Анатолий Вишневский: «Современная смертность связана с самой системой ценностей. Если ее не изменить, то будет очень плохо»

— Анатолий Григорьевич, какой могла бы быть численность населения России, если бы не потери, случившиеся в XX веке?

— По нашим расчетам, к концу XX века в России должно было проживать примерно вдвое больше людей, чем сейчас — около 280 млн. Это если следовать тенденции развития европейских стран, при снижении рождаемости и смертности. Пусть бы даже второй показатель был бы не столь хорош, как в Европе...

— В связи с тем, что среди нас отсутствует каждый второй, перед какими демографическими вызовами оказалась Россия в начале нынешнего столетия?

— У нас сейчас огромные проблемы. Они разные, но в итоге население страны сокращается очень быстрыми темпами. Даже с учетом частичной компенсации за счет миграции мы потеряли 6,5–7 млн человек.

— За какой период?

— Население России сокращается с 1993 года, но в 1992-м уже наблюдался отрицательный естественный прирост. Если в XX веке потери были связаны с катаклизмами, после которых рост восстанавливался, то сейчас у этой убыли совсем иная природа и нет никакой надежды, что все восстановится само.

Главная беда начала XXI века — низкая рождаемость, при которой население расти не может. Известно, что для воспроизводства необходимо, чтобы каждая женщина родила в среднем не менее 2,1 ребенка. А у нас на свет появляется лишь 1,4 младенца. Что касается порога воспроизводства населения, то мы его прошли еще в 1964 году.

В середине 1980-х в СССР также стали бороться за повышение рождаемости и даже добились некоторых успехов. Но уже в 1989 году вновь началось падение. Но все равно по рождаемости мы находимся где-то в середине европейских стран. У нас нет ничего исключительного...

— Получается, что никакой катастрофы нет?

— В смысле рождаемости нет. Но рождаемость — это лишь часть уравнения. Есть еще смертность, которая также очень сильно влияет на численность населения. И если по рождаемости мы подобны остальным странам Европы, то со смертностью ситуация в каком-то смысле противоположна — она у нас намного выше. В этом вопросе Россия — белая ворона.

— С чем связана такая высокая смертность?

— На этот вопрос не очень легко ответить. Есть много стран, и не только развивающихся, которые гораздо беднее России, но при этом имеют меньшую смертность.

Существует сложный комплекс причин. В западных странах успехи в борьбе со смертностью во многом связаны с изменением поведения людей, их отношения к жизни, смерти, вредным привычкам. А это психология. Причем не только людей, но и врачей, Минздрава.

— То есть высокая смертность — это не прямое следствие падения уровня жизни, а ментальность?

— Конечно. У нас на охрану здоровья тратится около 4% ВВП. В Европе — 8–12% ВВП, который там к тому же намного выше. Но при этом много развивающихся стран, где затраты на медицину ниже, чем в России, но и смертность меньше, чем у нас. Так что однозначной связи нет. У нас огромные потери. Большое количество людей не доживает до конца рабочего периода. А это значит, что не используются их знания, навыки, опыт. Я уже не говорю о высокой инвалидности, которая также выбивает из рабочих рядов много народа.

Наше здравоохранение не отвечает на эти вызовы, оно просто их не понимает и продолжает бороться с инфекционными заболеваниями. В то время как современная смертность в первую очередь связана с самой системой ценностей, в которой мы живем. Тут нужен комплекс мер. В частности, чтобы министр здравоохранения был врачом, а не финансистом. Средства, безусловно, нужны, но это далеко не все. В России по сравнению с Западом на 100 тыс. смертей мужчин в возрасте до 70 лет — 40 тыс. избыточных. То есть их могло бы не быть.

— Как можно решить задачу по прекращению депопуляции России?

— Она не решаемая.

— Миграция тоже не поможет?

— В ограниченных пределах. К тому же если управлять рождаемостью сложно, но за это все берутся, то интеграцией мигрантов никто заниматься не хочет. Это специальная задача, должны быть специальные институты, люди, идеология, бюджет. Но ничего же этого нет. Тогда наша страна только номинально будет называться Россией.

Если пустить процесс на самотек, то приезжие будут селиться в гетто, вариться в собственном соку и создавать очаги социальной напряженности.

— Где гарантии, что у нас не будет того же самого?

— Я не говорю о гарантиях. Нужно продумывать политику, которая позволяла бы если не полностью избежать, то, по крайней мере, резко снизить риски. Но должна быть установка на интеграцию прибывающих в российское общество. А когда власти ориентированы только на прием соотечественников, которые уже все приехали, то это просто самообман.