Человек и ледокол

Сегодня исполняется 55 лет доктору филологических наук, руководителю Центра развития научных компетенций, профессору Института медиа Григорию Владимировичу Прутцкову. О папе-сатирике, путешествиях по России на теплоходе и попытках сбежать из журналистики он рассказал «Вышке для своих».

По пути в журналистику

В журналистику есть два пути. Один путь — это когда ты растешь в семье журналистов и постигаешь азы профессии с молоком матери. А бывает, когда человек — первый журналист в семье. Такой человек-ледокол, которому приходится пробивать путь через критику, опасения, противодействие. Оба мои сына — это ледоколы. Хотя я их с детства водил на журфак, они оба выбрали специальности, которые никакого отношения к гуманитарным наукам не имеют.

Мой случай ближе к первому варианту. Мой папа начинал как спортивный журналист, а потом стал писателем, которого старшее поколение знает под псевдонимом Владимир Кашаев. Когда я был маленьким, папа часто брал меня с собой в разные редакции. Особенно мне нравилась редакция газеты «Советский спорт». Там работал очень интересный журналист Константин Есенин, сын Сергея Есенина. Папа с ним дружил. Мы даже у него на даче бывали. Мне тогда было лет десять, и я это очень хорошо помню. Еще запомнились редакции «Литературной газеты» и журнала «Москва». Последняя располагалась на Арбате, когда он еще не был пешеходным. В то время был какой-то другой ритм жизни и другие люди. Во всяком случае, мне тогда так казалось. Вот ты общаешься с человеком, а потом приходит газета, а в ней — статья, подписанная его именем. И ты думаешь: да это же, условно говоря, дядя Леша! А папа всех этих людей знал.

Так я узнал, что такое цензура

После первого класса на летних каникулах я по совету папы стал издавать стенгазету. Дело было на даче. Газета называлась «Елки-палки» и выходила регулярно тиражом два экземпляра. У меня до сих пор несколько таких газеток хранится. Потом, уже в городе, я решил, что буду делать газету в классе. Но первый выпуск оказался последним, потому что я взял интервью у одноклассника, в котором он критиковал какого-то учителя. Так я узнал, что такое цензура. Позже, учась в десятом классе, я получил еще один урок: журналистика — это власть. Журналистов боятся. Это был десятый класс. Я уже знал, что пойду на журфак, и организовал в школе газету «Энтузиаст». Туда писали заметки многие ученики, а я их редактировал и публиковал. И вот однажды восьмиклассник принес мне заметку про то, как скучно у них на классных часах. А их классной руководительницей была наша учительница химии, очень строгая пожилая женщина. Мы все ее боялись. Но поскольку нужно было провести фактчекинг, я обратился к ней напрямую: мол, так и так, хочу проверить факты. И вдруг она побледнела, стала оправдываться, позвала меня в святая святых, свою лаборантскую, пить чай и заодно на следующий классный час. Ожидаемо он прошел довольно оживленно. Поэтому заметку я не опубликовал. И совсем не потому, что в журнале у меня неожиданно появились две пятерки по химии.

© Высшая школа экономики

Первый раз на эстраде

А если без шуток, мне всегда было интересно собирать материал, делиться информацией, что-то рассказывать в письменной форме. Да и в устной тоже. Каждое лето папа устраивался на агиттеплоход выступать перед местными жителями. Он придумал сатирически-просветительский формат выступлений «Устный журнал», с которым объездил всю Карелию, Беломорканал, Енисей, Ангару, реку Белую… В общем, всю страну. Каждый год — новая река. В эти поездки папа приглашал своих друзей: писателей, преподавателей университетов, психологов, педагогов, у каждого из которых была своя «страничка» в «журнале». Иногда он брал с собой маму и мою сестру и всегда — меня. На остановках папа выступал с программой, а я ему помогал в инсценировках, играя самого себя. Первый раз я вышел на сцену в клубе карельской деревни Шала. Помню, я стоял за сценой и слушал папин голос: «…а прочитать этот рассказ мне поможет мой сын Гриша, о котором этот рассказ и написан». Мне тогда было десять лет. Когда я сравнялся ростом с папой и уже не мог читать детские рассказы, он приспособил под меня тексты про молодежь. Мне эти выступления доставляли огромное удовольствие. Примерно такое же вдохновение я, молодой педагог, почувствовал на своем первом занятии. Только открыл рот, как меня понесло. Рассказывал и сам себе удивлялся: неужели это я? Я же не могу так говорить.

Студент журфака чистой воды

Как ни странно, на журфак я собрался не сразу. Вообще-то, мне хотелось изучать географию, которую любил не меньше, чем писать стенгазеты. Мне нравилось путешествовать. Я с картой завтракал, с картой ужинал и в седьмом классе занял третье место на городской олимпиаде по географии. Единственное, что мне помешало стать географом, — необходимость сдавать вступительный экзамен по математике и потом еще два года ее изучать. Для меня эта новость была настоящей драмой. И пока мама настаивала на поступлении в Иняз имени Мориса Тореза, а папа прочил меня в Литературный институт, папина троюродная сестра, которая училась на журфаке, после разговора со мной определила меня как своего: «Студент журфака чистой воды». Такой выбор удовлетворил всех. Я записался в Школу юного журналиста при факультете журналистики МГУ, а в 1987 году поступил на международное отделение журфака и… сразу разочаровался.

Вообще, разочаровывался я в профессии журналиста примерно четыре раза. Первый раз — на первом курсе, когда мы, еще не начав учиться, поехали на картошку. Мне казалось, что мы, международники, — небожители и должны общаться на каком-то особенном уровне, стихи читать наизусть. А оказалось, что все пьют, курят и ругаются матом. Я послушал-послушал и сказал: «Пожалуйста, при мне так не надо». И все так обалдели, что два дня действительно при мне ничего такого не делали. Потом, конечно, начали издеваться, и было тяжело. Но по возвращении в Москву, когда начались занятия, все забылось.

У меня вели занятия преподаватели космического уровня. Они вернули мне веру в журналистику. Назову лишь несколько имен. Русский язык читал Дитмар Эльяшевич Розенталь. Семинар по русскому языку вел Илья Владимирович Толстой. Елизавета Петровна Кучборская читала античную литературу (я про нее книжку спустя много лет написал, которая называется «Человек с другой планеты. Елизавета Петровна Кучборская в воспоминаниях коллег и выпускников факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова»).

Танкист поневоле

После первого курса, когда мне исполнилось восемнадцать, я ушел в армию. Ехал в радиотехнические войска, но по ошибке попал в танкисты, что при моих габаритах было немного странно. В танкисты брали с ростом до 175 см. Как я служил — отдельная история. Главное, закончилось все хорошо. Причем настолько, что появилась возможность после армии перевестись на журфак Ленинградского университета и продолжить службу. Много позже, работая в архиве Министерства обороны, я нашел документы, где значилось, что мой дедушка до войны служил в том же месте, куда приглашали меня. Мне даже предлагали служебную квартиру на Дворцовой площади. И до сих пор, когда я оказываюсь в Петербурге, думаю, что здесь бы проходила моя альтернативная жизнь. Был еще вариант пойти учиться на военного журналиста. В годы службы я писал для окружной газеты «На страже Родины». Меня даже премировали в честь Дня советской печати. Проблема была только в том, что учили военных журналистов в Львовском военно-политическом училище. И если мой переезд в Ленинград вызвал дома протест, то тут случился настоящий скандал. Родители и бабушка встали горой против любого отклонения от траектории. И сейчас, как отец ребенка, который уезжал на четыре года учиться во Владивосток, я их прекрасно понимаю.

© Высшая школа экономики

Одним словом, я вернулся туда, откуда ушел в армию, — в Москву, на журфак МГУ. Но это не значит, что я перестал пытаться куда-то сбежать. Например, после третьего курса я поехал на практику в Мурманск — в газету для рыбаков «Рыбный Мурман». Очень интересный был опыт. Меня даже звали оформиться в штат и предлагали квартиру на проспекте Ленина. Но не в квартире дело. Главное, им требовался журналист для кругосветного путешествия. Нужно было сесть на судно, которое шло через плавбазы, разбросанные по всему Мировому океану, и два раза в неделю посылать радиограммой мини-репортажи в редакцию. От такого не отказываются. Я решил перевестись на заочное отделение. Помешать мне никто не мог. Папы и бабушки уже не было в живых. Маму я бы убедил. Но тут вмешался декан факультета Ясен Николаевич Засурский. Он не стал меня уговаривать. Просто тянул время и кормил меня завтраками. В общем, корабль ушел без меня. Я переживал, но не долго. Время было интересное, да и пора было думать о дипломе, который перерос сначала в кандидатскую, а потом в докторскую диссертацию.

Внезапно Каталония

Докторскую я защитил год назад. А началась эта история в 1987 году. Моя мама, которая прекрасно владела испанским языком, настояла на том, чтобы в университете его начал учить и я (английский хорошо знал со школы). В страну как раз в массовом порядке поехали иностранцы, и с языковой практикой не было проблем. Уже на первом курсе я водил для иностранцев экскурсии по Москве и вернулся к этой практике после армии. Однажды на пасхальные каникулы к нам приехало 67 испанцев смотреть Северный Кавказ. Испанцев рассадили в пять автобусов. В каждом — свой переводчик. Я был самым молодым, поэтому мне достался автобус с детьми. Все почему-то думали, что с ними легче. На самом деле все было с точностью до наоборот. Там, где взрослый деликатно поправит, если ты оговоришься, дети начинали ржать. Меня это очень смущало. Но был стимул подтянуть язык, и всю поездку вечерами я просиживал со словарями, краем уха прислушиваясь к разговорам взрослых. Тогда-то я и услышал, что часть испанцев говорит между собой на каком-то другом языке. Оказалось, они из Каталонии. И после экскурса — лингвистического и исторического — они пригласили меня в гости. Нужно было только купить билет, а программу и проживание мне обещали организовать.

Так на зимних каникулах пятого курса я оказался в Испании. Это была моя вторая поездка за границу. Мне было интересно все: как живут люди, как готовят себе еду, как ходят в школу и на работу, как отдыхают вечерами. За месяц я объездил почти всю страну и на десять дней задержался в Барселоне. Там мои новые друзья накупили мне каталонских книжек, учебников и словарей. Водили повсюду, даже в редакции каталонских газет. Испанца бы туда никогда не пустили, а перед русским студентом все двери были открыты. В общем, вернувшись в Москву, я записался на курс каталанского языка при филфаке МГУ, за два месяца его освоил и написал диплом по каталонской журналистике XX века. Все благодаря наработкам, которые делал во время поездки в местных редакциях и библиотеках. Вот так почти случайно в моей жизни появилась прекрасная тема, которая столько мне дала и по-прежнему интересна.

© Высшая школа экономики

Поработаю три года и уйду

Вообще, все самые серьезные события в моей жизни приходили так, будто кто-то свыше мною руководил. Я и в аспирантуру попал совершенно случайно. Мне всю жизнь хотелось работать журналистом, в полях. Но так сложилось, что университет я окончил в 1993 году. Выбирать было особенно не из чего. Меня пригласили в ЦК профсоюза медработников делать корпоративную газету. Мне, вчерашнему выпускнику, давали должность главного редактора с огромной зарплатой и заданием создать газету мечты. Я загорелся. И тут Засурский меня в аспирантуру пригласил. Нужно было вежливо отказаться. Я же всего этого не хотел. Не имел склонности. Но из уважения к декану подал документы. А потом все же раздумал и пришел в отдел аспирантуры забирать документы. Это оказался тот редкий момент, когда Ясен Николаевич не был занят. Обычно у него куча народу в приемной сидела, а тут никого. Я говорю: мол, понял, что это не мое. А он: «А почему ты так думаешь? Я говорю, что твое». И хихикает. Он всегда говорил полушутя-полусерьезно. Я говорю: «Нужна ваша виза, чтобы забрать документы». А он: «Не дам. Будешь поступать». Я говорю: «Я не поступлю». Он: «Поступишь». — «Я экзамены завалю». — «Ну попробуй». И вот пришел я на первый экзамен, а там преподаватели, которые меня пять лет учили. Ну не мог я им ахинею нести в лицо. Получил пятерку. Второй экзамен был по философии. Там чужие профессора сидели. Я нес чушь, но получил четверку. А третий экзамен был испанский язык. Думаю, как же мне испанский завалить? Буду говорить по-каталански. И вдруг в аудиторию входит моя преподавательница испанского Вероника Касимовна Чернышева и говорит: «Этому — только пятерку». Так с легкой руки Засурского я поступил в аспирантуру и спустя год начал преподавать. Мне все казалось, что это временно: поработаю три года и уйду. Помню, когда первый год моего преподавания заканчивался, я пришел с фотоаппаратом. Думаю, буду потом всем фотографии показывать и рассказывать, что в МГУ вел занятия. И задержался на тридцать лет.

Буквально на днях в серии ЖЗЛ издательства «Молодая гвардия» выйдет в свет моя книга о Ясене Николаевиче Засурском, легендарном декане факультета журналистики МГУ. Мне повезло. Ясен Николаевич курировал меня на всех этапах университетской жизни. Был моим научным руководителем в аспирантуре. Потом назначил меня начальником курса, взял в штат, при нем я стал сначала старшим преподавателем, затем доцентом. Однажды он предложил мне работать выпускающим редактором в его журнале об американской культуре «Ниагара». Мы с ним общались вплоть до его ухода из жизни. Примерно за пару лет до смерти Ясен Николаевич показал мне письмо, которое я ему написал, будучи в армии. Перед моим уходом на срочную службу он подарил мне свою книжку и велел писать ему. И я тогда написал письмо, которое он сохранил. Я был просто потрясен. На мой вопрос: «Зачем?» — Ясен Николаевич ответил: «Я же должен был знать, с кем буду работать». И, как обычно, заулыбался.

© Высшая школа экономики

«После Института медиа вы просто не сможете не стать журналистом»

В Вышку я пришел два года назад, после долгих лет на журфаке МГУ, и первый месяц ходил и всему удивлялся: проектору в аудитории, кулеру в коридоре, тому, что студенты куда-то уходят, оставляя вещи без присмотра. И студенты в Вышке другие. Интересно, что здесь нет тусовочности. Вот на журфаке, когда закончится экзамен или защита дипломов, студенты потом почти до утра веселятся у памятника Ломоносову. Здесь была защита дипломов — защитились, обсудили и разъехались по своим рабочим местам. Я долго над этим думал, а потом понял, что здесь, в Вышке, учеба очень четко структурирована и нет какого-то преподавательского самодурства. Формула оценки ясным образом прописана. Студент ее знает и знает, что ему нужно сделать, чтобы получить тот или иной балл. Сколько посетить семинаров, сколько сделать выступлений, на сколько знаков написать эссе. С одной стороны, учебный процесс устроен более прагматично, а с другой — честно и открыто, и это всем удобно: и студентам, и преподавателям. Опять же есть система скидок для контрактников. И если человек на скидке, он старается, чтобы с нее не слететь. А те студенты, которые работают, имеют возможность прямо из офиса присоединиться к занятию. Раньше я даже представить себе такого не мог. Мне все это очень нравится. Потому что, во-первых, это уважение к студенту — когда ему сразу четко дают понять, чего от него хотят. А во-вторых, студент получает структурированные знания. Я так и говорю всем: «После Института медиа вы просто не сможете не стать журналистом. Только если сами не захотите. Потому что здесь стопроцентное попадание в профессию».

Кроме работы в Вышке, я являюсь академическим директором Школы журналистики имени Владимира Мезенцева при Центральном доме журналистов, у истоков которой, кстати, тоже стоял Засурский. Также веду занятия в медиаклассах двух школ. И каждый раз на первой встрече спрашиваю учеников, почему они решили стать журналистами. Хотя мне кажется, смысл медиаклассов не только в подготовке к учебе на журфаке. Важно, чтобы молодой человек стал медиаграмотным, чтобы умел распознавать фейки и не стал жертвой мошенников. Но есть среди моих школьников такие, кто идет до конца и поступает в университет. Это в основном те, у кого нет журналистов в семье, ледоколы. Я сейчас как раз пишу книжку для современных старшеклассников, мальчиков и девочек, у которых нет возможности пойти на подготовительные курсы в университет или на день открытых дверей, чьи семьи не могут себе позволить поездку в Москву или какой-то другой университетский город. Это будет практически пошаговая инструкция с момента, когда человек почувствовал в себе журналиста, до момента, когда он, первокурсник, получил студенческий билет.

3 июня