© Высшая школа экономики
Ученый долгое время возглавлял факультет социальных наук НИУ ВШЭ, а до этого с нуля создал в МГИМО факультет политологии — науки, которой у нас никогда не учили. О свободе выбора, Эвересте для дайверов и необходимости прожить несколько жизней юбиляр рассказал «Вышке для своих».
Наравне с моим днем рождения 8 мая, в моей семье всегда отмечали 9 мая. Потому что мой дедушка Вадим Иванович Иванов был контр-адмиралом, командиром легендарного линкора «Марат» и линкора «Архангельск». Вообще, если поставить себе задачу проследить историю фамилии Мельвиль, мы увидим, что это история семьи военных. Но мой папа Юрий Константинович Мельвиль, отслужив в армии, нарушил традицию. Он поступил на философский факультет МГУ и потом всю жизнь, насколько я могу судить, был заведующим кафедрой истории зарубежной философии Московского университета. Я хотел после школы поступать в МГИМО, но папа, учитывая время, когда все это происходило, меня отговорил. Он спросил: «Кем ты хочешь быть?» Я сказал: «Полководцем». — «Ну, это легко». — «Ты не понял. Я хочу не полком командовать, а полками». — «А это посложнее». В итоге вместо МГИМО я оказался на философском факультете МГУ.
Из всей философии меня многие годы интересовал вопрос свободы выбора, возможность с нуля построить что-то свое, иное. Еще в студенческие годы я был совершенно очарован экзистенциализмом. Тем, что существование предшествует сущности. Экзистенциализм — это гуманизм. Ты сам выбираешь себя и делаешь себя. Иногда платишь за этот выбор. Иногда нет. Но чаще все же платишь. Это то, о чем писали Сартр, Камю, Хайдеггер и многие другие.
В какой-то момент я стал одержим идеей изменчивости. Думаю, во многом благодаря книгам. Я с детства очень много читал. В том числе то, что мне подкладывал папа. Притом что он был очень осторожный, гораздо более осторожный, чем я, просто в силу того, через что прошел, он давал мне читать книги из белой серии АПН. Это были такие книжки, как «Остров Крым» Василия Аксенова и «1984» Джорджа Оруэлла, которые грифовались и выдавались под подпись. Иногда мы потом беседовали, но не скажу, что уж очень интенсивно. Мне в связи с этим припоминаются слова Писарева, который сказал, что отец подсадил Базарова на нижнюю ветвь древа знания.
После философского факультета я сразу попал в аспирантуру в Институт философии и очень быстро защитился. Тема моей диссертации была связана с фрейдомарксизмом, и это в 1975 году. У меня был замечательный научный руководитель — социолог Юрий Александрович Замошкин (хотя формально моей «научницей» была его жена Нелли Васильевна Мотрошилова, специалист по западноевропейской философии Нового времени).
После того как я защитил кандидатскую, Юрий Александрович с благословения тогдашнего директора Георгия Аркадьевича Арбатова взял меня в Институт США и Канады. Там я проработал десять лет: начал традиционно с младшего научного сотрудника, через несколько лет стал руководить сектором, а потом — отдельной лабораторией. Институт США и Канады был уникальным местом, не имевшим ничего общего с пропагандой. Кроме Арбатова, который, конечно, был величайшей фигурой, в те годы там работало много серьезных ученых. В их числе Андрей Афанасьевич Кокошин и Андрей Вадимович Кортунов. Он учил нас, молодых ребят, писать между строчек, облекая реальное знание в приемлемую форму. В том числе писать записки для ЦК, где люди больше четырех страниц в руках не держали.
Там я открыл для себя консерватизм. Социальная философия американского консерватизма стала темой моей докторской диссертации. Я на удивление легко защитился и стал самым молодым доктором философских наук. Мне на тот момент было что-то около тридцати шести лет. Для математиков и химиков это нормально, но для нашей области это очень рано. Позже я написал по консерватизму три книжки.
На первой лекции я всегда говорю студентам: «Дорогие ребята, одной жизни вам не должно хватить. Нужно прожить несколько жизней во всех смыслах». Хотя бы потому, что это привлекательно эмоционально. Делать всю жизнь что-то одно скучно. Ну и, как минимум, это шанс, что хотя бы какая-то из них будет счастливая.
Моя вторая жизнь началась в 1989 году, когда меня пригласили в МГИМО делать первую в Советском Союзе кафедру политологии. Нам не надо было как-то хитрить и химичить, переделывая на новый лад всю эту историю с марксизмом-ленинизмом. Мы строили новую жизнь с чистого листа. Это была, как говорится, табула раса. К тому времени я уже не раз съездил в США по работе. И тут как раз очень пригодились мои американские контакты.
Создание кафедры было непростой, но невероятно интересной задачей. Литературы не было. Я лично возил чемоданами книжки из-за рубежа. Политологов с дипломом у нас тоже не было. Но были люди со знаниями, с призванием, самоучки, но какие! Например, Михаил Васильевич Ильин, которого я привел в МГИМО, а сейчас он работает в департаменте политики и управления Вышки, по первому образованию филолог. Борис Игоревич Макаренко, который преподавал у меня в МГИМО, а сейчас заведует базовой кафедрой Центра политических технологий НИУ ВШЭ, по первому образованию востоковед. И так все, с кем мы это начинали.
Это были времена перестройки, когда перемены не просто витали в воздухе, но ощущались как что-то абсолютно материальное. Когда ты что-то начинал делать, и это получалось. Жить тогда было счастье. Вслед за первой кафедрой политологии в МГИМО мы решили сделать первый факультет политологии (фактически он возник одновременно с факультетом прикладной политологии НИУ ВШЭ). А потом я предложил ректору создать свою собственную Российскую ассоциацию международных исследований.
В Вышку я пришел из МГИМО, где был на тот момент проректором по научной работе, в 2009 году. И это было начало третьей жизни. Я многих здесь знал и ценил инновационное образование, на которое был ориентирован этот университет. Ну и, конечно, чувство свободы здесь, оно поражало. Нулевые и десятые годы — это было время фантастического всплеска изучения политических режимов. Через полгода работы я уже стал деканом. Это было невероятно интересно — сама идея мегафакультета, интересно и безумно сложно развивать политологию в других направлениях, искать стыковку с социологией, с психологией.
Если говорить о научной работе, в 2007 году мы сделали большой проект «Политический атлас современности», для которого была собрана и обработана огромная база данных. Там было пять или шесть индексов. И я всегда думал: хорошо бы лет через 20 это повторить. И вот мы сейчас пробуем, но не все получается. Также, понимая, что классические представления о режимных типологиях в последние десять лет рухнули, нам предстоит создать новую типологию. И не только типологию. Я об этом не так давно писал в статье «Новые вызовы для политической науки».
Не скажу, что сейчас у меня заход на четвертую жизнь, но я всю жизнь экспериментировал и продолжаю это делать сейчас. В пятьдесят два года я начал заниматься дайвингом. В шестьдесят пять прошел Blue Hole — «Голубую дыру». На Земле всего три таких места. Одно из них находится в Египте, в Дахабе. Его еще называют Эверестом для дайверов. Это гигантский конус под водой, в котором на глубине 52 метров есть туннель. И твоя задача — опуститься на эту глубину, войти в арку, пройти туннель и подняться наверх. Проблема не в том, чтобы опуститься, а в том, чтобы подняться. Ты должен подниматься медленно, и ты понимаешь, что воздуха в баллоне может не хватить. Здесь даже не природа, здесь ты сам себе соперник. Потому что то, что ты испытываешь в этот момент, — это страх в чистом виде. Я смог пройти «Голубую дыру» с третьего раза.