«Меня принимали
за племянника нобелиата»

Григорий Канторович — один из сооснователей Вышки, человек, который читал лекции будущим преподавателям университета в то время, когда университета еще не существовало. В свой юбилей (5 января ему исполнилось 75 лет) Григорий Гельмутович рассказал «Вышке для своих» о своем знаменитом однофамильце, о становлении университета и о нынешнем его ощущении.

«Бердичев вы знаете по анекдотам»

Когда я сейчас оглядываюсь на прошедшие годы, то различаю два отчетливых периода: до Вышки и в Вышке. Они, конечно, тоже неоднородные, внутри каждого свои этапы и изменения, но «перемена участи» связана именно с Вышей школой экономики. До 1980 года я и представить себе не мог, что моя жизнь будет связана с экономикой, так же, как до 1992-го не думал, что моей основной профессией станет преподавание.

В 1980 году я, будучи физиком по образованию, пришел работать в Научно-исследовательский институт по ценообразованию при Госкомитете цен. За пять лет до этого произошло уникальное для советской науки событие: мой однофамилец Леонид Витальевич Канторович, выдающийся математик, получил Нобелевскую премию по экономике «за вклад в теорию оптимального распределения ресурсов». Поначалу в НИИ цен, а позднее и в других экономических кругах некоторые меня принимали за родственника, чуть ли не племянника нобелиата. 

Не знаю, есть ли на самом деле пересечение моих Канторовичей с теми: мои попытки отследить генеалогическое древо дальше второго-третьего колена закончились неудачей. Мне фамилия досталась от отца, семья которого происходила из Томашува-Мазовецкого, а сам он родился в Германии, в Эссене. Спасаясь от невзгод, семья отца эмигрировала в СССР, в Еврейскую автономную область, и в 1937 году мой дед был там арестован, а в январе 1938 года расстрелян. Моя бабушка с тремя детьми перебралась к сестре в Бердичев — город, название которого большинству знакомо лишь по еврейским анекдотам да по чеховскому Чебутыкину. Отец окончил школу с золотой медалью, и несмотря на то, что он был сыном «врага народа», его приняли в МИХМ. Из института отец ушел на фронт, воевал в батальонной разведке, а вернувшись в 1945-м, оказался на одном курсе с моей будущей мамой. Ни его мать, ни сестры живыми из Бердичева не выбрались. В аспирантуру, несмотря на красный диплом, отца уже не взяли. Он уже был женат, родился я, и мои родители распределились в знакомый отцу Бердичев, где был крупный завод химического машиностроения. 

Там я провел все свое детство. В 90-е годы из Бердичева уехало множество людей, и город сильно изменился. Но в мое время это был провинциальный, хотя и достаточно крупный районный центр, и, самое главное, интеллектуальных ресурсов там было достаточно. 

Я учился в лучшей в городе, но обычной школе. Никаких репетиторов у меня не было, но мои школьные учителя давали такой багаж знаний, что его хватало на многое. Был у меня, например, прекрасный учитель математики, еще дореволюционной закалки — Владимир Викторович Сорокопуд. Большое влияние оказала на меня и учительница литературы — Рахиль Мироновна Шехтман. После школы, получив золотую медаль, я поехал в Москву и довольно легко сдал все вступительные экзамены в Физтех на пятерки.

«Вся прелесть антисемитизма»

Самым престижным тогда (и сейчас) в Физтехе считался факультет общей и прикладной физики, но я, отчасти под влиянием книги и фильма «Иду на грозу», поступил на факультет аэрофизики и прикладной математики. Учился я легко и с огромным удовольствием. Отучился шесть лет в институте, еще три года в аспирантуре. И только после окончания почувствовал на себе всю прелесть антисемитизма. Несмотря на красный диплом, кандидатскую степень и отличные рекомендации, на работу устроиться оказалось практически невозможно. Мой научный руководитель в аспирантуре был директором научно-исследовательского института, но и он ничего не смог поделать. Учась в аспирантуре, я женился, из общежития по ее окончании пришлось съехать, а московской прописки не было, так что вопрос стоял остро. В конце концов по рекомендации родителей друзей меня взяли на работу в Подмосковье, в Центральный научно-исследовательский институт бумаги, где я проработал следующие пять лет. Конечно, в этом было что-то познавательное: в лаборатории перспективных технологий мы моделировали технологические процессы при производстве бумаги и целлюлозы, я познакомился с работой гигантских бумагоделательных машин. Но в целом мне там было довольно грустно, хотелось заниматься вещами более содержательными.

В 1980 году мой друг Сева Гурвич предложил мне перейти в тот самый НИИ по ценообразованию. К экономике мое отношение было довольно снисходительным: в отличие от математики и физики, наукой мне это занятие не представлялось. Впрочем, экономических знаний от меня поначалу и не требовали. Нужно было программировать уже поставленные задачи. Постепенно начал заниматься и содержательными задачами. Вхождение в экономику было нелегким. Первый ученый совет, на который я пришел в НИИ цен, произвел на меня шокирующее впечатление. Диалог был примерно такой: «Здесь у нас так-то и так-то, потому что Маркс в третьем томе “Капитала” сказал то-то и то-то». — «Да, но вот в четвертом томе он сказал следующее…» И это все на полном серьезе.

Основной областью, которой я там начал заниматься, было моделирование системы оптовых цен на основе межотраслевого баланса. Мы просчитывали реформу цен, которая случилась на самом излете СССР, решали другие интересные задачки. Например, обсчитывали, что произойдет, если все республики СССР перейдут в расчетах между собой на мировые цены. Задача легко формулируется вербально, но смоделировать ее и предложить разумный сценарий труднее. Но нам удалось это сделать. Цифр не помню, но качественный вывод, подтвердившийся впоследствии, заключался в том, что от перехода выиграют только Россия, Казахстан и Туркменистан, остальные потеряют, и больше всех — Украина. 

Вовсю шла перестройка, открывались новые возможности, у меня начался карьерный и содержательный рост. В 1987-м я стал завсектором, еще через год — завотделом института. В начале 1990-х годов я перешел в Институт народнохозяйственного прогнозирования Академии наук. Отдачу от своей деятельности на тот момент мы ощущали явственно: ученых приглашали на всякие «высокие» обсуждения, мы обсчитывали варианты для Министерства энергетики, Министерства экономики. Считали ночами: машины были медленные, слабые, процесс долгий. 

Идея Вышки

И в этот момент возникла Вышка. 

Точнее, возникла тогда только идея Вышки. Игорь Владимирович Липсиц предложил мою кандидатуру для того, чтобы подтянуть будущих преподавателей Вышки по математике — точнее, по тем разделам математики, которые нужны экономистам. Мне это показалось любопытным, и я согласился попробовать. 

Педагогического опыта у меня на тот момент практически не было, разве что, когда был аспирантом, немного работал в долгопрудненской школе, подменяя заболевших учителей. Но я, как и все тогда, понимал, что нет в стране учителей, готовых преподавать экономику. Нам нужно было подготовить молодых преподавателей, которые смогут преподавать по стандартам, малознакомым в нашей стране. Пришли к нам в основном молодые выпускники экономического факультета МГУ, и, прежде чем послать их на стажировку в Нидерланды (тендер от Европейского союза выиграл Университет Эразмус, он стал нашим партнером), мы решили подтянуть их знания по современной экономике и математике. 

Я стал конструировать курс, смотрел западные учебники (а интернета еще не было), сам для себя открывал какие-то вещи, и, еще до приказа Егора Гайдара о создании Вышки, в сентябре 1992 года занятия начались. Параллельно со мной Револьд Михайлович Энтов подтягивал уровень экономической теории. В перерыве одной из моих лекций весной 1993 года Ярослав Иванович Кузьминов и предложил мне не только преподавать в будущем учебном заведении, но также возглавить и сформировать в нем кафедру математики.

Перейти полностью я тогда не решился, пришел на полставки. Но уже чувствовал, что это меня затягивает. Я подбирал сотрудников, которые могли бы учить магистров (ведь изначально в Вышке задумывалась только магистратура). И только в последний момент, летом 1993 года, Ярослав Иванович решил, что не встанет на ноги учебное заведение, если у него не будет своего бакалавриата. Все тогда решалось и осуществлялось очень быстро, так появился бакалавриат, да и моя кафедра расширилась до кафедры математики, статистики и эконометрики. Всю линейку математических и количественных курсов для подготовки экономистов мы с коллегами разрабатывали заново, опираясь, конечно, на мировой опыт.

Хорошо помню, как непросто было набрать 200 человек в магистратуру, никто о нас ничего не знал, но тем не менее нашлись желающие. Провели вступительные экзамены, набрали 199 человек. И начались занятия. По воле случая моя лекция по математике 1 сентября 1993 года оказалась первым занятием магистратуры Вышки. Где-то через полгода Андрей Уральский, который был деканом магистратуры, уехал в США, получив годовой грант, и предложил меня для его временной замены. Так я стал совмещать заведование кафедрой и деканство в магистратуре. А еще через полгода мне предложили перейти в Вышку совсем.

Мне было уже около 45, и я не считал себя преподавателем — я был научным работником. Тем не менее какой-то опыт преподавания и руководства уже появился, и я ввязался в дело. Я был деканом магистратуры, затем 15 лет был проректором, отвечал за приемную кампанию, довузовское образование, какое-то время курировал филиалы. 

Если попытаться объяснить, почему Вышка сразу стала качественно отличаться по уровню образования, то я бы сделал акцент на международных связях. Сначала связи с Университетом Эразмус, затем, довольно быстро, — с Сорбонной, с Лондонской школой экономики, они обеспечивали нам внешний контроль очень компетентных людей. С самого начала иностранные преподаватели приезжали читать лекции нашим студентам. Как правило, приезжали ненадолго, вели интенсивные курсы, и мы сразу приняли правильное решение: к каждому иностранному преподавателю прикрепляли нашего молодого кандидата наук, чтобы он подхватывал этот курс в дальнейшем. И так произошло почти со всеми курсами. 

Что еще способствовало успеху Вышки — это, конечно, люди, которых удалось собрать. Ершов, Коссов, Уринсон, Энтов, Ясин — это все были очень известные в мире российской экономики фигуры. Сейчас фигуры такого масштаба преподают в Вышке уже не на факультете экономики, а на факультете компьютерных наук, на факультете математики, других новых факультетах. 

Для меня как проректора один из самых ответственных участков был связан с приемом и работой с будущими абитуриентами. Для нас ведь было принципиально важно заслужить и сохранить образ неподкупного, справедливого университета. А авторитет постепенно рос, желающих у нас учиться становилось все больше. Это ведь было время до появления ЕГЭ, на вступительные экзамены допускались по фотографии в паспорте. И работали специальные фирмы, которые подбирали похожие типажи из талантливых ребят, чтобы сдавать за клиентов. Вот мы и придумывали способы разоблачения «двойников». Один раз человек весь забинтованный пришел, так что лица не видно. Конечно, тоже был подставной, вычислили и его. Еще до эпохи ЕГЭ мы перешли на полностью письменные, более объективные вступительные экзамены, первыми ввели интерактивные электронные контакты с абитуриентами (наш знаменитый форум), полностью открыли динамику конкурса через интернет.

«Прошла, как Ломоносов, 20 километров»

Были и уникальные задачи. Один раз, например, к нам обратились из правительства с просьбой, чтобы мы организовали целевой набор ребят из Чечни и Дагестана — довольно большую группу. Спокойствия в Чеченской Республике еще не было, но наши сотрудники поехали туда, чтобы организовать вступительные экзамены. Там тоже были попытки сделать так, чтобы сдавали экзамены одни дети, а в Москву поехали бы учиться другие, но мы это все пресекли. И я до сих пор помню девочку, ее звали Ума. Она, как Ломоносов, пришла в Дагестане из своего горного аула в Махачкалу, сдала экзамены и поехала учиться. Крохотная девочка была — и шла 20 километров. И потом она была второй в рейтинге на факультете мировой экономики и мировой политики.

И могу смело сказать, что за все время, сколько я работаю, — и это заслуга университета — мы на бюджетные места никого по блату не зачислили.

Такого замечательного времени, как на старте, больше не было. Все только начиналось, это был дух творчества, свобода преподавания, это приносило огромное удовлетворение. У нас не было сверхзаработков, но коллеги переходили в Вышку из-за свободы академического самовыражения. Никто особо не считал свою выработку по часам. У меня случалось по 20 часов преподавания в неделю, и я почему-то не уставал, желания снизить обороты не возникало. Это было удивительное время. И очень притягивали студенты: такой мотивации учиться, как у магистрантов первых лет, я больше не встречал.

Он очень важен — этот взаимный, двусторонний энтузиазм, интерес. Ведь одновременно с нами начиналось много образовательных проектов. Сейчас никто о них и не помнит. Только Вышка и РЭШ выжили и выросли.

Интереса за все эти годы я не утратил, и то, что у нас есть сейчас, я тоже ценю высоко. У нас появилась инфраструктура: лаборатории, институты. Уровень знаний, который мы даем студентам сейчас, несравнимо выше: думаю, сейчас мы даем бакалаврам более высокий уровень знаний по сравнению с тем, что давали тогда магистрам. И за эти годы появился новый повод быть удовлетворенным: поколения — да-да, поколения студентов, с которыми ты работал. Я помню очень многих, слежу за их жизненными успехами, карьерой. Со многими из них работаю теперь бок о бок в Вышке, другие достигли больших высот в бизнесе, в научных и аналитических организациях. Но главное — не достигнутые ими высоты, главное — то, что они смогли реализовать себя, а ты им в этом помог. И тем реализовался в них.

Фото из личного архива

Автор текста: Дранкина Екатерина Александровна, 5 января, 2023 г.