хоть не жертва… После Ральфа трудно выступать. Потому что доклад очень эмоциональный. Но что спасает? Ральф говорил о событиях, которые происходят в Европе, а это какая-то другая цивилизация. И я постараюсь в своем сообщении акцентировать внимание на российских аспектах проблемы, что, вероятно, будет интересно и Ральфу. Он, по его словам, приехал с главной целью – убедить россиян присоединиться к мировому тренду, борьбе с глобальным потеплением климата. Мы готовы.

Тема моего выступления – международное разделение труда как фактор борьбы с глобальным потеплением климата, технология Термококс – основа «зеленой» экономики России. Я представляю здесь наши общие с Валерием Михайловичем Зубовым соображения. Валерий Михайлович был первым демократически избранным губернатором Красноярского края. Сейчас он депутат Государственной Думы. Человек очень известный, экономист. Так что это сообщение подготовлено в результате сотрудничества физика и экономиста.

Я хотел бы сразу уточнить, что понятие «зеленая экономика» можно трактовать широко – это чистая среда, отсутствие мусора и тому подобное. В более узком значении этот термин  связан с сокращением эмиссии CO2, (парникового газа) или, точнее, с минимальным сжиганием органического топлива для производства какого-то продукта. Мы именно в этом смысле понимаем термин  «зеленая экономика».

Итак, все, что говорил Ральф, очень интересно, и, конечно, это надо использовать. Но у России есть особенность, которой нет у других стран. Посмотрите на данные, представленные на слайде.

 

Это данные Минэнерго России относительно количества тепловой энергии, которая вырабатывается в России. Общая выработка тепловой энергии порядка 2 млрд гигакалорий в год. Много это или мало, видно из сравнения с другими странами. Объемы тепловой энергии, производимые в Германии, на графике практически незаметны. Если сказать коротко, на нашу долю приходится 44% мирового производства тепла, это в два раза больше, чем в странах ОЭСР Европы. Тепловая энергия производится за счет сжигания органического топлива, что ведет к эмиссии углекислого газа.

Спрашивается, можно ли уменьшить расход топлива на производство тепловой энергии в России?

Теоретически да, если уменьшить теплопотери и строить здания с очень толстыми стенами и снизить потери тепла при его транспортировке. Но мы считаем, что существует другой, более оптимальный путь. В первую очередь это связано с так называемой утилизацией тепловой энергии. Известно, что ряд промышленных процессов сопровождаются выбросом тепла. Когда топливо ничего не стоило, то в одном месте на предприятиях тепло выбрасывали в окружающую среду, а в другом месте его производили для отопления зданий. Но если поставить задачу снижения объемов эмиссии парниковых газов (продуктов сжигания топлива), то утилизация сбросного тепла становится востребованной и экономически целесообразной. Не для всех производств утилизация тепла представляет простую задачу, тем не менее, есть такие примеры, когда это реализуется сравнительно просто.

Все это уже реализовано в Красноярске в виде технологии Термококс-С. На слайде показана схема производства. В слоевых газификаторах идет частичный пиролиз угля и горючий газ пиролиза (смесь Н2 + СО) сжигается в котле

 

утилизаторе, включенном в сеть муниципального теплоснабжения. При этом в котельной снижаются объемы сжигаемого угля и соответственно эмиссия СО2.

На следующем слайде представлено фото предприятия, пульт управления и общий вид завода.

 

 

 

Справа на снимке – труба муниципальной угольной котельной с клубами дыма, и не только СО2, а слева – дымовая труба завода сорбентов. Всё ясно без комментариев.

 В Германии на предприятии RWEтакой же сорбент производится по технологии 30-х годов прошлого века в количестве 180 тысяч тонн в год, что сопровождается выбросами тепла. В Германии нет централизованной системы отопления, отопительный период короткий, поэтому утилизировать это сбросное тепло невозможно.

В России, напротив, длительный отопительный период и повсеместно развита централизованная система отопления. Что произойдет, если мы перенесем производство угольного сорбента из Германии в Россию, перестанем выбрасывать тепло от производства, а будем подавать его в централизованную сеть теплоснабжения? Тогда в муниципальных котельных не надо будет сжигать топливо. То есть мы заместим тепло, получаемое при сжигании угля в котельных, сбросным теплом от производства сорбента, а значит, котельные перестанут выбрасывать углекислый газ в атмосферу.

 Вот в этом смысле мы и говорим, что одним из способов снижения эмиссии парниковых газов может быть перенос в Россию производства ряда продуктов с утилизацией сбросного тепла от этих производств в муниципальные системы отопления. Для этого необходима организация тесного международного сотрудничества России с теми странами, где производятся или потребляются такие продукты.

Здесь есть представители Фонда Генриха Бёлля, к которым мы хотели бы  обратиться за содействием. Неоднократные прямые обращения российской стороны к предприятию RWE с предложениями о кооперации при производстве сорбентов пока ничего не дали. Обязательство по снижению эмиссии парниковых газов взяло на себя правительство Германии, но не бизнес. Не следует питать иллюзий по поводу социальной ответственности бизнеса, немецкого в том числе.

Как организовать взаимовыгодную международную кооперацию, дающую результат в виде снижения эмиссии парниковых газов? Это насущный вопрос. Поэтому так важны встречи, круглые столы экспертов по данной проблеме. Крайне важно привлечь к этому внимание политиков. Естественно, что сначала ученые должны провести экспертизу действующих технологий и доказать, что достигается экологический эффект. Потом уже политики обоснованно смогут принять решение. Дальше надо управлять бизнесом, чтобы он стал социально ответственным.

Вы знаете, что в России в разные периоды были реализованы две успешные энергетические программы; по масштабам их можно назвать революциями.

Первая – известный план ГОЭЛРО (1920 год), когда осуществлялась электрификация страны силами государства. О второй программе (1939 год) знают не все. Это программа массового строительства ТЭЦ (теплоэлектроцентралей), тепловых станций, на которых началось комбинированное производство тепловой и электрической энергии. Ну и, наконец, я надеюсь, что мы стоим на пороге третьей российской энергетической программы, не менее революционной, чем предыдущие две. Я имею в виду программу развертывания «зеленой» теплоэнергетики.

В дополнение к тем энергетическим проектам, которые продвигаются в Европе, – электроэнергетика на основе возобновляемых источников (солнечная, ветровая  энергия), для России наибольшее значение имеет «зеленая» теплоэнергетика. И здесь Россия может внести значительный вклад в борьбе за снижение эмиссии парниковых газов.

Я призываю наше собрание содействовать зеленой энергетической революции в России. В случае успеха в реализации этой программы можно снизить эмиссию СО2 на миллиард тонн в год. Спасибо за внимание.

 

Евгений ГОНТМАХЕР:

Спасибо, Виктор. Вселяет оптимизм тот факт, что у нас есть технологии, которые лучше немецких. Это интересно. Теперь Михаил Львович Козельцев. Прошу вас.

 

Михаил КОЗЕЛЬЦЕВ (главный научный сотрудник Института экономики природопользования и экологической политики НИУ ВШЭ):

«В развитии низкоуглеродной экономики у нашей страны не оказалось стратегического ориентира, поэтому пока она участвует в этом процессе скорее по инерции»

Я участвую в международном проекте ClimaEast, направленном на координацию климатической политики стран Восточного партнерства ЕС и России. Основная задача проекта – распространение опыта Евросоюза и тех процедур, методов, технологий, которые доказали свою эффективность. Борьба с изменением климата, в части антропогенной компоненты этого процесса, сегодня мейнстрим международной деятельности и превосходит по своей популярности и привлекаемым средствам экологию.

Опыт Европейского Союза в проведении политики смягчения воздействия на изменение климата и адаптации к негативным последствиям востребован в странах Восточного партнерства, прежде всего в Молдове и Украине, он изучается в Республике Беларусь. Парижское соглашение по климату предусмотрело разработку национальных стратегий низкоуглеродного развития и определило необходимость перехода на этот путь в 2030–2050 годах.  Россия, конечно, не будет пионером в области низкоуглеродного развития, и вряд ли можно ожидать у нас в этой области каких-то серьезных инициатив. Однако постепенно вводящиеся ограничения на потребление продуктов и услуг с высокой углеродной составляющей в сфере торговли, производства, транспорта в ближайшей перспективе будут усиливаться. И Россия серьезно от этого пострадает.

Еще один процесс, нацеленный на низкоуглеродное развитие, берет отсчет с Конференции сторон Климатической конвенции ООН в Париже. Там была признана необходимость регулярного пересмотра, в сторону повышения, обязательств по выбросам парниковых газов, а именно повышения так называемых Предполагаемых национально определяемых вкладов. Этот официальный документ Россия представила в секретариат Конвенции ООН по изменению климата 31 марта 2015 года. В нем сказано, что «долгосрочной целью ограничения антропогенных выбросов парниковых газов в Российской Федерации может быть показатель в 70–75 процентов выбросов 1990 года к 2030 году, при условии максимально возможного учета поглощающей способности лесов». Это обязательство справедливо критиковалось международными организациями, как не обязывающее к активным действиям (декларируемая цель практически достигнута на данный момент). Увы, у нашей страны и в этой области не оказалось стратегического ориентира развития.

Дополнительные обязательства, под которыми на Парижском саммите подписалась и Россия, предусматривают дальнейшее развитие системы МОВ (мониторинг – оценка – верификация) по регулированию выбросов парниковых газов. А сама система МОВ – это первый этап становления национального, а потом и международного рынка торговли выбросами. Таким образом, хотим мы этого или не хотим, но в середине – конце 20-х годов ХХI века Россия войдет в новую колею. Думаю, в нашей стране переход от ресурсной экономики к постресурсной будет проходить очень медленно, без особых внутренних стимулов и мотивов. В основном, повторюсь, под сильным внешним принуждением.

И еще один существенный для России фактор – это потребность в условиях устойчивого развития. Рентная экономика, базирующаяся на эксплуатации природного ресурса, наиболее экономически выгодного на данном историческом отрезке, будь то пушнина или газ (а в перспективе вода и земля), всегда подвержена серьезному риску свертывания, а при худшем сценарии и коллапса. Такое развитие нестабильно.

Предмет нашего сегодняшнего разговора – «зеленое развитие», которое представляет собой одну из опор общего устойчивого развития, а точнее его экономическую компоненту. Я бы охарактеризовал устойчивое развитие как основополагающее мировоззренческое понятие, включающее и важные этические ценности. На это мало обращали внимание, в основном делая упор на экономику и социальную сферу. Между тем Комиссия ООН по устойчивому развитию под руководством Гру Харлем Брундтланд еще в 1987 году предложила следующую формулировку: «Устойчивое развитие – это такое развитие, которое удовлетворяет потребности поколения настоящего времени, но не ставит под угрозу возможности будущих поколений удовлетворять свои собственные потребности». Это простое, емкое и вместе с тем очень глубокое по содержанию определение.

Вот неофициальная схема – концепция устойчивого развития, взятая из Википедии.

 

Здесь видно, как понимает устойчивое развитие обычный современный человек и как это понятие соответствует его собственному мировосприятию.  Для большинства людей устойчивое развитие – это честный мир, изобильный мир, социальный прогресс, ответственность за окружающую среду. Такие доступные формулировки обобщают то, что уже детально изучено разнообразными программами Организации Объединенных Наций, крупнейшими мировыми экспертами.

Сегодня устойчивое развитие охватывает такие направления, как борьба с бедностью, здоровье, образование, экологическая безопасность. По каждому из этих направлений сформированы группы целевых показателей, выделены основные индикаторы прогресса, разрабатываются дорожные карты. Изучается и распространяется позитивный опыт. В мире создано много научных центров по устойчивому развитию и возникают всё новые и новые. Хорошо, что Россия, в силу инерции, по моему мнению, но все-таки участвует и подписывает международные соглашения в этой сфере. Рано или поздно это окажет свое позитивное влияние на нашу с вами жизнь.

Уже сегодня в официальных справочниках Всемирного Банка используется индекс «скорректированных чистых накоплений» (adjusted net savings). Этот показатель характеризует скорость накопления национальных сбережений после учета истощения природных ресурсов и ущерба от загрязнения окружающей среды и измеряется в процентах от валового национального дохода. Положительный уровень истинных сбережений приведет к росту благосостояния, а отрицательные значения этого параметра будут свидетельствовать об «антиустойчивом» типе развития.   

В России катастрофические приоритеты развития с позиций устойчивости демонстрирует Сибирский федеральный округ, где текущие и капитальные затраты на охрану окружающей среды мизерны по сравнению с масштабами добычи природных ресурсов (около 80 процентов от всего объема в стране). Зато с огромным отрывом от других федеральных округов «лидирует» СФО в плане образования отходов и выбросов в атмосферу загрязняющих веществ. Желающих более глубоко разобраться в причинах такого положения дел, отсылаю к книге Александра Эткинда «Внутренняя колонизация. Имперский опыт России».

Неустойчивое развитие России – это, к глубокому сожалению, ее органическое состояние, имеющее давние исторические традиции. Но в отличие от века прошлого сегодня появились знания, опыт и практические навыки, дающие возможность сменить колею. Дело за политическими лидерами; ведь появился в решающий момент нашей истории Михаил Горбачев,  благодаря которому устойчивое развитие стало изучаться как понятие и началась работа над официальными документами.  И до сих пор Россия участвует в международных форумах по этой проблеме, пусть и отчасти по инерции.

 

Евгений ГОНТМАХЕР:

Спасибо. Георгий Владимирович Сафонов, пожалуйста.

 

Георгий САФОНОВ (директор Центра экономики окружающей среды и природных ресурсов НИУ ВШЭ):  

«Российские компании должны занять новые ниши на глобальном рынке безуглеродных технологий, чтобы декарбонизация не обернулась для нас потерями и возрастающими рисками»

Добрый вечер, уважаемые коллеги. Я очень благодарен Ральфу Фюксу – и за доклад, и за то, что он написал прекрасную книгу. Читая ее, я ловил себя на том, что мысленно вступаю в полемику с автором. Мне, например, хотелось возразить и защитить Денниса Медоуза, с которым я и сам хорошо знаком,  убедить Ральфа, что он не всегда прав, интерпретируя взгляды Медоуза... Но в данном случае это говорит лишь об актуальности и увлекательности книги, о том, что она «цепляет за живое», не оставляет равнодушным. И это безусловное достоинство книги «Зеленая революция».

Я рад, что Ральф поднимает тему изменения климата и зарождения новой «безуглеродной» экономики – безопасной для климатической системы и благоприятной для окружающей среды. Для России это крайне актуальная и сложная проблема. Мы часто слышим о том, что не надо менять уже сложившийся экономический уклад, нужно и дальше строить трубопроводы, наращивать добычу энергоресурсов и тогда все будет хорошо. Чтобы напомнить о серьезности ситуации, я использую несколько слайдов, которые прокомментирую.

Как известно, еще в 1988 году под эгидой ООН была создана  Межправительственная группа экспертов по изменению климата (МГЭИК). Она регулярно выпускает доклады с оценкой климатических изменений, прогнозами на перспективу. В последнем, уже пятом, Оценочном докладе приводятся неутешительные данные – глобальная среднегодовая температура к концу XXIвека может превысить средний уровень 1986–2005 годов на 4,8⁰С и более. При этом рост температуры будет варьироваться в разных странах и регионах: в северных широтах потепление будет значительно выше, чем в других регионах планеты.

Прогнозы изменения температуры приземного слоя воздуха при наиболее оптимистичном (слева) и пессимистичном (справа) сценариях МГЭИК. Источник: IPCC, 5AR, 2014

За последние 150 лет температура уже выросла на 0,8⁰С. При «оптимистичном» сценарии она дополнительно возрастет на 0,3–1,7⁰С, а при «пессимистичном» – на 2,6–4,8⁰С.

Как будет распределено по планете это изменение температуры при том или ином сценарии? И что это будет значить с практической точки зрения? Эколог Алексей Кокорин из Всемирного фонда природы дает вполне наглядные пояснения.  При двух градусах потепления недостаток питьевой воды на Земле будут испытывать 300 миллионов человек, а при трех градусах – 3 миллиарда. И этот социальный аспект проблемы нельзя не учитывать.

Мы можем долго спорить о том, какую модель экономики выбрать, какую из отраслей развивать в первую очередь, но когда нахлынет волна мигрантов в количестве сотен миллионов человек, потому что в их родных краях жить стало невозможно, будет не до дискуссий. И мы с запозданием подумаем, всё ли мы сделали, чтобы это предотвратить.

Последствия роста температуры на 2 и на 3 градуса Цельсия.

Практический аспект этой проблемы связан с выбором, который я называю углеродной дилеммой человечества. Вы видите на следующем слайде большой квадрат. Это количество углерода, хранящееся у нас под землей в виде нефти, угля, газа, о котором мы хорошо знаем; мы желали бы извлечь эти запасы, сжечь их или еще как-либо использовать и в итоге выбросить в атмосферу в виде СО₂, метана и т.д. А маленький кружок – то количество углерода, которое мы можем позволить себе выбросить, если не хотим превысить рост температуры больше чем на 2 градуса Цельсия. 

 

Вот данные Международного энергетического агентства. Здесь показаны запасы ископаемого топлива в мире и ограничение емкости атмосферы (чтобы не превысить рост температуры на 2⁰С).

 

 

Как видим, емкость атмосферы, соответствующая 2⁰С роста температуры, несопоставима с запасами топлива. Возникает большой вопрос – что делать с остальными уже обнаруженными, изученными ресурсами? Если мы будем настаивать и всё это захотим сжечь традиционными способами и выбросить в атмосферу СО₂, то мы рискуем во много раз превысить допустимую концентрацию парниковых газов.

На графике слева видно, как стремительно росли выбросы СО₂ в мире. А справа – цели стран, предложенные в новом Климатическом соглашении по результатам Парижского саммита (декабрь 2015 года). Из всех представленных национальными правительствами целей видно, как будет расти потребление энергии и ископаемых энергоресурсов в том числе. Можно сделать можно простой вывод: никакого внятного решения, как сокращать выбросы, в Париже найдено не было. Выбросы будут нарастать. Вопрос: куда мы движемся? К четырем градусам потепления? Может быть, все-таки к трем? Но уж точно не к заявленной цели – не более 2 градусов. В любом случае, очень и очень плохо.

Рост глобальных выбросов парниковых газов и цели Парижского климатического соглашения на 2030 год. Источник: МЭА.

Что делать? Есть ли хоть какие-то сценарии достижения климатической цели? Этот вопрос в мире исследуют несколько научных групп. И в одной из таких групп, чему я очень рад, участвует Высшая школа экономики. Мы с коллегами из РАНХиГС участвуем в большом проекте, начатом в 2013 году по инициативе Генерального секретаря ООН Пан Ги Муна. Пытаемся построить сценарии возможного безуглеродного будущего мировой экономики.

Предположим, что мы действительно хотим не допустить потепления более чем на 2 градуса Цельсия в этом столетии. Как тогда должны выглядеть экономика, энергетика в крупнейших странах мира? Далее представлены расчеты по 16 крупнейшим странам, включая Россию, Германию, Францию, США, Индию, Китай, Бразилию и другие. Мы смогли построить сценарии декарбонизации экономики, увидели эту картинку. Она сильно отличается по странам: где-то возможно сокращение выбросов СО₂ на 80–90% к 2050 г. (США, Австралия, Канада, Россия и др.), а в Индии, например, можно лишь замедлить рост и стабилизировать выбросы, поскольку около 50% страны не имеет доступа к электроэнергии, а удельные показатели выбросов СО₂ на человека и сейчас минимальны. В разных странах потенциал сокращения выбросов разный, есть универсальные решения, технологии, но переделывать экономику на новый, «безуглеродный лад» нужно по-разному.

Траектория декарбонизации экономики 16 крупнейших стран мира до 2050 г.

Сценарии декарбонизации экономики отдельных стран до 2050 г.

Что удивительного мы выяснили из этого исследования? Общие затраты на сохранение нынешней энергетической инфраструктуры (основанной на угле, нефти и газе) и затраты на переход к низкоуглеродной модели почти не отличаются. Разница составляет 0,8–1,3% ВВП (в целом по 16 странам, включенным в исследование). Для многих стран возможны траектории развития, не требующие немедленно отменять углеродную энергетику, а предусматривающие ее постепенное замещение. По мере выбывания устаревших производственных фондов их можно замещать безуглеродными энергоисточниками, промышленными технологиями без выбросов парниковых газов, экологичным транспортом и так далее. Ведь декарбонизация касается не только энергетики, но и всей экономики – промышленности, строительства, транспорта, базовых материалов, отходов, лесного и сельского хозяйства и других отраслей.

Затраты на декарбонизацию экономики 16 крупнейших стран до 2050 г.

В последнее время часто метафорически говорят о «черных лебедях», как предвестниках негативных изменений. А вот «белые лебеди» (позитивные новости), я считаю, тоже должны быть видны. Если говорить о низкоуглеродной экономике, хорошей новостью можно считать уже наблюдаемый процесс ввода мощностей безуглеродной энергетики, который будет только нарастать. Уже в 2030–2040 годах суммарная мощность ежегодно вводимых безуглеродных электростанций (на базе солнечной, ветровой, геотермальной, водной энергии и др.) может превысить 1600 ГВт. Это беспрецедентный, колоссальный по масштабам процесс.

Вопрос:  а кто будет вводить эти мощности? Это чей рынок? Кто на нем будет зарабатывать? Германия, Китай, США? Или Россия? Для меня это вопрос открытый.

На слайде показано, сколько же нужно ввести новых мощностей в электроэнергетике, для того чтобы действительно стремиться к цели «Два градуса потепления и не больше»? Весь выделенный зеленым сегмент – это безуглеродная энергетика.

Ежегодный прирост и замещение мощностей в электроэнергетике

16 крупнейших стран, необходимый для выполнения цели «+2⁰С» до 2050 г.

Так кто же будет развивать этот рынок, чьи это доходы, возможности для роста экономики, занятости, технологического развития? Просматривается ли здесь роль России или мы будем обходиться своей долей в нижней части графика, где уголь и газ?

Я считаю, конечно, что для России это большой вызов. Парижское соглашение можно рассматривать под несколькими углами зрения. Я бы на это смотрел как минимум с трех позиций.

Глобальная – в общем, ничего интересного пока нет. Пока только общие слова, рамочное соглашение под лозунгом «Ребята, давайте что-то делать!». Ни жестких целей по выбросам, ни механизмов сотрудничества пока не прописано. Есть хорошие решения о помощи развивающимся странам в адаптации к климатическим изменениям. Планируется выделить им 100 миллиардов долларов в год и т.д. Важно, но для России это пока не очень актуально. Мы и не даем сколь-либо значимой помощи, и не получаем ее сами.

Технологические изменения, необходимые для достижения цели «+2⁰С».

Парижское климатическое соглашение: три перспективы.

Более важная, на мой взгляд, перспектива – это двусторонние и многосторонние договоренности. Они уже произошли и дальше будут развиваться. Например, соглашение между Китаем и США, Индией и Великобританией, Индией и Францией, Бразилией и Калифорнией, Японией и 12 странами о сотрудничестве по сокращению выбросов парниковых газов, технологической помощи (с продвижением интересов соответствующих стран и компаний). Это очень интересный сюжет, но мы в этом процессе не участвуем.

Третья перспектива – национальные политики и меры. Введение на уровне отдельных стран и отраслей мер регулирования, ограничений на внутренний рынок углеродоемкой продукции и «грязных» компаний, более жесткие формы принуждения к выполнению экологических требований. В том числе выдавливание с рынков сторонних производителей. Мы видим это сейчас, когда в ЕС вводятся такие пошлины на металлы, что и нашим, и китайским производителям очень тяжело там продавать продукцию. А если будут еще и углеродные требования?

Еще несколько важных моментов хотелось бы отметить. Недавно на форуме ОЭСР, в котором мне довелось участвовать, обсуждались вопросы о последствиях принятых в Париже соглашений. Была высказана мысль, что три из каждых пяти крупных энергокомпаний мира скоро окажутся вне игры. То есть потеряют свои рынки и возможности для бизнеса. Сложно в это поверить сегодня, хочется с этим спорить, но есть данные, что капитализация крупнейших энергокомпаний в Европе, например, сокращается стремительными темпами. Они не способны гибко реагировать на новые требования и запросы потребителей, в том числе в сфере альтернативной энергетики, их обходят более «шустрые», небольшие и высокотехнологичные компании. Грандам энергетики, таким как E.On, EDF, Enel, RWE, не всегда удается вписаться в новые тренды. Возможно, размеры компаний, их долгосрочные проекты (строительство тепловой электростанции, например, рассчитано на 40 и более лет эксплуатации) не позволяют реагировать на изменения рыночной конъюнктуры. Но в результате – падение капитализации, стоимости компаний на рынке. Интересно, учитывают ли наши Газпром, Лукойл и другие энергогиганты эти новые тренды?

Изменения на энергетических рынках.

Очень важный момент, и он отчасти затронут в книге Ральфа, – это проблема дивестиций. Замечательное слово, оно не так популярно пока в России, но уже распространяется в мире. Оно означает извлечение инвестиций из проектов и компаний, которые неэкологичны, не дружелюбны для климата, имеют высокие показатели выбросов углерода. За этим стоят отказ от финансирования углеродной энергетики со стороны международных финансовых институтов (Всемирный Банк, ЕБРР и др.), вывод акций «углеродоемких» компаний из портфелей пенсионных фондов.

На саммите в Париже профессор Джеффри Сакс говорил о том, что он только что выступал перед сотрудниками пенсионных фондов Норвегии и Японии, и они приняли решение, что никакой углеродной энергетики в их портфелях не будет. Аналогичные решения приняты страховыми компаниями, другими институциональными и стратегическими инвестиционными институтами. В их управлении триллионы долларов. Поэтому стоит рассматривать процесс дивестиций из углеродных активов как очень важный и серьезный знак.

Дивестиции из углеродных компаний и проектов.

Еще один любопытный сигнал  –  похоже, инвесторы перекладываются деньги в своих портфелях в пользу экологичных, низкоуглеродных компаний. Вот график динамики индекса «зеленых» компаний США и индекса Доу Джонса. «Зеленые» компании котируются существенно выше «общего рынка». Это тенденция последних полутора лет. Что происходит? Вероятно, одним из факторов является изменение предпочтений инвесторов в пользу более экологически чистых активов.

 

Индексы Доу Джонс и «зеленых» компаний США.

Еще один важный вопрос – «зеленые» инновации. Далее представлено распространение инноваций и патентов в обычной («грязной») энергетике и в «зеленой» («чистой») энергетике. Во второй примерно в два раза больше патентной активности.

 

 

 

Распространение зеленых инноваций.

А что в России? Плохо, что у нас изношенная энергетическая система. Более 90% оборудования электростанций старше двадцати пяти лет (то есть оно установлено в лучшем случае в 1980-х годах). Котельные – 70%, тепловые и электросети – около 70%. Надо их менять. На что? На ту же углеродную энергетику или на какую-то другую? У России есть колоссальные возможности в неуглеродной энергетике, прежде всего в использовании возобновляемых источников энергии.

 

 

 

Износ оборудования в энергетике России. Источник: Росстат.

 

Потенциал возобновляемых источников энергии в России.

Источник: П.П. Безруких (Энергетический институт им. Г.М. Кржижановского).

Если бы я задал сейчас вопрос, сколько возобновляемых источников энергии (ВИЭ) в энергобалансе страны, наверное, нашлись бы те, кто знает, что это меньше одного процента, если не считать крупную гидроэнергетику. А технический потенциал – в 25 раз больше, чем все потребление энергии в стране. Притом что в мире в 2013 году ВИЭ по вводимой установленной мощности уже превысили традиционную энергетику. Это сотни гигаватт электро- и тепловой энергетики (для сравнения, в России всего около 250 ГВт установленной мощности).

И, завершая: наши модельные расчеты по декарбонизации экономики России показывают, что есть целый набор сценариев низкоуглеродного развития. Есть большой арсенал возможностей для того, чтобы переходить к низкоуглеродной экономике и энергетике. Это стимулирование ВИЭ, повышение эффективности в производстве и потреблении энергии, развитие безуглеродного транспорта (электрического, гибридного и т.п.), экологичных технологий в промышленности, строительстве, сохранение углерод-депонирующего потенциала лесов и др. Какой сценарий следует предпочесть? Какие приоритеты в экономической политике выстраивать? Это вопросы в государственной власти, бизнесу, обществу.

Понятно, что если мы не будем идти в сторону декарбонизации, то мы ни в какие тренды по решению климатической проблемы не впишемся. А возможности есть. Вот пример: на конференции в Париже был глава Роснано Анатолий Чубайс с презентацией технологии производства нанотрубок, при помощи которых можно улучшать свойства базовых материалов (в их числен пластик, резина, цемент, металлы) и сокращать выбросы СО2 на миллиарды тонн. Это наша отечественная технология, я бы сказал, прорывная. И очень востребованная в низкоуглеродной мировой экономике.

Сценарии декарбонизации экономики России. Источник: ВШЭ/ РАНХиГС.

Удастся нашему бизнесу занять новые ниши на глобальном рынке безуглеродных технологий? Или декарбонизация будет означать для наших компаний потери и возрастающие риски? Вероятно, уже скоро мы это увидим. Спасибо.

 

Евгений ГОНТМАХЕР:

«Реализация концепции зеленой экономики в перспективе оказалась бы для России гораздо эффективнее, чем нынешние попытки приспособиться к тяжелой жизни в условиях низких цен на нефть»

Спасибо. Я смотрю на процессы, о которых здесь идет речь, с большим интересом, потому что за ними судьба России. В представленных графиках прослеживается отбрасывание нашей страны на какие-то совсем уже дальние пределы мировой цивилизации. Похоже, что нас в лучшем случае ожидают только инерционные сценарии, о чем уже говорили коллеги. И мы никому не будем нужны. С  моей точки зрения, это достаточно близкая катастрофа.

Но очень важный момент, о чем пишет в своей книге Ральф и о чем он сегодня не говорил подробно из-за недостатка времени, это, конечно, поведение людей. Ментальность. Потому что все решения, которые принимаются в Европе, и, прежде всего, в Германии, это политические решения. Это решения, которые принимает парламент. Это решения, которые принимает правительство. Это давление общественного мнения на власть. И в итоге появились законы, на которые Ральф ссылается в книге, в частности, тот основополагающий закон, который давным-давно был принят, как я понимаю, по инициативе «зеленых», – об экономическом стимулировании использования возобновляемых источников энергии.

Да, закон не сразу дал эффект, но видите, как постепенно снижается себестоимость энергии? Я помню, еще недавно у нас любили писать, что это всё игрушки, вся эта солнечная и ветровая энергия, что это требует больших дотаций, никогда не окупится и так далее. Но оказалось, что  тенденции, судя по всему, совсем противоположные.

Вернемся к теме ментальности. Меняется стиль потребления. Я это вижу как человек, который занимается социальными вопросами. В книге Ральфа об этом тоже много сказано. В Европе культура владения сменяется культурой совместного использования. Ральф приводит хороший пример с электродрелью. Она рассчитана на 100 или на 200 часов работы. Но, как показывают исследования, в одной семье дрелью за все время ее существования в общей сложности пользуются два – три часа. А если приобрести ту же дрель через социальные сети в коллективное пользование, что, кстати, кое-где уже происходит, то можете представить, как без ущерба для качества жизни снижается нагрузка на природные ресурсы!

Общественный транспорт. Надо сказать, даже то, о чем у нас говорят как о далеком будущем, а именно переход на электромобили и прочее, это уже фактически сегодняшний день, по крайней мере, в Европе, Японии, Соединенных Штатах. Но речь немного о другом. О том, что вы можете коллективно пользоваться автомобилем, потому что ваш личный автомобиль 90 процентов времени простаивает в гараже или на парковке. А вы будете вместо этого с тем же комфортом пользоваться автомобилем через каршеринг, не имея машину в личной собственности. Кроме того, такси новых видов, например, резко повысили качество обслуживания. Это только единичные примеры, но за ними глубокие тенденции.

Двадцать лет назад, когда мы начали ездить в Европу, мы там восхищались тем, что когда заходишь в подъезд, зажигается лампочка, а поднимаешься на лифте – и лампочка сама по себе гаснет. Это уже позавчерашний день. Ральф говорил про новые виды тех же лампочек. Люди сами заинтересованы в энергосбережении, и основная часть населения понимает ценность такого поведения. Таких граждан не надо уже заставлять беречь энергоресурсы. За этим стоят школа, образование, политическая жизнь, которая на протяжении десятилетий в цивилизованных странах идет и продолжается.

Повторяю, растет поколение людей, которые совершенно по-другому относятся к материальному потреблению. И таких людей всё больше. Без снижения жизненных стандартов, без снижения качества жизни, даже, может быть, при повышении качества жизни, резко снижается нагрузка на привычные формы потребления. Ральф едва коснулся медицины, но через 15-20 лет мы увидим резкое снижение затрат на здравоохранение. Правда, не у нас, а в тех странах, где, как я сказал, меняются стандарты повседневного поведения.

Представьте, что внедрятся технологии  мониторинга вашего здоровья. «А что там у вас за микрочип стоит? Эппл?» Действительно, чип может контролировать давление, пульс, содержание в крови определенных веществ и прочее. Врач где-то далеко, но у него на экране включается сигнал, показывая, что в вашем организме что-то не в порядке. И этот врач либо звонит вам, либо использует технологии, которые уже разрабатываются. Вам могут вспрыснуть необходимое лекарство, которое, допустим, нормализует давление. И вы этого даже не заметите. Таким образом, резко снизится потребность в инфраструктуре – не потребуется столько поликлиник и больниц.

Для нас это звучит как научная фантастика. Мы и существующее здравоохранение недофинансируем. Я уж не говорю про адресные лекарства, которые в микродозах производят точечный эффект. Потому что те лекарства, которые мы с вами потребляем, это своего рода ядерный удар по всему организму. И прочее. Это банальные вещи, но тем не менее.

И мне кажется, что изменение в ментальности и приводит к тому, что работает некая политическая воля, которой у нас нет. Я уверен, что если показать эти графики людям, которые у нас в России принимают решения, они, наверное, скажут: «Ну да, наверное, все так и есть». Но при этом они ничего не делают. Потому что у нас совершенно другая политическая парадигма, и зеленая революция не входит в повестку дня. В нашу повестку дня входят какие-то совершенно другие вопросы. Хотя, полностью согласен с коллегами, эти вопросы нас рано или поздно достанут и, мне кажется, уже достают. И не думать о них – значит, проявлять безответственность.

Сейчас в Академии народного хозяйства и государственной службы разрабатывается программа «2030». Высшая школа экономики, по-моему, в этом тоже участвует. И, полагаю, все мои друзья и коллеги, которые этим занимаются, думают о макроэкономической стабильности. Понятно, что нужно снижать инфляцию. Понятно, что нужно повышать устойчивость бюджета. И, к сожалению, нам предстоит долго жить в условиях низких цен на нефть. Это уже, по-моему, все поняли. А что в ответ? Разрабатывается тактика приспособления к тому, что мы будем жить плохо. Между тем гораздо эффективнее была бы реализация концепции зеленой экономики, и вообще зеленая революция. Я здесь с Ральфом согласен, хотя у нас необходимость перемен пока, мне кажется, не осознана, и это наша большая проблема.

Теперь, коллеги, призываю всех, у кого есть желание, высказаться. Можно задать вопросы нашим докладчикам. Пожалуйста.

 

Александр КЛЮЧЕВСКИЙ:

«Зеленая революция потребует планомерного и сбалансированного внедрения результатов научных исследований с выгодой для экономики»

Спасибо Фонду «Либеральная миссия» за сегодняшнюю встречу. Я воспринимаю ее проблематику с учетом сферы своей профессиональной деятельности. Это биотехнологии. В книге Ральфа им уделяется много внимания. Идет речь о вопросах сельского хозяйства, возобновляемой энергетике, в том числе о биотопливе. Думаю, что одна из насущных задач – приведение российской нормативной базы в соответствие с международной. Это касается и  биотехнологий.

Ральф в своей книге немного говорит о необходимости поддержания равновесия между генной инженерией и биоинженерией. Надо внедрять научные достижения планомерно и сбалансированно. Это относится и к открытиям в области фармацевтики, медицины. Мы в России производим продукцию практически по всем видам биотехнологий, которые Ральф упоминает. Но не решены вопросы гармоничного внедрения результатов научных исследований с выгодой для экономики, стимулирования таких усилий в сельском хозяйстве и других отраслях.

Мы понимаем, что в 2050 году произойдет значительный рост населения, а значит, потребуется повысить  урожайность, не нанося вред окружающей среде. На помощь может прийти та же биоинженерия. Но не обойтись и без разъяснительной работы. Внесение уточнений в действующую  нормативную базу, в частности, позволит определить отношение к генно-модифицированной продукции, в том числе продовольственной. Эту продукцию потребляют Китай, Индия, да и остальной мир.

Что касается глобального потепления, у меня такой вопрос к коллегам. Насколько мне известно, последнее большое похолодание было отмечено в  XVI – XVIIвеках, когда в Голландии промерзли каналы. Так вот, понимаем ли мы, как именно влияют на температурные условия на Земле такие факторы, как вращение планет Солнечной системы, приливы, отливы и тому подобное? Мы смотрим на зеленую революцию исключительно под углом декарбонизации, то есть освобождения атмосферы от углерода. Может быть, географам, астрономам, математикам попробовать как-то комплексно поставить задачу?

Хорошо, что Ральф пишет о возможности использования водорослей для декарбонизации, о потреблении СО2 водными микроорганизмами. Комплексный подход к проблеме, о котором я говорю, требует учитывать данные биоэкономики, биотехнологии, поддерживая равновесие в природе. Надо учитывать и почвенные, экологические природно-климатические условия в разных странах, особенности произрастания там различных культур, специфику растениеводства. Ральф упоминает о пальмовом масле, но не говорит о такой культуре как мискантус, который возделывается в Америке. Между тем в Европе мискантус считают самым низкозатратным растением для производства биотоплива.

В нашей стране активно разрабатываются вопросы, связанные с противодействием эрозии почвы, растениеводством в засушливых местностях. Идут, как и во всем мире, исследования по культивированию, с применением генной инженерии, растений с заданными природными функциями для целлюлозно-бумажной промышленности. Все это необходимо продолжать и стимулировать. И хорошо, что книга Ральфа стала поводом для обсуждения и дискуссии. Россия, несомненно, должна  интегрироваться в мировые  процессы охраны окружающей среды на самом современном уровне.

 

Евгений ГОНТМАХЕР:

Пожалуйста, кто  еще хочет высказаться?

 

Игорь МАКАРОВ (НИУ ВШЭ):

«В России по сравнению с другими развитыми странами наиболее высока доля “климатических скептиков”, поэтому без массового просвещения у нас вряд ли возникнут успешные зеленые инициативы»

Спасибо большое за интересный доклад. Но все-таки надо сказать, что само понятие «зеленой революции», о котором говорил Ральф Фюкс, это, скорее, реалии Германии и Европы. Но на Европу приходится всего лишь 13 – 14 процентов выбросов парниковых газа мира. И основная проблема с выбросами лежит не в Европе, а в Китае и Индии. И если Европа, как Ральф сказал, сократила выбросы с 1990 года на 15 – 20 процентов, то Китай увеличил их втрое, Индия вдвое. В Китае ситуация постепенно налаживается, выбросы приближаются к пику, за которым они будут снижаться. Но Индия будет увеличивать выбросы и в дальнейшем.

Ныне главное, с точки зрения противодействия изменению климата, – стабилизировать и начать сокращать выбросы в Китае и Индии. Тут итоги гораздо менее приятные, чем в Европе. Не очень понятно, что вообще делать с этими странами. И Парижское соглашение не дало ответа на этот вопрос.

Второй комментарий касается России. Я согласен с тем, что одна из ключевых проблем в противодействии изменениям климата – это ценности, которые у нас сформированы. К сожалению, по всем социологическим опросам, среди ведущих стран в России доля «климатических скептиков» наиболее велика. Население наше либо не верит в изменение климата, либо считает, что оно не связано с деятельностью человека, либо вообще о нем не знает. Перед Парижской конференцией по климату у меня был разговор с уполномоченным МИДа Германии по вопросам глобализации, политики в области энергетики и климата, приезжавшим в Россию. Он здесь читал лекцию в рамках одной из престижных образовательных программ страны. И пожаловался мне, что, рассказывая про Киотский протокол, вдруг понял: студенты его не понимают. Тогда он спросил: «А вы вообще знаете, что такое Киотский протокол?» Оказалось, что подавляющее число студентов ничего об этом не знали. Вот в этом и состоит одна из ключевых проблем.

То, что в Германии всё так хорошо с продвижением зеленых инициатив, – это заслуга, в первую очередь, населения, а не политиков. Это движение от населения к политикам должно быть и в России. Без него никаких сдвигов не произойдет. Высшая школа экономики могла бы посодействовать тому, чтобы знания об изменении климата, об экономике изменения климата, об экономике окружающей среды активно распространялись, и не только в студенческой среде. Спасибо.

 

Евгений ГОНТМАХЕР:

Спасибо. Теперь Андрей Алексеевич Нечаев.

 

Андрей НЕЧАЕВ (председатель партии «Гражданская инициатива»):

«Технологии, которые сейчас представляются как альтернативные и эффективные для сохранения окружающей среды, тоже далеко не совершенны»

Спасибо. Я хочу поблагодарить, всех докладчиков. В первую очередь, конечно профессора Фюкса. Я испытал какой-то совершеннейший восторг – от успехов и декарбонизации, и зеленой энергетики и альтернативной энергетики в целом. И теперь мне хочется как-то восстановить свое душевное равновесие и, может быть, немного утрируя, выступить ретроградом и одновременно задать вопросы.

Во-первых, не кажется ли вам, что эти экологические успехи европейской и, в частности, немецкой экономики связаны не только с технологиями, а с тем простым фактом, что практически все производства или их подавляющая часть были вынесены из Германии в Китай, Вьетнам, Малайзию, страны Восточной Европы? То есть это не только совершенствование технологий, а просто мы выбросы переместили в другие регионы мира. И в этом смысле успехи мира в целом не так велики.

Второй вопрос. Не кажется ли вам, что те технологии, которые сейчас представляются как альтернативные и гораздо более эффективные с экологической точки зрения, тоже в некотором смысле уже прошлый век? Они, конечно, стали массовыми, но пока еще не главными. И есть ли некие технологические пределы этого роста альтернативной энергетики? И не содержит ли она, в свою очередь, экологическую опасность? Например, всем раньше казалось, что атомная энергетика – альтернативная энергетика. А потом в Германии пришли к выводу, что лучше бы и не было этой альтернативы.

Аналогично и с другими видами альтернативной энергетики, за малым исключением. Гидроэнергия – чудная электроэнергия, чистая, неважно, мини-ГЭС или Саяно-Шушенская станция… А то что сотни квадратных километров плодородных земель или лесов уничтожаются за счет разлива воды при строительстве плотины и нарушается вся экосистема, когда создаются принципиально новые гидробассейны, – как с этим быть?

Чудесная ветровая энергетика. Но, во-первых, мне кажется, существуют чисто технологические пределы ее совершенствования. Во-вторых, я часто бываю в Германии и вообще очень ее люблю и с большим уважением отношусь к ней. Так вот, мало того что эти ветряки зрелище не очень эстетичное, особенно в Центральной Германии, которая вся ими заставлена. Но я как раз читал статью в одной немецкой газете о том, что в результате массовой установки ветряков исчезли хищные птицы. И в итоге расплодилось множество грызунов, которые нанесли ущерб урожаю значительно больший, чем наносили выбросы углекислого газа и других вредных веществ в атмосферу.

Солнечная энергетика. Мир просто не в состоянии производить столько необходимого кремния – ни естественной добычей, ни выращиванием. Уже даже Китай не справляется с этим производством. Это с одной стороны. А с другой стороны – пока эти установки на действующих зданиях или где-то рядом с ними, одна батарея в саду, для того чтобы светил маленький ночной светильник, – всё замечательно. Но как только это действительно станет массовым производством, серьезным, мы что, должны будем половину Земного шара закрыть этими солнечными батареями? Притом что, насколько я понимаю, технологический предел такого фотоэлектричества почти достигнут. Физики меня поправят, если я ошибаюсь.

У нас будет солнечная электроэнергия, но не будет солнца, потому что все будет закрыто батареями. Я специально утрирую, просто чтобы обострить проблему и чтобы вы поняли суть моего вопроса.

Или чудесная биоэнергетика. Опять, вся Центральная Германия желтая, потому что она покрыта рапсом. И из этого рапса научились делать такое дизельное топливо, которое прямо в бутылке продается в магазине. Хочешь в салат, хочешь в автомобиль. Ну, если в салат, ладно. Это не страшно. А если в автомобиль, так оно точно так же сжигается, как другое дизельное топливо. И точно такие же выбросы. И в чем, собственно, разница? А еще это переработанную биомассу надо куда-то девать. Она гниет, и не весь скот ее ест, потому что он горький, этот рапс.

Или метанол (если я не ошибаюсь в названии), который из сахарного тростника делается. Он точно так же сгорает в двигателе. Точно такие же выбросы практически.

Итак, не видите ли вы некоторых пределов технологического развития в той энергетике, которая сейчас нам кажется альтернативной и, не люблю это слово, модерновой? Это первое. И второе. Не обманываем ли мы сами себя в ряде случаев неким мифотворчеством, что мы традиционные углеводороды вытеснили и добились снижения выбросов? Ведь реально мы просто заменили их другими, «нетрадиционными», с теми же примерно выбросами. И пока 0,5 процента или 5 процентов всего энергопотребления, это всё чудно. А есть ли реальная при современных технологиях возможность, чтобы 0,5 или даже 5 превратились ну хотя бы в 50 процентов? Спасибо.

 

Евгений ГОНТМАХЕР:

Спасибо. Я думаю, что мы  в конце дадим Ральфу возможность высказаться и ответить на прозвучавшие вопросы.

 

Андрей НЕЧАЕВ:

У меня, собственно, вопросы ко всем, кто возьмет на себя роль выступить  оптимистом.

 

Евгений ГОНТМАХЕР:

Хорошо. А пока слово Якову Шаевичу Паппэ.

 

Яков ПАППЭ (главный научный сотрудник Института народнохозяйственного прогнозирования РАН):

«”Зеленая революция” уже произошла с появлением новых сортов пшеницы, риса, агротехнологий, а прогнозы потепления климата следует точнее обосновать»

Мы с вами одного возраста. И оба экономисты. Поэтому я продолжу значительно менее политкорректно. Как у нас сейчас говорят, «а баба Яга против»; а если в европейских терминах, то возьму на себя роль «адвоката дьявола».

Для начала, о точности прогнозов. Термин «зеленая революция», если я не ошибаюсь, первый раз вошел в моду где-то в начале 70-х годов прошлого века. То есть примерно тогда же, когда широко распространилась сказка о глобальной продовольственной проблеме: о том, что Индия и Латинская Америка неизбежно будут голодать. И как раз тогда, когда эта сказка овладела массами, оказалось, что «зеленая революция» уже произошла. Появились новые сорта пшеницы и риса, новые агротехнологии, которые вместе с некоторыми социально-экономическими механизмами быстро и кардинально проблему сняли.

Далее о Римском клубе и его неоценимом вкладе. Я пришел в профессию тогда, когда все уже пережили его первый доклад и заявленный в нем императив «нулевого роста», обоснованный экстраполяцией трех с половиной трендов. Но гремел второй доклад – о пределах роста, освященный именем великого Месаровича. В нем говорилось уже не о нулевом, а об органическом росте, который, в частности, предполагал, что страны Юго-Восточной и Южной Азии в принципе не способны к самообеспечению и навсегда обречены быть реципиентами массированной внешней помощи. Это говорилось об Индии, Индонезии, Таиланде. Неугодно ли теперь за окошко поглядеть? (Ну, а желающих разобраться, с помощью какого модельного аппарата все это было получено, отсылаю к статьям моего покойного учителя Альберта Анатольевича Рывкина в журнале «ЭММ», если я не ошибаюсь, середины 70-х. Будет много поводов посмеяться или  схватиться за голову.)

Теперь перейду к открытой конфронтации. Насколько я знаю, в последние годы Европа резко увеличила потребление американского угля. В США – сланцевая революция, уголь подешевел, его стали с удовольствием сжигать на европейских ТЭС. Все зеленые мантры забыты. Потребление российского газа тоже не очень чтобы падает. Первое, что сказали европейские бизнесмены европейским политикам, когда те начали вводить санкции против России, – только не трогайте нефть и газ. Поэтому возникает вопрос: так ли настроена Европа на альтернативные источники, или она больше готова реагировать на ценовые сигналы? Может быть, это все не про Германию, не знаю, хотя ключевой потребитель российского газа все-таки она.

Наконец, относительно изменения климата. Как правило, нынешние докладчики на эту тему показывают нам глобальные картинки, и я не уверен, что у них есть подробный и обоснованный региональный расклад. Когда лет 15 – 20 назад я более или менее следил за этой темой, региональные расклады выглядели пестро: для одних регионов потепление считалось неблагоприятным, для других – благоприятным. И многие серьезные специалисты утверждали, что для России оно будет скорее благоприятно, чем неблагоприятно. По крайней мере, до середины нынешнего века.  Не исключаю, что те люди были ангажированы или у них были плохие методы. Пусть нынешние специалисты возьмут на себя ответственность это сказать и доказать. Потому что есть люди, которые помнят старые расчеты и старые выводы.

Ну и последнее. Мне кажется, что экономисты занимаются решением проблем тех, для кого эти проблемы реальны и у кого есть ресурсы на их решение. И я не верю, что вклад моей страны (с учетом численности населения и масштабов экономики) в глобальную экологическую ситуацию столь велик, чтобы это было ее, России, ключевой проблемой и ключевой ответственностью перед человечеством.

 Благодарю за внимание и хочу еще раз напомнить, что это было выступление бабы Яги, она же адвокат дьявола.

 

Евгений ГОНТМАХЕР:

Спасибо. Так, пожалуйста.

 

Павел ЧЁРНЫЙ:

«Необходимо разделить проблему глобального потепления, которое еще не доказано, и проблему загрязнения окружающей среды»

Я океанолог и, кроме того, занимался проблемами климата. Конечно, обсуждение зеленой революции имеет большое значение. Полностью согласен с тем, что чем меньше будет в атмосфере выбросов СО2,  тем комфортней будет жизнь на нашей планете. Вместе с тем я считаю, что пока никакой катастрофы не происходит. Вопрос так называемого глобального потепления искусственно нагнетается. Напомню, что современный автомобиль производит столько же парниковых и других сопутствующих ему газов, сколько производило, скажем, 150 лет назад одно крупное домашнее животное. А именно корова. В этом смысле фактически ничего не изменилось.

Тем не менее, скандальная история, связанная с глобальным потеплением, никак нас не отпускает. Мне кажется, все это напоминает крупную финансово-политическую аферу, этакую Панаму ХХ–XXIвеков. Я имею в виду стремление подать проблему климата как глобальную катастрофу. Фактически не существует данных, что средняя температура на Земле повышается на 6 градусов.

К сожалению, реальная тема, требующая серьезных исследований и обсуждения, перешла в коммерческую плоскость, в экономическую плоскость. Вспомните классиков, которые говорили о продавцах воздуха. Похоже, мы как раз близки к стадии, когда начнем торговлю воздухом. Давайте остановимся на этом и попробуем все-таки понять, что происходит. Если речь идет о климате, это один разговор. Если речь идет о загрязнении, это другой разговор. И главное, когда мы говорим о парниковых газах, пожалуйста, не забывайте, что главный парниковый газ  – водяной пар. И при этом не забывайте, что лишь 29 процентов поверхности планеты суша. А 71 процент – Мировой океан. И когда сейчас начинается разговор о том, что на планете не хватает влаги, это просто странно слушать. Океан исправно поставляет воду. А вот то, что мы не умеем ее использовать, то, что мы превратили Арал в сухую пустыню, это наша вина. Зато мы вырастили очень много хлопка.

Помните, как в 70-х годах обсуждалась проблема Каспия, в котором резко падал уровень воды. Тогда даже собирались перебрасывать в Каспий сибирские реки… 

 

Реплика:

Тот проект остановили.

 

Павел ЧЁРНЫЙ:

Остановили. Никакого переброса тогда не произошло, но, главное, спустя несколько лет уровень Каспия стал точно так же катастрофически расти, затапливая прибрежные территории! То есть вообще климатическая «машина» –это сложнейший инструмент, с которым легко обойтись невозможно. Это действительно система, существующая много тысячелетий. Человек здесь просто мелкий винтик. И необходимо это понимать. Спасибо.

 

Евгений ГОНТМАХЕР:

Есть еще желающие выступить?

 

Иван ФОКИН:

Я выпускник Высшей школы экономики. Спасибо уважаемому немецкому коллеге за доклад и российским коллегам за этот Круглый стол. У меня довольно прагматичные вопросы. Скажите, пожалуйста, как и кто даст России эти новые технологии? Кто нам продаст их в условиях санкций? И просто в условиях жесточайшей экономической конкуренции? Даже сейчас происходит, по большому счету, передел энергетического рынка. Что мы очень явственно наблюдаем.

Второй вопрос. Технологический прогресс действительно должен поддерживаться культурно-образовательным уровнем населения. К большому сожалению, культурно-образовательный потенциал населения России год от года падает. На кого мы будем ориентировать эти технологии?

И в третьих. Мы уже видим, как крупные города стоят в пробках. Кто заставит наших горожан пересесть на энергосберегающие машины? У нас тут по поводу парковок целые бои разгораются. Спасибо большое за внимание.

 

Анатолий ГОРЕЛОВ (Институт философии РАН):

По моим прикидкам, на сегодняшний день доля возобновляемой энергетики не может превышать 30 процентов от потребности общества. Поскольку потребность в энергетике растет, то доля возобновляемой энергетики в общем потреблении будет уменьшаться. То есть ВИО – это не панацея, но хорошая возможность отдалить наступление экологической катастрофы.

С моей точки зрения, существуют две стратегии развития. Первое – это новые технологии в развитых странах. Когда весь остальной мир, по сути, мусор. И вторая стратегия – всеобщее объединение и совместная борьба за отсрочку экологической катастрофы, за то, чтобы придумать что-то новое. И мне понравился доклад Ральфа Фюкса именно тем, что он представляет нам вторую стратегию.

 

Дмитрий БОРОВИКОВ:

«Крупные международные компании, работающие в России, уже озабочены тем, что они вынужденно ухудшают здесь свою “зеленую статистику”».

Несколько выступавшие подвергли сомнению перспективу зеленой революции. Но можем ли мы остановить тренд, который уже набрал мировой масштаб? В последние годы инвестиции в зеленую энергетику исчисляются миллиардами долларов. В этом направлении перекраивается вся европейская и американская экономики. Что нам сулит позиция скептиков? На мой взгляд, ничего хорошего.

Многие европейские корпорации действительно оставляют в своих активах только возобновляемую энергетику и делают на это основные ставки. Никто не верит уже в капитализацию компаний, которые занимаются традиционной энергетикой. В Скандинавии и в странах Балтии в центре стратегий бизнеса –зеленое производство, устойчивое развитие городов и то, как применять современные ВИЭ-технологии для улучшения городской среды.

Мы в России пока, повторяю, с недоверием смотрим на эти технологические изменения. У нас совершенно не развивается производство солнечных панелей, ветряков. Есть какие-то наработки, но они не внедрены. Если мы не будем расширять собственные технологические возможности, то безнадежно отстанем от мировых лидеров и будем всё закупать, хотя, в принципе, ВИЭ-технологии довольно просты. При этом они драйверы развития для металлургических предприятий, для современных композитных производств и так далее.

Крупные международные компании, например ИКЕА и другие, работающие в России, озабочены тем, что у нас в стране они вынуждены ухудшать свою «зеленую статистику». Они предпочитают использовать энергию солнца, ветра,  в крайнем случае, воды, а у нас в основном только газовая и угольная. Ответить им пока нечего.

Мы сидим на огромных углеводородных запасах, и, соответственно, они нас долго кормят и поддерживают. Пока это наше стартовое преимущество, потому что себестоимость энергоемких товаров в России значительно ниже, чем в других странах. Но по мере того как цены на энергию будут падать за счет ВИЭ, мы окажемся в проигрыше. Газ и уголь, как мы видим, в России дешевле не становятся. Соответственно, конкурентоспособность нашей металлургии, нефтехимии и других отраслей под большим вопросом. Уже сейчас существуют ограничения на импорт в развитые страны продукции, которая произведена без использования зеленой энергетики.

Этот вопрос у нас пока не входит в повестку дня на государственном уровне. Более того, поддерживается отношение к проблемам перехода на безуглеродную энергетику как к чему-то несерьезному. Ну и нефтегазовое лобби, конечно, не дремлет. Нас пытаются убеждать, что все это, как и сланцевая революция, никак не повлияет на нашу экономику. Но мировые тенденции говорят  другом. И, конечно, на них нужно обращать внимание и пересматривать свое отношение к идущим в мире процессам.

 

Евгений ГОНТМАХЕР:

Спасибо.

 

Реплика:

И все-таки для России потепление стало бы скорее благом. Ведь у нас, как писал Саша Чёрный, «восемь месяцев зима, вместо фиников – морошка». Так же в Финляндии, Канаде значительные части территории выиграли бы от потепления. И еще. Нет ли у коллег иногда ощущения, что катастрофические прогнозы просто элементы конкурентной борьбы производителей разного энергетического оборудования? Мы помним, как пару десятков лет назад был страшный шум, исследования, апокалиптические предсказания относительно озоновых дыр. А потом выяснилось, что это всё блеф, за которым стоял определенный коммерческий интерес…

 

Евгений ГОНТМАХЕР:

Хорошо. Всё, спасибо. На этом, думаю, будем заканчивать. Давайте мы предложим высказаться трем докладчикам в обратном порядке, чтобы Ральф завершил дискуссию. Георгий Владимирович, вы первый.

 

Георгий САФОНОВ:

«Когда мир перейдет в другой технологический уклад, наша традиционная продукция окажется просто невостребованной»

Наша дискуссия наглядно демонстрирует плюрализм подходов к проблеме перестройки энергетической системы, к вопросу о глобальном потеплении. А также показывает, что у нас довольно сильны позиции скептиков. Это не всегда способствует принятию решений. Возникает ощущение, что мы рассматриваем проблему изменения климата так же, как, например, проблему сланцевой нефти и сланцевого газа. Долгое время думали, что сланцевые углеводороды не представляют опасности для наших производителей, что скоро там всё «загнется». Но оказалось, что сланцевый газ совершил буквально революцию в энергетике США, эта страна теперь планирует экспортировать сжиженный газ и нефть, в том числе на рынок Евросоюза. И для наших компаний это шок.

В отношении климата. Я хотел бы предупредить: не нужно так легко относиться к показателям изменения климата. Было верно замечено, что глобально температура может увеличиться на 3–4 градуса. Но локально сдвиги гораздо более резкие. Если бы вы оказались в самой старой в России гидрометеорологической обсерватории, а она работает в Барнауле с 1838 года, то обнаружили бы, что температура в этом пункте наблюдений выросла на 3,5 градуса, а не на 0,8, как в среднем по планете. То есть в северных широтах, и, в частности, в России, темп изменения среднегодовой температуры гораздо более высокий.

Также напомню, что, например, Канада столкнулась с очень серьезной проблемой: из-за того что зимы стали теплей, перестали умирать насекомые-вредители леса (жучки короеды). Казалось бы, ну и что такого? А они, перестав умирать, стали плодиться и распространяться. В стране преимущественно старый лес, и он стал погибать. Что делает Канада? Она быстро заготавливает его, перерабатывает в биотопливо и поставляет в Европу. Российские производители биогранул и пеллет не смогли здесь конкурировать и фактически свернули свое экспортное производство.

Проблем, вызванных изменением климата, очень много, и я вас отсылаю к уже второму Оценочному докладу Росгидромета 2014 года. Это документ, в котором показано, что для России всё очень серьезно, а антропогенный фактор – самый существенный в наблюдаемых климатических изменениях из всех остальных. Учитываются и изменение наклона оси Земли, и роль вулканов, и много чего еще. Так вот, среди всех факторов антропогенный (связанный с хозяйственной деятельностью человека) наиболее значим для роста концентрации СО₂ и других парниковых газов, которые в отличие от водяного пара находятся в атмосфере столетиями и даже дольше. Особенно искусственные газы (перфторуглероды, хлорфторуглероды), у которых потенциал потепления в тысячи раз больше, чем у СО₂.

Я согласен, что климатическая система очень сложна, и всякое вторжение в нее ставит много вопросов. Но не забудьте, мы подписали Рамочную конвенцию ООН по изменению климата. В этом документе сказано, что наши недостаточные знания об изменении климата не должны ограничивать и останавливать нас в принятии решительных мер по уменьшению выбросов парниковых газов, стабилизации концентрации СО₂ в атмосфере. То есть многое нужно делать и при недостаточно полных научных знаниях; мы об этом договорились с мировым сообществом.

И действительно, мы можем долго рассуждать о том, каков общий тренд низкоуглеродного развития и стоит ли нам в нем участвовать. Можем сомневаться, не хотят ли нас обмануть, добиваясь, чтобы мы переложились из углеродной энергетики в неуглеродную, истратили много денег и ресурсов. Но гораздо больший риск для нас оказаться у разбитого корыта, когда весь мир уже перейдет в другой технологический уклад и наша традиционная продукция окажется просто невостребованной.

В заключение к вопросу о транспорте и практических мерах. Призываю коллег ездить на электромобилях. Вы знаете, что парковка для них в Москве бесплатная? Это одна из форм стимулирования безуглеродной экономики в нашем городе. Так что покупайте электромобиль, и будет вам и климату счастье! Спасибо.

 

Евгений ГОНТМАХЕР:

Спасибо. Михаил Львович, пожалуйста.

 

Михаил КОЗЕЛЬЦЕВ:

Хочу согласиться с тем, что борьба с загрязнением окружающей среды и борьба с изменением климата – разные задачи. Первая – регионального характера, вторая – глобальная. Соответственно, во втором случае значительно расширяется пространство применения инструментов (прежде всего экономических) по регулированию уровня воздействия на климат. Условно, Индия может договориться с Бразилией об оптимизации общих расходов на внедрение низкоуглеродных технологий. А вот о борьбе с выбросами, например, сернистого ангидрида, Индии надо будет договариваться с соседним Пакистаном, и здесь большого выбора партнера в решении задачи предотвращения «кислотных дождей» нет.

Таким образом, и системы управления ситуацией должны быть разные. В украинском Министерстве экологии создан специальный департамент по климатической политике. Увы, не так обстоит дело в Беларуси и в Российской Федерации. Здесь сотрудники ведомств по охране окружающей среды, занимающиеся климатическими вопросами, находятся в подразделениях, отвечающих за качество воздуха, то есть защиту его от загрязнителей. А это совсем другая сфера задач. Благодарю за внимание.

 

Евгений ГОНТМАХЕР:

Спасибо. Валентин Владимирович, вам слово. Затем я попрошу сказать Евгения Григорьевича и в завершение – Ральфа.

 

Валентин ДАНИЛОВ:

Я рассуждаю с позиции физика. Есть страны, которые взяли обязательства снизить СО2. Так, например, Япония обязалась уменьшить эмиссию углекислого газа на 250 тонн в год. Но без нашей помощи она выполнить это обязательство не сможет. Почему бы нам ей не помочь и не заработать на этом неплохие деньги? Мы куда-то отклонились в дискуссии – спорим, есть глобальное потепление климата или его нет. Есть факт – на конференции ООН в Париже правительства всех стран взяли на себя обязательства снизить эмиссию СО2. Россия может внести колоссальный вклад в выполнение этих обязательств. И ясно, как она может это сделать, – через переход на «зеленую» теплоэнергетику. У нас есть отработанные технологии. Нам просто нужно развивать свою экономику, интегрируя ее на основе экологических принципов в мировую. Продавать на внешних рынках не сырье, а «зеленую» продукцию с высокой добавленной стоимостью, такой, чтобы она пользовалась мировым спросом.

Думаю, было бы разумно, чтобы Высшая школа экономики по заданию правительства взяла на себя разработку политико-экономических аспектов перехода к зеленой экономике России, а сибирские ученые отвечали  бы за  промышленные технологии. Получилась бы хорошая основа для программы Третьей энергетической революции.

 

Евгений ЯСИН:

«России в любом случае придется вплотную заниматься развитием безуглеродной энергетики и построением зеленой экономики»

Спасибо. Не так давно проходил Гайдаровский форум, и я участвовал в сессии под названием «Зеленая революция». Два доклада делали профессоры из Израиля. Это были очень интересные выступления, потому что в этой стране специфические проблемы. И люди сообща работают над их решением. И хотя рядом в Средиземном море нашли газ, все равно в Израиле развивают технологию, основанную на возобновляемых источниках энергии, солнечной, в частности. Успешно ищут и способы экономии топлива, энергосбережения.

На сессии был большой отряд российских ученых, которые работают в этой области. Стыдно, но я никого из них не знал. И я смотрю сегодня на аудиторию и сожалею, что здесь не присутствует никто из тех, кто был на том заседании. А, между прочим, там были люди, которые давно работают над сходными проблемами, и некоторые из них уже получили практические результаты. Чувствовалось, что это увлеченные и знающие свое дело специалисты.

Кстати говоря, и здесь сегодня, кроме критиков, выступали люди, у которых, что называется, душа горит. Наконец нам открылось еще одно поле, над которым нужно работать. Я не хочу делать долгосрочных выводов, потому что я не эксперт в этих вопросах, а работаю в области макроэкономики. Но убежден, что все равно, хотим мы или не хотим, проблемой безуглеродной энергетики, которая во многих отношениях инновационная, нам придется заниматься. Я рад, что здесь присутствуют молодые люди, студенты. Они вполне могут посвятить свою жизнь энергосбережению, защите окружающей среды и развитию зеленой экономики. В Европе это движение началось 15 – 20 лет назад. Но Россия уже в XIXвеке отставала от Европы на 50 лет. А до этого гораздо больше. Это не значит, что следует бездействовать и выжидать.

Спасибо большое нашему германскому коллеге за интересный доклад и его коллегам в России, которые также сделали интересные сообщения.

 

Евгений ГОНТМАХЕР:

Пожалуйста, теперь Ральф. Вы, думаю, ответите на вопросы.

 

Ральф ФЮКС:

«Если не удастся удержать климат на приемлемом уровне, на планете может не остаться ни одного безопасного уголка»

Большое спасибо. Я постараюсь воспротивиться искушению ответить на все вопросы, которые были заданы, иначе мы останемся здесь до утра. Постараюсь сконцентрироваться на нескольких центральных пунктах. Я очень благодарен Георгию Сафонову за два вопроса, которые он здесь затронул. Первый – это борьба с иллюзией, что Россия выиграет от изменения климата. Настоятельно советую вам проститься с этой иллюзией по двум причинам. Во-первых, Россия не остров. Мир сейчас един и глобален. И если нам не удастся удержать климат на приемлемом уровне, при котором процесс не приобретет еще хаотичный характер, Россия не останется уголком обетованным. Представьте, что по-настоящему начнут таять ледники Гренландии, а ведь этот процесс уже идет. Если он ускорится и если аналогичный процесс в тех же масштабах начнется и в Антарктике, тогда произойдет резкий сдвиг, уровень Мирового океана поднимется на несколько метров. И как минимум мои внуки увидят это своими глазами.

Представьте себе, что от этого не сможет защититься ни одна страна.

Второй момент. Для самой России изменение климата будет иметь разные последствия – если взять черноземный пояс, сибирские леса или нынешнюю зону вечной мерзлоты. Эти тенденции имеют огромный потенциал, в том числе и для вашей страны. И тут слишком простым ответом было бы сказать: «Ну, здорово, если у нас температура на пару градусов вырастет!» Я сам не климатолог, но всячески старался понять результаты, к которым пришли климатологи. На чем я должен строить свою аргументацию? На чем мы можем строить нашу политику, если не на данных, с которыми согласны большинство представителей научного сообщества по всему миру?

Представьте себе Межправительственную группу экспертов по изменению климата, которая работает под эгидой ООН. В ней состоят две тысячи ведущих представителей естественных наук со всего мира. Каждого делегирует правительство его страны. И доклады этой организации дотошно проверяются. И вот эта группа ученых приходит к выводу, что примерно 80 процентов факторов, влекущих потепление климата в ближайшем будущем, имеют антропогенный характер, то есть связаны, прежде всего, с CO2 и выбросами метана. И только 20 процентов причин находятся вне сферы нашего влияния, будь то колебания солнечной активности или действие магнитного поля Земли. Так вот, мне кажется, что было бы безответственно не принимать эти результаты всерьез.

Я не хотел выступать в нашей дискуссии в роли этакого провокатора, а господин Сафронов сформулировал некоторые суждения гораздо более жестко, нежели я. Я вообще ни в коем случае не хотел бы приезжать в Россию в качестве учителя. Всё решать вам, российскому обществу и российским политикам. Но, тем не менее, полагаю, что вы рано или поздно с этим столкнетесь, имея в виду, что модель экономическая, бизнес-модель России, по которой живет страна, уже заканчивает свое существование. Потому что российская экономика и политическая система, которая строится на этой модели, – это, прежде всего, природная рента, отработка источников и запасов углеводородного сырья. Если вы посмотрите на результаты, то это, главным образом, экспорт нефти. Если Россия попытается продлить существование данной модели, то в будущем вы будете открывать новые месторождения нефти, предположим, в Арктике. Но за этим стоят очень большие финансовые затраты и экологические издержки при значительном риске политических конфликтов.

Возможно, вы попытаетесь своевременно прекратить работу по этой модели и пойти по какому-то другому пути. И тогда нужно будет понять, что происходит вне России, во всем мире. И я говорю не только о Европе. Я уже отмечал, что, когда мы говорим о возобновляемых источниках, эта «музыка» раздается не в Европе. Эта «музыка» создается, прежде всего, в Китае, Индии, Южной Африке, Бразилии, Мексике, – во все возрастающих масштабах.

Есть данные исследования, проведенного агентством Блумберг. В течение последних 8 лет темпы прироста производства возобновляемых источников энергии (где-то около 19 процентов) в странах с переходной экономикой были выше, чем в странах ОСЭР, то есть наиболее развитых и демократичных. Если взглянуть на динамику инноваций, а господин Сафонов ссылался на это, то надо сказать, что в секторы, занятые поиском новых энергетических источников, направляется существенно более весомая доля НИОКР и венчурного капитала. И это касается не только солнечной энергии, не только ветровой энергии. Это и новые технологические системы управления энергией. То есть речь идет об очередной волне инноваций.

В этой ситуации информационные технологии и различные экологические наработки дополняют друг друга. Возьмите Google, возьмите Apple, возьмите Cиликоновую Долину: крупнейшие компании сейчас инвестируют гигантские средства в возобновляемые источники энергии.

Я говорю об этом только для того, чтобы более наглядно показать: существует своего рода мегатренд, с которым мы столкнулись. Это не какие-то маргинальные периферийные процессы. Попытается ли Россия присоединиться к этому движению, догнать новую индустриальную революцию, или же она попытается защищать дальше собственную модель развития? Это дело самой России.

Теперь коротко отвечу на несколько конкретных вопросов. Зеленая революция совершается, прежде всего, в Европе, но я говорил и об Индии, и о Китае, где также этот процесс идет.

Относительно биоэкономики. Думаю, что нам нужно подстраховаться от крупной ошибки. А именно, от того, чтобы поверить, будто рапс или соя –первая, примитивная ступень биоэнергетики, имея в виду их превращение в энергию. Нет, будущее связано с переработкой органических отходов в энергию химическим путем, переработкой и использованием микроорганизмов – как источников генерации энергии. И многим другим.

Не следует противопоставлять производство продуктов питания и производство энергетики, иначе мы окажемся в тупике. Мы не можем не производить продукты питания и не можем использовать продукты питания, в данном случае продовольствие, для того чтобы производить энергию. Потребность в продовольствии становится все более ощутимой во всем мире.

Говорилось о том, что сокращение выбросов CO2 в Европе – результат перенесения производств в Китай или в какие-то другие страны с переходной экономикой. Это отчасти верно, если взять Великобританию или Францию. Но для Германии это не характерно. Потому что удельный вес промышленного производства в Германии составляет примерно 25 процентов. Это в два раза больше, чем в других европейских странах. У нас гигантский перевес по товарам промышленного назначения и существенный прирост в этой группе. Я уже говорил о химической промышленности, добавьте машиностроение, производство автомобилей. Мы  высокоиндустриальная страна, которая экспортирует много промышленных товаров. И все-таки у нас на 25 процентов сократилась доля выбросов CO2. Можно треть этого количества списать на то, что были закрыты старые предприятия, в том числе в бывшей ГДР. Но две трети данного показателя  – все-таки результат инноваций.

Это, конечно, не последнее слово, – то, что мы на сегодня знаем о технологиях. У нас  очень высокая динамика разработки инновационных открытий. Это новые конструктивные материалы. Это новые материалы и вещества, которые используются для того, чтобы создавать аккумулирующие емкости. У новых аккумуляторов, батарей существенно более мощный потенциал. В этом же ряду электромобили. Вот те направления, где раздается «музыка будущего».

Станете ли вы частью этого процесса или он пройдет мимо России? В конечном итоге, если я говорю о зеленой революции, речь не только и не столько о климатических изменениях. Речь идет, прежде всего, о новой модели экономического развития.

Многие из вас, наверное, читали в свое время Маркса. Я тоже его читал. Онписал, что капитализм развивает силы, которые ведут к обогащению, в том смысле, что, во-первых, доводит рабочего до несостоятельности и, во-вторых, разрушает природу. То есть речь идет о человеческом труде и о природных ресурсах, которые хищнически эксплуатируются. Если говорить о человеческом труде, то здесь мы положили конец эксплуатации. Я имею в виду социальные завоевания демократии. Есть кооперативы, есть законы об охране труда, есть профсоюзы. Это привело, безусловно, и к более высоким стандартам жизни рабочих, росту продолжительности жизни. И теперь нам нужно добиться прекращения хищнической эксплуатации природных ресурсов. От развития и создания богатства за счет экологического разрушения, подрыва экологических природных основ, надо перейти к кооперации в области экологии. К сотрудничеству с естественными производительными силами природы.

Если нам всем удастся проникнуться пониманием ситуации, то нас действительно ждет прорыв. Пути назад уже нет. Предстоит великий прыжок в эволюции человеческой цивилизации. И я вижу здесь явные шансы на победу. Спасибо.

 

Евгений ГОНТМАХЕР:

Уважаемые коллеги, думаю, мы поблагодарим Ральфа, всех уважаемых докладчиков, всех выступавших, переводчиков. Они нам обеспечили, по-моему, очень хорошую дискуссию. Было сказано много интересного. И надо продолжать. Евгений Григорьевич, может быть, на следующем Гайдаровском форуме мы пригласим экспертов по проблеме постресурсной экономики и посвятим ей отдельную панель. Мы уже начали этот разговор. И тема, несомненно, достойна широкого обсуждения.

http://www.liberal.ru/articles/7030