«Я учу скучным вещам»

Николай Берзон — один из самых авторитетных в России специалистов в области финансов, автор учебников по финансовому менеджменту и рынку ценных бумаг. В Вышке он руководит кафедрой инфраструктуры финансовых рынков, и в свой юбилей (17 октября исполняется 75 лет)  рассказал, почему проработал в Вышке с момента основания, хотя считал, что поработает здесь недолго.  

«Это было невезение «два в одном»

Берзон я по отцу, а по матери — Завьялов, и в моей родной Перми есть улица Завьялова, названа она в честь брата моего деда, Николая (меня тоже назвали в его честь). Оба они — и мой дед, и его брат — были старыми революционерами: делали еще первую революцию, 1905 года, а потом вторую, 1917-го. В промежутке между этими двумя революциями мой дед отбывал ссылку в Туруханском крае, и там же отбывал ссылку Сталин. Они были знакомы. Кроме того, дед был знаком со Свердловым, со многими другими революционерами. В том, что он при таком раскладе дожил до 84 лет, есть большая доля везения, но и географический фактор тоже: вся его жизнь была связана с Пермью, а Пермь по тем временам — глухая провинция, порядки не те, что в Москве. Дед был членом горкома, обкома партии, в 37-м году был репрессирован, но провел в заключении буквально несколько месяцев. Его заставляли подписать сфабрикованные показания на своих соратников по революционным делам, избивали, но он ничего не подписал, и его в конце концов выпустили, лишив всех должностей и регалий. Во время войны его организационные способности пригодились: он руководил госпиталем в Перми, руководил успешно, и потом его партийная карьера продолжилась вплоть до эпохи «борьбы с космополитизмом». В этом вопросе он не проявил должного рвения, и его «сослали» руководить Пермской картинной галереей. В этой картинной галерее мы с моим младшим братом и выросли фактически: часто там бывали, рассматривали картины, знаменитую пермскую деревянную скульптуру, пытались добиться от деда каких-то интересных баек или обсудить личность Сталина, но он не любил об этом говорить, в идеалы революции верил до конца, а что он на самом деле думал о «перегибах» — так и осталось тайной. Бабушка — она бывшая актриса, красавица, женщина эмоциональная — нападала на него после разоблачения культа личности: «Ну скажи, ты же это все видел!», — но дед молчал.

Отец мой был главным инженером института, который занимался проектированием энергосистем, и параллельно он преподавал в Пермском политехническом институте. Мама тоже преподавала: она по образованию фармацевт, работала в Пермском фармацевтическом институте. Для меня они тоже хотели карьеры академической, но я пришел к ней несколько окольными путями. Сначала, после 9-го класса, я пошел на завод учеником слесаря. Для моих родителей это был шок, конечно: хороший еврейский мальчик (со скрипочкой, правда, не сложилось, но шахматист, фотографией увлекался) — и вдруг слесарь. Но я это решил, потому что в тот год случилась реформа школьного образования, и вместо 10-летки ввели 11-летку, разбавив школьную программу профподготовкой. А я терять год не хотел, решил, что аттестат я получу в вечерней школе, а пока буду работать. Я пошел работать на Завод имени Свердлова, который делал авиадвигатели, поскольку поступать я хотел в Политех, на новое направление «Авиадвигатели и ракетостроение». Только что Гагарин слетал в космос, и все бредили космосом, и я тоже. И вот я получил свою квалификацию «слесарь-сборщик четвертого разряда», получил аттестат и отправился в Политех. Но конкурс в тот год на эту специальность был 25 человек на место, и сдать нужно было на одни пятерки. А мне за один экзамен поставили четверку, и я не прошел. И случилась, как назло, еще одна реформа. Раньше призыв в армию производился один раз в год — осенью, и я думал, что у меня год в запасе. За этот год я подготовлюсь и летом сдам экзамены в университет. Но как раз в этом 1965 году вместо одного призыва в армию ввели два, и весной я чин чинарем отправился в армию. 

Это было невезение «два в одном»: во-первых, загремел в армию неожиданно, а во-вторых, загремел на три года. В то время в сухопутных войсках служили три года, а на флоте вообще четыре. А вот когда я возвращался, дембелями вместе со мной становились те, кто отслужил два года, — еще одна реформа случилась… Но я считаю, что внутри этого невезения прятался, наоборот, хороший для меня поворот. Я служил в радиотехнических войсках, обслуживал радиолокационную станцию — такие станции находись в лесах, в удаленных местах (это называлось «точка»), наша точка была на Урале, в Челябинской области. Три года нахождения на этой точке и работа на радиолокационной станции убедили меня в том, что никаких теплых чувств я к технике не испытываю: что нужно, буду делать, но собрать-разобрать-усовершенствовать руки у меня не чешутся, страсти нет. А мои одноклассники за то время, пока я служил в армии, — во всяком случае, самые способные из них — поступили в Пермский госуниверситет, на экономический факультет. И когда я демобилизовался, встретился с ними, поговорил, и я понял, что то, чем они занимаются, мне намного ближе. В итоге я поступил туда же, и это определило мою дальнейшую жизнь. 

«Не распаковывая чемоданов, ехать в Москву»

Конечно, в то время экономическое образование было, мягко говоря, своеобразным. Были профессора, которые читали какую-то замшелую ерунду по пожелтевшим от старости листочкам, но были у меня преподаватели, которые блестяще читали лекции. Например, политэкономия социализма в основном состояла из штампов и лозунгов, но в рамках этого курса был раздел «Критика буржуазных теорий капитализма», который нам читала профессор Паршикова, она блестяще «критиковала» загнивающий Запад. На ее лекциях всегда был аншлаг, от нее мы узнали про кейнсианство и неокейнсианство, про теорию конвергенции, теорию «уравновешивающей силы», про новое индустриальное общество и т.д. Она в те небольшие часы, которые отводились на этот раздел, сумела рассказать нам о том, как развивалась экономическая мысль в западных университетах, дать короткое описание того, как развивается экономика на Западе, какие там есть течения, куда движется мир. Политэкономию капитализма нам читала красиво, эмоционально профессор Петрова. Благодаря ей мы очень подробно разобрали «Капитал» Маркса, который действительно является фундаментальным трудом. Мою дальнейшую судьбу определил, очевидно, Рем Александрович Коренченко, который читал экономику промышленности. Тогда начались (но почти сразу закончились) так называемые косыгинские реформы, и он нам описывал их содержание: хозрасчет, бригадный подряд. Меня эти вещи очень увлекли, на лекциях Рема Александровича я начал понимать, что действующая система нежизнеспособна, надо в ней что-то менять. 

После диплома я получил распределение на свой родной Пермский авиастроительный завод, благо у меня как отличника была возможность выбирать, и я его выбрал. Но выйти на завод мне было не суждено. Буквально накануне моего первого дня на заводе мне звонит Рем Александрович и говорит: «Приходи ко мне завтра, хочу поговорить». Оказалось, к нему приехали представители свежесозданного Ижевского университета и попросили рекомендаций, кто из выпускников мог бы у них преподавать. Дело в том, что тогда, в 1973 году, по решению партии и правительства каждая республика должна была обзавестись собственным университетом. В частности, такой университет создавался в Удмуртии. Рем Александрович порекомендовал меня, и я, конечно, тут же согласился. Но оказалось, мне выпал еще более счастливый билет: как только я прибыл в Ижевск, мне предложили, буквально не распаковывая чемоданов, ехать в Москву — поступать в аспирантуру. Оказалось, университет получил целевые места в аспирантуре Института народного хозяйства им. Плеханова и рассчитывал через три года получить меня к себе уже в виде специалиста со степенью. 

В те времена Плешка была лучшим экономическим вузом в стране. Я попал на кафедру к профессору Каменицеру С.Е. и три года был абсолютно счастлив, учась любимому делу у лучших преподавателей. На третьем году защитил диссертацию по теме, связанной с экономикой научно-технического прогресса. К тому же за эти три года я успел жениться. И естественно, возвращаться в Ижевск хотел меньше всего. Но советская система хочу — не хочу особо не поощряла, так что к назначенному часу я прибыл в столицу Республики Удмуртия. Меня отправлял в Москву проректор университета Борис Николаевич Шульга, и он же, потирая руки, радостно меня встретил и попросил помочь подготовить отчет по какой-то хозрасчетной теме. Месяц я работал над этим отчетом, сдал его, а когда я спрашивал, какой курс я буду читать, когда начнутся мои занятия со студентами, какая у меня будет нагрузка, Борис Николаевич плавно уходил от ответов. Исходя из этого, я понял, что они не очень заинтересованы во мне как преподавателе (то ли в университете ставки не было, то ли они не могли меня обеспечить как семейного человека жилплощадью). И действительно, после успешной сдачи этого отчета заказчику Борис Николаевич приглашает меня к себе и объявляет: «Езжай к жене, в Москву, и можешь не возвращаться». Это случилось, как в новогодней сказке, 27 декабря 1976 года. И я, конечно, с радостью поехал.

«Бьют-то не по паспорту…»

Этот неожиданный кульбит в Ижевске казался мне огромной удачей только до тех пор, пока я не занялся трудоустройством в Москве. Дело в том, что в те славные времена безработным человек мог быть ровно месяц. Если за это время работа не находилась, на горизонте маячило звание «тунеядец», а за это у нас, как известно, судили. В поисках работы я кинулся в родную аспирантуру. Я был там на хорошем счету, и мой научный руководитель снабдил меня целым списком своих учеников, у которых могли быть вакансии. Я быстро пошел по этому списку и отовсюду получал одинаковые ответы: «Мы бы с радостью, но вот только что закрыли эту вакансию, ничего другого нет». В конце концов меня просветили: вакансии-то не закрыты, но все дело в твоей фамилии. Я слабо сопротивлялся: «Но я же русский по паспорту…», — на что мне резонно отвечали в духе любимых анекдотов, что «бьют не по паспорту, а по морде». 

По своей теме, которую я разрабатывал в диссертации, мне найти так ничего и не удалось. Но за два дня до истечения отведенного срока одна сердобольная женщина с кафедры порекомендовала мне съездить в отраслевой институт при Министерстве тракторного и сельскохозяйственного машиностроения, там спросить недавнего выпускника кафедры Бориса Абрамовича Когана, ему как раз требуется руководитель сектора внутризаводского хозрасчета. Я немножко поупирался: где я, и где сельское хозяйство и внутризаводской хозрасчет?! Но долго ломаться возможности не было, и я туда отправился. Сроки подпирали настолько, что я уже боялся, что не выгорит и этот вариант, тем более что и утверждать мою кандидатуру должны были в министерстве. Беседа в министерстве прошла в теплой и дружественной обстановке. После этого — звонок из министерства в отдел кадров института, и на следующий день я вышел на работу. Так закончилась моя эпопея с трудоустройством. В этом институте я проработал три с половиной года, усвоил все тонкости внутризаводского планирования и учета, объездил полстраны с ревизионными проверками, которые проводило министерство. Это дало мне колоссальный опыт и понимание того, что такое экономика предприятия. Кроме того, у нас был прекрасный коллектив, каждый был готов помочь друг другу, никаких склок и сплетен. Мы были молоды и счастливы.

«Революционная идея платить за работу»

Все это время я смотрел по сторонам: мой интерес все же лежал в области развития экономики научно-технического прогресса и проблем внедрения новой техники в производство. И через некоторое время нашлась вакансия в лаборатории ВНИИ «Стандартэлектро» при Министерстве электротехнической промышленности. Тогда это было одно из ведущих министерств в стране, и там был отдел экономики научно-технического прогресса, и лаборатория была как раз при этом отделе. Это время я вспоминаю с удовольствием. Был конец 70-х — начало 80-х годов, вроде бы самый брежневский застой, но нам в этой лаборатории удалось тогда сделать много хороших и интересных вещей. 

Нам удалось протолкнуть довольно революционную идею в институтах, которые подчинялись министерству. Идея была в том, чтобы платить людям зарплату не в соответствии с окладом, а за проделанную работу. По сути, мы ввели бригадный, или проектный, метод. Есть, допустим, у отдела задача: спроектировать двигатель для таких-то целей, эта работа определенным образом оплачивается. Мы назвали это «цена научно-технической продукции». И неважно, сделана работа за месяц или за три, большим коллективом или маленьким, деньги распределяются между членами коллектива пропорционально трудозатратам. Конечно, внедрить такое новшество было бы невозможно без серьезной поддержки наверху, но в Госкомитете по науке и технике электротехническую отрасль курировал как раз человек очень прогрессивный — Покровский Александр Михайлович. Он много лет работал за границей, был поборником реформ, и, когда мы пришли к нему с этой идеей, она ему очень понравилась. В результате было специальное постановление ЦК КПСС и Совмина СССР, и все институты и конструкторские бюро, которые входили тогда в состав электротехнической промышленности, перешли на эту систему. 

Мы объездили большую часть этих институтов, рассказывали руководителям институтов, в чем тут интерес, и люди, которые там работали, восприняли это с неожиданным энтузиазмом. Реформы пошли очень хорошо, производительность труда выросла, НИИ и КБ стали избавляться от балласта. Инженеры, конструкторы и технологи зарабатывали в полтора-два раза больше, чем раньше, и эти реформы очень сильно тогда прогремели. Наше министерство в итоге стало таким пионером хозрасчета, самоокупаемости, повышения эффективности, а потом это переняло Министерство приборостроения. Могли бы и другие министерства перенять, но в основном система была очень косная, прогрессивных руководителей было мало. А я по итогам этого эксперимента написал докторскую диссертацию.

«Недостаточно ссылался на решения партии»

Когда началась перестройка, у меня появилась возможность устроиться на преподавательскую работу — до того тоже мешала фамилия. Я к этому давно стремился, прельщала и сама работа, и более свободный график. Мой товарищ по аспирантуре помог мне устроиться в Высшую партийную школу при ЦК КПСС. Партийные работники к моменту перестройки уже поняли, что им нужно не только учиться партстроительству и теории марксизма-ленинизма, но и учиться решать проблемы в экономике, а для этого нужно что-то в экономике понимать. Я начал работать доцентом на кафедре экономики промышленности и строительства. Конечно, со студентами-партийцами были свои проблемы: например, на одну мою лекцию пришел секретарь парткома и после долго мне выговаривал, что я недостаточно ссылался на решения партии. Но было и интересно. У меня, например, учился Николай Травкин. До того, как пойти учиться, он был строителем, бригадиром. И он придумал, по сути, то же самое, что я раньше внедрял, — бригадный подряд. По принципу: не нужно нам зарплаты, заплатите за объект, а мы уж сами поделим. Это было интересно — работать со взрослыми людьми, да еще в такое время… В те времена Высшая партийная школа превратилась в рассадник либеральных идей: с лекциями выступали Тельман Гдлян, который расследовал коррупцию в верхних эшелонах власти в Узбекистане (хлопковое дело), Егор Яковлев, Егор Гайдар, Борис Ельцин, который стал тогда первым секретарем Московского горкома партии и ратовал за более кардинальные реформы, чем горбачевская перестройка. На этих встречах вскрывались факты коррупции, воровства, некомпетентности принимаемых решений как на уровне ЦК КПСС, так и на местах. Тогда я написал заявление о выходе из партии и сдал партбилет. Секретарь парткома взял заявление, не шумел, не кричал. Только спросил: «Ты хорошо подумал? Ведь с завтрашнего дня ты у нас не работаешь». Я сказал, что это решение не эмоциональное, а обдуманное и окончательное. Время партийных школ и самой партии стремительно заканчивалось. Самое интересное, что меня не отстранили от ведения занятий. В августе 1991 года мы пришли на работу, и нас встретили люди с не очень интеллигентными лицами, с красными повязками на рукавах. «Вы кто такие?» — «Мы преподаватели, здесь работаем». — «Все закрыто, никто здесь не работает, забирайте свои вещи и уходите». 

Работая в Высшей партшколе, я одновременно преподавал на Высших экономических курсах (ВЭК) Госплана СССР, где повышали свою квалификацию работники Госплана, а также занимался консультационной деятельностью. Когда прекратила свою деятельность партшкола, я перешел на постоянную работу в ВЭК, которые к тому времени переименовались в Академию экономики Министерства экономики. Со времен того своего эксперимента я поддерживал активные рабочие отношения с Госкомитетом по науке и технике. Начальника отдела новых методов хозяйствования Александра Ивановича Казакова к себе в команду пригласил Анатолий Чубайс. Казакову предстояло заниматься приватизацией предприятий в регионах, и он позвал меня. Я категорически отказался работать в государственных структурах. Мне нравится преподавательская деятельность, у меня это хорошо получается. Я сказал Казакову, что не пойду работать в Госкомимущество, но если ему потребуется помощь, то я всегда готов ему помочь. Тогда он предложил быть внештатным консультантом.

Это был первый этап приватизации, ваучерный. Слава богу, я не являюсь соавтором этого мероприятия: хоть я и присутствовал при обсуждении способов приватизации, но решение было не моим. Как бы то ни было, правильный сценарий был выбран или неправильный — его нужно было реализовывать. Я въехал в приватизационные процессы достаточно плотно, консультировал предприятия по составлению приватизационных планов. Однажды меня попросили проконсультировать Каху Бендукидзе — тогда он был еще начинающим предпринимателем, присматривался к Уралмашу. И мы с ним сидели, рассматривали баланс этого предприятия: страх смотреть было на этот баланс, одни убытки. Выходило, что покупать завод можно только из-за помещений, и потом думать, как этими помещениями распоряжаться. И пока мы сидели, его сотрудники постучали в дверь, заходят: «Можно мы заберем тут кое-что?» Открывают шкаф, который занимал целую стену в кабинете, а шкаф полностью забит пачками ваучеров. Оказывается, они едут на чековый аукцион в Питер покупать акции какого-то предприятия. То есть вот такие предприимчивые люди, как Каха Бендукидзе, сумели сориентироваться в этой ваучерной приватизации, другие — нет.

Консультационной деятельностью я занимался параллельно с учебным процессом: ваучеры стали первым этапом в становлении рынка ценных бумаг, я приобретал знания в этой области. А после 1992 года Академию экономики при Министерстве экономики включили в только что созданную Высшую школу экономики. Так я стал сотрудником Вышки. Ярослав Иванович часто говорит, что Берзон достался Высшей школе экономики вместе со зданием в Гнездниковском, о чем я, кстати, не жалею.

«Оказывается, можно развиваться и не меняя работу»

Ярослав Кузьминов моложе меня на 12 лет: мне на момент создания Вышки было 46 лет, ему — 34, а выглядел он еще моложе. Когда я с ним встретился впервые и он рассказал мне, что создает новый университет, у меня было ощущение, что человек живет в какой-то выдуманной реальности. Масштаб этой созидательной силы я, конечно, не мог оценить. На голом месте, из ничего — и создать такую мощь. Сегодня дефицит российского бюджета примерно 3%, а тогда, в 90-е, дефицит был 35%. Что это значит? В первую очередь — что нечем платить зарплату бюджетникам: учителям, врачам, военнослужащим. В старых, заслуженных университетах преподаватели шли торговать на рынках, а тут новый университет. О чем это?! 

Одна из главных составляющих этого успеха — колоссальные организаторские способности Ярослава Ивановича, его умение видеть в людях главные их таланты и сформировать вокруг себя круг единомышленников. Благодаря этому мы имеем сейчас первоклассный университет. Но тогда, когда Ярослав Иванович пригласил меня влиться в этот небольшой коллектив и я дал согласие, я не предполагал, что это будет навсегда. В одной из книг, посвященной развитию личности, автор писал, что человек каждые семь лет должен менять свою работу, переходить в другую компанию, чтобы осваивать новые и смежные области знаний. Я в Вышке работаю почти 30 лет и постоянно чему-то учусь, так как в университете постоянно проходят какие-то новации. Оказывается, можно развиваться и не меняя место работы, потому что сам университет постоянно меняется, и ты должен соответствовать новым веяниям. Это увлекает, затягивает, и ты сам начинаешь генерировать новые идеи, предлагать новые проекты, создавать новые программы и курсы. 

Первоначально я работал на кафедре, которой руководил Игорь Владимирович Липсиц. Потом, в 1996 году, создал отдельную кафедру, которая специализировалась на изучении финансовых рынков и инструментов. Кафедра бурно развивалась, постоянно модернизировалась, в настоящий момент она действует как базовая кафедра инфраструктуры финансовых рынков, которая при поддержке Ярослава Ивановича была создана совместно с Московской биржей. Мы сумели на кафедре объединить академических преподавателей НИУ ВШЭ и специалистов-практиков Московской биржи. Такой синтез на порядок повышает эффективность обучения, позволяет студентам получить практические навыки в процессе обучения. В середине нулевых годов мы создали уникальную для России магистерскую программу, которая носит сейчас название «Финансовый инжиниринг». Это была первая в НИУ ВШЭ полностью платная практико-ориентированная магистерская программа. Потом по нашим стопам пошли другие кафедры и факультеты. Сейчас в университете реализуется несколько десятков платных программ, что позволяет НИУ ВШЭ иметь устойчивое финансовое состояние.

Я по своему характеру скептик. Исходя из этого, я не отвергаю новаций, но отношусь к ним скептически, пока сам их не попробую. Когда лет десять назад Сергей Юрьевич Рощин предложил записать мой курс как видеолекции на платформе Coursera, я согласился, но в глубине души думал, что из этого ничего не получится. Как можно заменить живое общение профессора со студентами какими-то видеолекциями? Кто их будет слушать? А на самом деле все получилось очень хорошо. Сейчас, когда я вижу, что мой курс прослушали и успешно сдали все тесты более 50 тысяч человек из разных уголков нашей страны, а также из других стран, то понимаю, что усилия были потрачены не зря. Я регулярно получаю письма от слушателей с благодарностью за качественные лекции. Это вдохновляет на создание новых курсов.

Моим лучшим свойством, очевидно, было и есть практическое понимание экономики. Я не теоретик, я предпочитаю знание, которое сам могу применить на практике. И я всегда применял, единственное исключение — приватизация. В этом я участвовать не хотел, так как считал, что она проводится не вполне корректно. Но в результате приватизации у нас появился фондовый рынок, биржа, акции и облигации. В тот момент никто толком не понимал, что это такое, как с этим жить, что делать. Мне это показалось интересным, и я серьезно начал изучать теоретические и практические аспекты, связанные с функционированием фондового рынка. Многие к этому явлению относились весьма скептически, и я тоже на начальном этапе не верил в продолжительность этого дела. Я помнил косыгинские реформы, которые быстро свернулись, мне казалось, что приватизация — это такая же блажь: поиграют и передумают. Но тут я ошибся. Действительно, на первом этапе своего развития фондовый рынок был очень маленьким, число компаний, чьи акции обращались на бирже, было невелико, малая численность частных инвесторов (всего несколько тысяч человек), небогатый выбор финансовых инструментов. Когда мы вместе с профессором Филоновичем С.Р. и Липсицем И.В. создали в 1999 году бизнес-школу и я начал читать курс по ценным бумагам, один из профессоров сказал мне: ты учишь людей тому, чего у нас нет. Тогда это показалось мне обидным, так как мой труд пропадает зря. Сейчас я думаю по-другому: наверное, это и правильно, студентов и слушателей на программах МВА надо учить тому, что ожидает их в будущем, чтобы они обладали необходимыми знаниями и умением, когда это будущее наступит. Сейчас на Московской бирже зарегистрировано 15 млн частных инвесторов, среди которых есть и те, кто учился у нас. 

Мой подход к инвестиционному процессу, конечно, стадионов слушателей не соберет, но шарлатанов, готовых поделиться технологиями предсказания трендов, и без меня хватает. Я не учу играть, я учу инвестировать. По молодости и по глупости я тоже думал, что смысл всей этой возни — купить внизу, продать наверху, и так до бесконечности. Но, прочитав сотни книг и проведя на рынке энное количество лет, я понял, что акции растут и падают абсолютно непредсказуемо. Можно просчитывать долю вероятности наступления тех или иных событий, но в итоге решающим станет событие, вероятность которого определялась цифрой, которой предшествовали шесть нулей после запятой. Я часто привожу в пример историю компании Long-Term Capital Management. В этой компании работали лауреаты Нобелевской премии по экономике, они тщательно просчитывали риски инвестирования, хеджировали эти риски, клиенты компании имели по 20–25% годовых в долларах. А вероятность того события, которое привело к краху компании, была микроскопической. Это событие могло произойти один раз в миллион лет! Но оно произошло.

Поэтому я учу скучным вещам. Не нужно ловить мелочь, пытаться угадать дневные или месячные колебания. Нужно уметь выявлять большие тренды: когда надувается пузырь, важно вовремя выйти из этого пузыря. Я не сторонник обманывать людей, обещать им золотые горы, это не в моем характере. Я им расскажу тихо, мирно, без нервотрепки, как выбрать акции, как выбрать брокера, который тебя не обманет и не кинет, у каких акций есть преимущество. Но преимущество — это не гарантия. Самое главное на финансовом рынке — это уметь оценивать риски. Если человек умеет это делать, то это половина успеха.

Собираюсь ли я уходить на заслуженный отдых? Да, собираюсь, уже достаточно давно. Но как подумаю, что я буду делать без своих студентов, без лекций, без живого общения с молодежью, становится грустно. Мне нравится читать лекции, дискутировать со студентами, от этого получаешь заряд бодрости, которая так необходима нам всем, а людям в моем возрасте особенно. Студентам тоже нравятся мои занятия. Об этом я сужу по их реакции, когда они последние восемь лет выбирают меня как лучшего преподавателя. Поэтому я поставил перед собой флажок: пока я студентам полезен, буду работать. Как только флажок упадет и меня перестанут выбирать лучшим преподавателем, то это сигнал для ухода.

Фото: Даниил Прокофьев

Автор текста: Дранкина Екатерина Александровна, 15 октября, 2021 г.