Будущее капитализма в России: ставка на новое поколение элит, обладающее компетенциями и технологиями
Формы современного капитализма различаются по степени вмешательства государства в экономику, а также по уровню политических свобод. Директор Института анализа предприятий и рынков ВШЭ профессор Андрей Яковлев считает, что в России неудачей завершились попытки строительства либеральной, а затем и государственно ориентированной модели капитализма.
Разнообразие моделей рыночной экономики давно признается как в экономическом мейнстриме, так и в международной политэкономии. Об этом Андрей Яковлев рассказал в лекции «Многообразие капитализмов»: какой капитализм мы выбрали?», которую он прочел в фонде «Либеральная миссия». Речь идет не только о различиях между развивающимися и развитыми странами, но также о разной институциональной структуре экономик развитых стран. В частности, концепция Variety of Capitalism, или «многообразие моделей капитализма», изначально фокусировалась только на странах, входивших в ОЭСР, и разграничивала либеральные (LME) и координируемые рыночные экономики (CME).
Андрей Яковлев
Первый тип был характерен для США, Великобритании и других англосаксонских стран и отличался высокой ролью фондового рынка, распыленной структурой акционерной собственности, конкурентными отношениями между фирмами, низкой степенью защиты работников и в целом ограниченной ролью государства в экономике. Второй тип представляли Германия, Франция и другие страны Западной Европы, а также Япония. Для этой модели были характерны более концентрированная структура собственности, ориентация компаний на банковское финансирование, более кооперативные отношения между фирмами, высокие гарантии для работников, а также активная включенность государства во взаимодействие с бизнесом и профсоюзами.
В рамках глобализации 1980–1990-х годов происходила экспансия либеральной модели, что можно считать отражением «больших циклов» в развитии капитализма (подробнее об этом можно прочесть тут).
Рост интереса к анализу моделей капитализма и конкуренции между ними во многом был обусловлен распадом СССР и исчезновением планового хозяйства как альтернативы рыночной экономике. Процесс перехода к рынку в Восточной Европе привлек внимание исследователей, пытавшихся понять, какая модель формируется в этих странах. Эти исследования показали, что при различиях в тактике реформ (от «шоковой терапии» до постепенных преобразований) в целом в этих странах сложилась модель «зависимой рыночной экономики». Ее главная особенность заключалась в контроле внешних игроков (глобальных компаний) над ключевыми активами. Такая структура собственности способствовала притоку инвестиций и быстрому преодолению трансформационного спада, но в то же время она ограничивала для национальных правительств возможности управления экономическим развитием. Что обернулось негативными последствиями во время кризиса 2008–2009 годов, обусловленными оттоком финансовых ресурсов в те страны, где базировались штаб-квартиры глобальных компаний.
Помимо Восточной Европы такая модель с определенными вариациями также была характерна для многих стран Латинской Америки, Африки, Ближнего Востока. В целом эта модель выступала как дополнение к либеральным и координируемым рыночным экономикам, занимавшим доминирующие позиции.
По мнению Андрея Яковлева, неудовлетворенность зависимым положением по отношению к крупным развивающимся странам привела к формированию альтернативной модели state-permeated market economies — рыночных экономик, «проникнутых государством». Наиболее ярко эта модель представлена в Китае. Ее отличие заключается в ведущей роли государства как в отношениях с национальным бизнесом, так и в переговорах с глобальными компаниями при активном встраивании экономики в глобальные рынки.
Поскольку эта модель (прежде всего в Китае, но не только) в последние десятилетия смогла обеспечить высокие темпы экономического развития и относительно успешное прохождение через кризисы, она вызывала большой интерес у исследователей и стала восприниматься как возможная альтернатива либеральным и координируемым рыночным экономикам. Для этой модели было характерно серьезное ограничение или отсутствие демократии.
В России с 1990-х и до начала 2000-х годов элиты пытались строить либеральную рыночную экономику, затем в 2004 году произошла смена курса с ориентацией на построение государственно контролируемой модели, а с 2012 года идет поиск альтернативы
Слабость государства в 1990-е годы привела к тому, что в России была построена специфическая модель зависимой рыночной экономики — с ограниченным присутствием глобальных корпораций, но высоким влиянием международных организаций (в лице МВФ и Всемирного банка) и сильной зависимостью от цен на сырье на мировом рынке. Укрепление государства в начале 2000-х годов первоначально сочеталось с попыткой более осознанного движения к либеральной модели, но оно натолкнулось на неготовность элит договариваться друг с другом. Начавшийся с 2002 года рост цен на нефть породил борьбу за контроль над рентой с известным результатом в виде дела ЮКОСа. Переход к модели контролируемой государством экономики с 2004 года можно рассматривать как попытку догоняющего развития. Она не удалась вследствие низкого качества государства и неготовности элит к ограничению своих притязаний ради общих целей развития экономики и общества.
Низкое качество элит в России было унаследовано от позднего СССР. В этом аспекте, по мнению Андрея Яковлева, Россия отличалась от Восточной Европы и Китая. В странах Восточной Европы плановая экономика включала в себя сегменты рынка и социалистический строй был мягче — многие диссиденты, даже столкнувшись с репрессиями, оставались в своих странах. В результате в момент крушения режима на смену старым, дискредитировавшим себя элитам там могли прийти представители контрэлит, руководствовавшиеся иными ценностями. К началу реформ Дэн Сяопина в 1979 году КНР существовала лишь 30 лет, и, несмотря на репрессии периода «культурной революции», в руководстве Компартии было много людей, которые участвовали в освободительном движении и верили в коммунистические ценности. Напротив, в СССР в период Брежнева произошла глубокая моральная деградация элит, и в конце 1980-х очень циничное младшее поколение советской элиты просто использовало демократические и рыночные лозунги для того, чтобы прийти к власти.
В этом контексте показательной можно считать предложенную политтехнологами идею позиционировать Россию как «энергетическую супердержаву». Такой подход давал возможность элитам уклониться от участия в технологической гонке (которая потребовала бы от них серьезных инвестиций и самоограничений) и одновременно позволял использовать поставки энергоносителей как рычаг давления на другие страны.
Кризис 2008–2009 годов, считает Андрей Яковлев, показал неустойчивость этой модели. В ответ на этот кризис была предпринята попытка модернизации с активной поддержкой инноваций, реформой госуправления, перезагрузкой отношений с США. При этом Россия стратегически продолжала ориентироваться на интеграцию в глобальные рынки. Однако затем на фоне «арабской весны» и протестных акций внутри страны произошел разворот во внешней политике, который обусловил также существенные изменения в экономике. Элиты стали делать ставку на обеспечение безопасности с опорой на собственные силы.
Одновременно началось обновление госаппарата с изменением требований к чиновникам: от них стали ожидать не только лояльности, но и компетентности, что обусловило рост операционной эффективности системы госуправления
В качестве примера Андрей Яковлев привел тот факт, что в 2015–2019 годах при росте экономики на 3,2% налоговые поступления в консолидированный бюджет в реальном выражении (то есть без учета инфляции) увеличились в 1,4 раза. Этот рост эффективности госаппарата в том числе сократил негативные последствия международных санкций, введенных против России в 2014 году.
В целом такая модель близка к идеям Изборского клуба о позиционировании России как «осажденной крепости», а также напоминает «экономику сопротивления» в Иране. Опыт Ирана, однако, показывает, что такая экономическая модель может обеспечить сохранение политического режима, но она не ставит целей развития и поэтому в долгосрочном периоде не может конкурировать ни с либеральными и координируемыми рыночными экономиками, ни с экономиками, «проникнутыми государством».
Поэтому даже при сохранении социально-политической стабильности внутри страны и отсутствии сильных внешних шоков ориентация на такую модель приведет лишь к постепенному оттеснению России на периферию мировой экономики и политики. В случае же нарастания социального напряжения и при втягивании страны во внешние конфликты, требующие все большего финансирования, такая модель с высокой вероятностью приведет к банкротству экономики и к кризису, сравнимому с событиями 1991 года.
Изменение вектора развития эксперт связывает со сменой поколений элит и большей готовностью их нового поколения к диалогу друг с другом и с обществом. «Позитивный результат 2000-х годов в том, что выросло новое поколение, которое отличается другими навыками: у них есть компетенции и технологии, они понимают, как можно эффективно работать в российских условиях. Причем это не только про бизнес, но и про госаппарат. Эти люди хотят жить в России, они могут предложить новые решения не только для обеспечения безопасности, но и для развития страны», — резюмировал Андрей Яковлев.
Яковлев Андрей Александрович