Мера наших возможностей

16 апреля исполняется 85 лет заслуженному деятелю науки РФ, доктору экономических наук, профессору факультета экономических наук ВШЭ Александру Дмитриевичу Смирнову. О пользе математики, о деньгах и долге как ожидаемом, но нереализованном богатстве юбиляр рассказал «Вышке для своих».

В порядке исключения

Интерес к математике возник у меня из-за книжки, которую я случайно нашел в библиотеке, готовясь к семинарским занятиям. Я тогда учился в Московском государственном экономическом институте, который впоследствии объединили с Московским институтом народного хозяйства им. Г.В. Плеханова. Моя семья переехала с Таганки в район «Автозаводской», где был великолепный Дворец (именно дворец) культуры Завода имени Лихачева с филиалом Ленинской библиотеки. Выбор научной литературы был широчайший, и я проводил в библиотеке немало времени.

В конце 50-х — начале 60-х годов в Ленинке существовал так называемый спецхран — отдел, где держали литературу, скажем так, не вполне ортодоксального толка. В том числе настоящие библиографические редкости, до которых в центральной библиотеке добраться было невозможно. До сих пор помню, что брошюра называлась «Издержки революции», а написал ее Лев Натанович Крицман. Когда я попытался построить кривую издержек, выяснилось, что знаний математики мне не хватает. Так я, студент-четверокурсник, стараниями директора Института электронных управляющих машин Исаака Семеновича Брука и ректора МГУ Ивана Георгиевича Петровского в порядке исключения был зачислен на открывшееся отделение (для специалистов с высшим образованием) мехмата МГУ.

Выбрав своей профессией экономику, я никогда об этом не жалел. Освоение основ математической культуры, которое обеспечила учеба на мехмате МГУ, позволило мне впоследствии общаться и с российскими (тогда советскими), и с зарубежными учеными на одном языке. Я имею в виду не столько русский или английский, сколько семантику, концептуальное содержание весьма математизированной экономической науки.

О пользе и вреде ссылок

Я три года учился параллельно в двух вузах, но диплому мехмата предпочел защиту кандидатской диссертации. Работу я быстро написал и успешно защитил в Плехановском институте в 1964 году. Однако ученую степень утверждал ВАК (Высшая аттестационная комиссия), где очередь диссертантов растягивалась на годы. Наука в СССР тогда была популярна и престижна, и молодые люди стремились стать научными работниками. Но осенью того года Никиту Сергеевича Хрущева отодвинули от власти. Современной молодежи трудно понять, что в связи с этим все публикации (в том числе авторефераты диссертаций) со ссылками на «великого ленинца» были мгновенно заморожены. В моем автореферате таких ссылок не было. Это сберегло мне много времени и избавило от треволнений. При защите докторской через несколько лет, к счастью, никаких эксцессов не произошло.

На одном языке

По окончании учебы я преподавал на кафедре экономической кибернетики Плехановского института, которую возглавлял опытнейший профессор Иван Герасимович Попов, прошедший рядовым всю войну в буквальном смысле от Москвы до Берлина. Затем меня пригласили в Центральный экономико-математический институт Академии наук СССР.

Мне невероятно повезло. ЦЭМИ 60-х — начала 70-х был интеллектуальным центром, сообществом единомышленников, а не только штатных сотрудников. Общей экономической платформой для нас было видение экономической системы, которая сочетала бы эффективность рынка со справедливостью ее планового регулирования в интересах населения страны. Это видение прямо противопоставлялось вульгарной марксистской политэкономии, где, к примеру, термины «спрос» и «предложение» были чуть ли не ругательствами. Поэтому шли многолетние ожесточенные дискуссии, а соответствующие экономические концепции приходилось защищать частоколом математических формул, через который нашим идейным противникам продраться было не по силам.

© Высшая школа экономики

ЦЭМИ первого призыва был интереснейшим конгломератом молодежи, к которой тогда относился и я, и ученых-экономистов старшего поколения. Невозможно перечислить всех моих старших коллег того времени. Назову лишь автора индекса Конюса скромнейшего Александра Александровича, лауреата Нобелевской премии Леонида Витальевича Канторовича, лауреата Ленинской премии Василия Сергеевича Немчинова, крупного специалиста по экономической кибернетике профессора Натана Ефимовича Кобринского.

Оттепель 60-х годов вернула в науку многих экономистов, работавших еще в 20-е годы и хорошо знавших математику. И вот, вернувшись, они работали вместе с нами. Вы не поверите, насколько интересно было живое общение с такими людьми. Исследования российских экономистов периода нэпа (новой экономической политики) и сейчас не устарели. «Динамические системы», «обратные связи», «сигналы на входе и на выходе», «стабилизация» — эти понятия активно дискутировались на страницах журнала «Плановое хозяйство» середины 20-х годов прошлого века, намного опередив западную экономическую мысль. Много лет спустя в Пекине китайские товарищи показывали делегации ЦК КПСС (я был в ее составе) комнату с огромными стеллажами советских работ того периода, включая подборки «Планового хозяйства». В преобразованиях экономики Китая они творчески использовали советский опыт тех лет, а мы его забыли.

1960–70-е были эпохой творчества, разработки новых концепций российской экономической науки. В стране проводились экономические эксперименты, а гигантская международная сделка «газ — трубы» легла в основу системы европейской безопасности. В ЦЭМИ регулярно приезжали из-за рубежа такие ученые экстра-класса, как Абрам Бергсон и Оскар Ланге, который долго жил и работал в США, а затем стал председателем Госплана в его родной Польше. С Говардом Райффой я впоследствии встречался в Гарварде и Международном институте системного анализа в Вене, в котором он стал первым директором. Я довольно часто ездил в научные командировки. В разное время стажировался и читал лекции в Калифорнийском университете (Беркли), Пенсильванском университете (Филадельфия), Университете Эразмус (Роттердам), Университете Билкент (Анкара).

В моей научной судьбе большую роль сыграл Василий Васильевич Леонтьев. Этот русский экономист создал всемирно признанную модель межотраслевого баланса, за что удостоился Нобелевской премии. В 1920-х он уехал в Германию, а затем долгое время работал в Гарварде. Во многом благодаря усилиям Василия Васильевича в СССР развернулись исследования межотраслевых связей, за которые мои друзья Эдуард Баранов, Эмиль Ершов и Владимир Коссов, впоследствии профессора Вышки, получили Государственную премию. Я горжусь участием в написании международной монографии “Contributions to Input-Output Analysis”, которая была издана в 1972 году в Нидерландах в знак признания научных заслуг Василия Васильевича.

Одно дело — расписать на бумаге, другое — реализовать

Мне посчастливилось работать, дружески общаться и дискутировать с такими крупными учеными-экономистами, как Александр Анчишкин, Александр Гранберг, Николай Петраков, Степан Ситарян, Николай Федоренко, Станислав Шаталин, Юрий Ярёменко. В конце 80-х годов Леонид Абалкин и Абел Аганбегян собирали на свои, как тогда шутили, «экономические концерты», тысячи людей, объясняя им необходимость перехода к рыночной экономике. Эта когорта советских экономистов вывела российскую экономическую науку из дебрей марксистско-ленинской ортодоксии на позиции прагматичного анализа экономических реалий.

В ЦЭМИ я занимался наукой в чистом виде. По учебнику «Экономическая кибернетика», написанному мною в соавторстве с Натаном Кобринским и Ефремом Майминасом в 1982 году, училось не одно поколение студентов. Но помимо науки существовали экономические реалии. И существовали они в плоскости, ортогональной ко многим теоретическим представлениям. Обстоятельства сложились так, что в 1974–1991 годах я работал на ответственных должностях в аппаратах ЦК КПСС и Совмина СССР. Было очевидно, что чрезмерно централизованная, подчас доведенная до абсурда система управления экономикой нежизнеспособна. Требовалось адаптировать ее к новым условиям, чтобы, сохраняя преимущества планового регулирования экономики, сделать более гибкой, эффективной и способной к саморазвитию. Но одно дело — расписать это на бумаге, а другое — реализовать. Оскар Ланге, к примеру, разработал элегантную теорию рыночного регулирования плановой экономики. Однако, будучи реализованной в конкретных условиях советского централизованного хозяйства с использованием рыночных цен, на практике она не работала.

© Высшая школа экономики

Попытки перевести советскую экономику на рыночные рельсы порождали сложности и противоречия. По ряду причин опыт и высочайшая квалификация таких знатоков советской системы управления, как Валентин Сергеевич Павлов, Вячеслав Константинович Сенчагов, мой друг Бруно Эдуардович Саул (последний председатель Совмина Эстонской Советской Социалистической Республики), к сожалению, оказались невостребованными. Как и опыт многих других. В результате реформирование системы директивного распределения ресурсов, состоявшееся в начале 90-х годов, не учло в полной мере особенности советской экономики. Последствия допущенных просчетов мы ощущаем до сих пор. Как говорят, vae victis («горе побежденным»). Но процесс социально-экономических преобразований в России далеко не завершен, и я смотрю в будущее с оптимизмом. Не могу сказать, что для меня этот период был особенно плодотворным, но практический опыт многое дал для понимания реальных механизмов функционирования плановой экономики.

В 1991 году я ушел из аппарата ЦК КПСС. Какое-то время занимал пост заместителя главного ученого секретаря президиума Академии наук, сотрудничал с «Аэрофлотом» и американской фирмой «Боинг». А с 1994 года, то есть уже больше тридцати лет, работаю в Высшей школе экономики. Практически с самого начала. Также с момента основания являюсь членом редакционной коллегии «Экономического журнала ВШЭ» и, возможно, самым активным его автором. Моя книга «Лекции по макроэкономическому моделированию», вышедшая в 2000 году по программе Tacis, была популярна среди студентов.

За эти годы, которые для меня пролетели слишком быстро, Вышка превратилась в один из ведущих мировых центров образования и науки. Утверждаю с полной ответственностью, а мне есть с чем сравнивать, что на моем родном факультете экономических наук студенты получают знания на уровне передовых, самых высоких, стандартов. Конечно, надо всегда помнить, что «без труда не вытащить рыбку из пруда».

О деньгах и долгах

«В долг не бери и взаймы не давай…» — вразумлял Полоний своего сына Лаэрта в «Гамлете» Уильяма Шекспира. Но в жизни все не так, как на самом деле. Одним из важнейших разделов экономической теории является моделирование монетарных, долговых и финансовых процессов.

Хороший экономист, в том числе экономист-математик, обязательно должен знать финансовую историю, которая документирована как минимум пятью тысячелетиями. И в начале XX века, и совсем недавно археологи и этнографы находили огромные коллекции клинописных табличек времен шумеро-аккадской цивилизации. Расшифровка показала, что многие из них были долговыми контрактами, заключенными примерно 3500 лет до нашей эры. Эти контракты формировались как займы денег, причем необязательно в виде золота или серебра. Длительные периоды времени, целые столетия, деньги функционировали в виртуальных формах (небанковского) кредита. Уже тогда в обществе существовали денежные отношения, хотя и более простого формата, чем современные цифровые деньги и долги. Сопоставление известных фактов и применение формальной логики приводят к интересному парадоксу. Открывают ли сейчас цифровые деньги новую экономическую эпоху, как нам часто говорят?

© Высшая школа экономики

Безусловно, цифровые технологии, так называемые blockchain или general ledger, — это достижения XXI века. Но экономическая сущность виртуальных денег, важнейшего инструмента экономики, сегодня практически такая же, как и во времена городов-государств Древней Месопотамии. Я бы вообще предостерег от пренебрежительного отношения к знаниям наших предков. Они были не глупее нас. Просто на стреле времени наше поколение расположено позже, но вряд ли это можно считать нашей заслугой. Как доллар, к примеру, реализует исчисление цен всех вещей, производимых в мире? В принципе так же, как и шекель в шумеро-аккадской цивилизации, только в технически более совершенных формах.

Деньги по своей сути есть масштаб, мера стоимости всех товаров (вещественное пространство) и времени (погашение долга). Экономический долг не имеет смысла, если нет меры. Этой мерой и являются деньги. С помощью денег мы измеряем стоимость той или иной вещи, богатство или бедность. Но тут есть один интересный момент. Экономические долги, по сути, формируют образ ожидаемого, но нереализованного богатства. Они, так сказать, журавль в небе, тогда как деньги — осязаемая синица в руках. Поэтому истинное богатство отличается от ожидаемого богатства, воплощающего образ будущего состояния экономики. 

Конечно, определенный объем денежной массы — компонента личного и общественного богатства. Деньги, с одной стороны, противостоят всем тем товарам, ресурсам и услугам, которые мы потребляем и используем. С другой стороны, как средство платежа деньги измеряют наши возможности. По своей сути деньги — это символы, использование которых закреплено традициями, законами и всеми средствами принуждения государства. Они масштабируют доверие людей к определенным социально-экономическим институтам. Благодаря этому взаимодействие денег и долгов происходит в самых разных социально-экономических формациях. Например, в советской экономике денежный взаимозачет задолженности различных предприятий проводился решениями Совмина СССР. Аналогичная по смыслу «компрессия долгов» является сложным, но привлекательным бизнесом, сосредоточенным в основном в Цюрихе. «Швейцарские гномы», так сказать, совершают эти операции на десятки миллиардов евро. Взаимодействие денег и долгов образует непрерывную последовательность экономических отношений, неразрывную цепь событий, формирующих целостную историю экономики и финансов. Это один из ключей к пониманию эволюции человечества.

© Высшая школа экономики

Отвлекаясь от абстракций теории долгов и денег, вспоминаю забавный эпизод с российскими облигациями. В середине 90-х годов я несколько раз приезжал в Университет Париж 1 Пантеон-Сорбонна. На набережной Сены велась (и ведется) колоритная торговля старинными книгами, картами, офортами. И в том числе за сущие гроши продавались красивейшие облигации русского железнодорожного займа конца XIX века, напечатанные на хорошей атласной бумаге. Как известно, Транссиб был построен при помощи французских денег. Но эти облигации продавались только до приезда в 1997 году в Париж российского премьера Виктора Черномырдина. Когда он договорился об окончательном погашении задолженности России со времен Николая II, облигации мгновенно исчезли с прилавков. Коллеги долго шутили об упущенной возможности обогатиться, просто прогуливаясь вдоль Сены. В утешение можно сказать, что в финансах действительно нет «бесплатных завтраков».

Видеть мир таким, какой он есть

Много лет я читаю студентам магистратуры курс «Макроэкономика финансовых рынков». Наука развивается в основном на стыке различных направлений, там, где возникают неожиданные аналогии, апробируются разные гипотезы, применяются различные подходы гуманитарных и естественных наук. Экономика и финансы, на мой взгляд, фокусируют многие подобные различия, особенно заметные при использовании математических моделей и систем искусственного интеллекта. Я постоянно и с удовольствием учусь, поскольку наука и жизнь — неиссякаемый источник нового. На нашем факультете экономических наук идут непрерывные дискуссии, формируются новые гипотезы, подходы и методы. Декан факультета Сергей Эдмундович Пекарский, сам известный ученый-экономист, активно участвует в этом процессе. Атмосфера творчества, критической доброжелательности к работам коллег в нашем коллективе поистине уникальна, и я считаю, что это важнейшая предпосылка дальнейшего познания истины.

16 апреля