Потерянное доверие

Макроэкономисты делают сегодня прогнозы: экономический рост России в ближайшие годы составит 4% ежегодно, или, что более реально, 3-3,5%. Исходя из этого, строятся оценки бюджета, пенсионной системы и масса других.

Но у меня возникает ассоциация с 1999 годом, а конкретно - с появлением в сентябре 1999-го доклада компании McKinsey "Российская экономика: рост возможен". В этом докладе на основе анализа десяти отраслевых рынков эксперты McKinsey сделали неожиданный вывод: в следующие десять лет (то есть в 2000-е годы) российская экономика может вырасти в два раза.

Напомню, что в августе 1999 года началась вторая чеченская война, никому не известный В.В. Путин был только что назначен премьером, предстояли парламентские и президентские выборы, на которых фаворитами считались Лужков и Примаков. Словом, в стране царила нестабильность и неопределенность - с соответствующими макропрогнозами. И тем не менее правы оказались не макроэкономисты, а эксперты McKinsey, попытавшиеся взглянуть на перспективы российской экономики с микроуровня.

Другие ожидания

Сейчас мы находимся в похожей ситуации. Существуют устойчивые негативные ожидания на микроуровне - на уровне экспертного сообщества, элиты. И эти ожидания превращаются в самостоятельный фактор, толкающий экономику вниз.

Отток капитала в первом квартале 2011 года в размере $21 млрд на фоне достаточно стабильной макроэкономической ситуации - это нонсенс. Но этот нонсенс отражает реальные процессы: представители бизнес-элиты, управляющие компаниями и финансовыми активами, просто не верят правительству, не доверяют существующей системе, и они руководствуются теми негативными ожиданиями, которые у них возникли и укрепились в последние годы.

Почему так произошло? Ведь система, мягко говоря, не изменилась. Во второй половине 2000-х были те же суды, прокуроры и милиция. Но, например, в 2006-2007 годах у нас был крупный приток иностранных инвестиций. Причем они шли не из офшоров, контролируемых российскими собственниками, а от реальных зарубежных компаний.

На мой взгляд, причина в том, что в начале 2000-х власть говорила определенные вещи и делала то, что говорила, - строила губернаторов, строила олигархов. Можно было соглашаться с этим или нет, но власть это делала, и в итоге возникало ощущение определенности в политике.

Можно было, исходя из этих слов и действий, формировать представление о "правилах игры" и на этой основе строить стратегии на микроуровне и развивать бизнес. Активный приток иностранного капитала начался как раз после завершения дела ЮКОСа, казалось бы, ставшего символом и нарушения прав собственности, и плохой судебной системы.

Что же сейчас изменилось? На чем эта система сломалась?

Головокружение

Эта система была более или менее эффективна, пока то, что делала власть, совпадало с интересами и ожиданиями значительной части игроков рынка. Например, восстановление Единого экономического пространства, которое стало результатом построения губернаторов, было интересно значительной части игроков в бизнесе. То же самое касалось и игр власти с большим бизнесом. Можно по-разному относиться к тому, что сделали с Ходорковским, но большая часть игроков предпочла новые, относительно стабильные и понятные правила игры вместо "семибанкирщины" 1996-1998 годов, когда экономическая политика была подчинена интересам нескольких крупнейших компаний.

Дело ЮКОСа означало не только победу федеральной власти над крупным бизнесом, который в лице Ходорковского претендовал на свою роль в большой политике. Одновременно оно сломало условный баланс сил, который сложился в экономике и обществе после кризиса 1998 года. Этот кризис вынудил все элитные группы - федеральную и региональную бюрократию, крупный и средний бизнес, силовые структуры - начать поиск прагматических решений. Все понимали: повторение такого кризиса может просто смести сложившуюся систему вместе со всей элитой. И ключевые игроки предпочли договориться.

Однако после дела ЮКОСа федеральная власть оказалась выше всех остальных партнеров по диалогу. И началось своего рода головокружение от успехов: люди, сидевшие в Кремле и в Белом доме, посчитали, что они знают, куда идти и что строить, а поскольку природную ренту собрали, вертикаль отстроили и всех под контроль поставили, то никакие советы, обсуждения и консультации больше не нужны.

Это была иллюзия. Даже в 2000-е годы система, основанная на вертикали власти, не очень работала. Реально она работала только тогда, когда сигналы сверху более или менее корреспондировали с интересами людей, сидевших на разных этажах вертикальной иерархии. Но в кризис стало ясно, что власть далеко не все знает и отнюдь не все может.

В конце 2008 года вплоть до декабря власти по телевизору рассказывали, что у нас все хорошо, а Россия - тихая гавань. И предприятиям, которые уже с августа начали отправлять рабочих в вынужденные отпуска, стало ясно, что власть как минимум не владеет информацией. А потом, когда правительство стало метаться в тушении пожара - от обещаний всех спасти к секвестру бюджетных расходов с одновременным повышением пособий по безработице до уровня, который в ряде регионов стал превышать средний уровень зарплаты в реальном секторе, - это ощущение неадекватности экономической политики только усилилось.

Многие владельцы компаний в этих условиях предпочли вполне рациональное решение - вывести из оборота ликвидные активы и подождать, пока хоть что-то прояснится с политикой. В результате в 2009 году российская экономика провалилась на 8%, что совсем не соответствовало текущим макроэкономическим показателям: у нас не было внешнего долга, не было острого дефицита бюджета, не было особой инфляции. Просто сработал фактор неопределенности и негативных ожиданий, порожденных действиями самого правительства.

Интересно, что когда я попытался объяснить это одному высокопоставленному чиновнику, он просто откровенно обиделся. Мол, мы тут в кризис работали, не покладая рук, на запросы того же бизнеса оперативно реагировали, а они теперь недовольны, что правила игры стали нестабильными.

Без объяснений

Власть очень хочет, чтобы ее понимали.

Но вместо того чтобы вести диалог с людьми, принимающими решения, власть напрямую апеллирует к населению - через встречи с народом, выступления по ТВ, интернет-конференции. Это происходит потому, что власть очень боится социальной нестабильности. И в прямых контактах с народом нет ничего плохого. Однако решения об инвестициях принимают не избиратели, а владельцы и топ-менеджеры компаний. И если власть не затрудняет себя тем, чтобы объяснить деловой элите, что и зачем она делает, не стремится понять, в чем состоят проблемы и потребности бизнеса, то не надо потом удивляться, что предприниматели начинают выводить капитал из страны, а не инвестировать его.

Как показывают наши эмпирические исследования, в России вполне может быть рост в 6-7% годовых - исходя из потенциала компаний и рынков, бюджетных организаций. Надо просто создать нормальные условия для того потенциала, который был накоплен в 2000-е годы. Чтобы люди думали не об отъезде за границу, не о покупке недвижимости за рубежом и не о том, как отсюда сбежать.

Для изменения этих настроений нужна другая политика и нужно изменение в психологии людей, стоящих у власти. Они должны понять, что могут управлять страной и экономикой, если проводимая ими политика будет отвечать интересам ключевых игроков, которые принимают решения на своем уровне - в компаниях, бюджетных организациях, региональных администрациях и муниципалитетах. А для понимания этих интересов нужно быть в диалоге с этими агентами и иметь работающие механизмы "обратной связи".

Неработающая идеология

Иллюзии есть не только у власти. Многие эксперты говорят сегодня про защиту прав собственности, независимые суды, хорошее корпоративное управление, политическую и экономическую конкуренцию. Это все правильно. Но это все говорится много лет подряд, и ничего не происходит. Почему?

Дело не в том, что нет политической воли. Она есть. Например, закон о госзакупках - это серьезное политическое решение, на которое были потрачены большие административные ресурсы. Потрачены безрезультатно, потому что "идеологизированные" решения слишком часто не соответствовали реальным интересам тех людей, которые должны реализовывать эти решения на практике.

Может быть, стоит поискать другие рецепты? Попытаться сформулировать такую прагматическую повестку дня, которая вместо опоры на "либеральную" или иную идеологию предлагала бы практические решения сегодняшних проблем. Решения, которые ориентировались бы не на идеальные модели идеального общества, а на реальные российские условия.

После кризиса 1998 года таких прагматических решений было немало, и они стали фактором формирования позитивных ожиданий. И сейчас траектория дальнейшего развития страны во многом зависит от готовности федеральной власти вернуться к режиму конструктивного диалога с другими элитными группами, а также готовности и способности экспертного сообщества выступить медиатором в таком диалоге.

Надо просто создать нормальные условия, чтобы люди не думали, как отсюда сбежать