«Философ рискует самим собой»

19 сентября исполняется 80 лет Владимиру Натановичу Порусу — ординарному профессору Школы философии и культурологии Высшей школы экономики.

Мне везло всю жизнь

Своей жизнью я обязан многим людям, прежде всего отцу и матери . Я родился в 1943 году, когда Красная Армия штурмовала днепровский рубеж немецкой обороны, когда гибли многие сотни тысяч людей, а исход войны был еще неясен. Мама с моим девятилетним братом на руках была эвакуирована из Луганска в Киргизию, в город Ош. Там она, беременная мною, заболела брюшным тифом. Ее кое-как выходили, но рожать, сказали, не надо: ребенок будет больной или вообще умрет. Родить меня — это был отважный, почти безрассудный поступок. Я иногда шучу, что именно благодаря тому, что я родился, Красная Армия переправилась на правый берег Днепра. Мой первый писк слился с громом орудий великого сражения. Большую роль в моей жизни играл мой брат Борис. Это был прекрасный учитель и ученый, педагог, светлый и чистый человек. Мое детство прошло под его опекой. Да и потом, можно сказать, всю жизнь я чувствовал его духовное влияние.

Мне везло. Когда стоял вопрос, быть или не быть, всегда как-то проносило. Может быть, это от мамы. Или, как говорил мой дед, от Бога. Мне повезло во время службы в армии. Армия — это серьезно, ей нужно соответствовать, а я был довольно хилым юношей. Я служил в войсках тогдашнего Министерства охраны общественного порядка. На учениях, когда мы окапывались в снегу, я схватил воспаление легких, и старшина Киселев нес меня почти что на руках от учебного поля до санчасти. Фактически спас мне жизнь. А потом, возможно, спас меня еще раз, когда прямо-таки заставил пойти в сержантскую школу: «Ты интеллигент, еврей, в казармах тебе будет туго. Тебе надо быть командиром, а для этого — поступить в сержантскую школу. Твоя жизнь в твоих руках». Он гонял меня безжалостно, будил до подъема, и я лез на перекладину, на брусья, прыгал, бегал. Через три месяца я сдал нормативы и был зачислен в сержантскую школу. А когда через девять месяцев вернулся в часть сержантом, это было уже совсем другое дело.

Жить не буду, а туда поступлю

На третьем году службы по воле начальства (впрочем, я был не против, ведь это давало возможность часто получать увольнительные в город) я стал посещать занятия городского вечернего университета марксизма-ленинизма. Там меня заметил преподаватель философии — к сожалению, не помню его фамилии. Он давал мне почитать кое-какие книжки, о которых я раньше и не слышал. Как-то у нас возник разговор о том, что я буду делать после демобилизации, и я сказал, что не хочу возвращаться ни в машиностроительный институт, где учился на вечернем отделении, ни на тепловозостроительный завод, где работал сверловщиком. Преподаватель считал, что мне нужно в Москву, в университет. Дал мне справочник. Но я не верил, что это возможно.

Но мне снова повезло. Взвод, которым я командовал, дослужившись до старшего сержанта, занял первое место на учениях в Свердловском военном округе (мои ребята хорошо стреляли по мишеням), и меня командировали в Москву на слет победителей — так это тогда называлось. В Москве я пошел в университет. Сначала на Ленинские горы, увидел этот дворец, походил по нему. Оттуда — на Моховую, где тогда располагался философский факультет. Я зашел в библиотеку и буквально опьянел от увиденного. Короче, я сказал себе: «Буду тут учиться!» Вернувшись в часть, я засел за книги. Мы выезжали на неделю на заставу, где я был разводящим, помощником начальника караула, а ночами сидел у приборов и грыз учебники. Философский факультет МГУ — «в небе незнакомая звезда»! Жить не буду, а туда поступлю. Послал документы, получил разрешение начальства и, наконец (не без приключений, но это слишком длинная история), отправился в Москву.

© Высшая школа экономики

Чтобы поступить, нужно было получить не меньше 14 баллов из 15 возможных. Я хорошо сдал литературу. Неплохо написал сочинение, а по истории СССР, которая шла последней, кроме учебника, почти ничего не знал. На предэкзаменационных консультациях профессор рассказывал, какими вопросами валят абитуриентов. Один из них — какие события можно считать началом развития в России капиталистических отношений. Конечно, провинциальные школьники в этом ничего не понимали. А правильный ответ — открытие Всероссийской ярмарки в Нижнем Новгороде. Я запомнил, и это меня спасло. Когда я что-то невнятное мямлил по билету, аспиранты, которым я отвечал, обратились к руководителю экзаменационной комиссии. Он подсел, посмотрел на меня — в кителе, в сапогах, со значками военными — и говорит: «Ну что, солдат, ответишь на мой вопрос — будешь учиться, а не ответишь — извини. С чего начинается развитие капитализма в России?» Я помолчал, хотя у меня чесался язык, сделал вид, что размышляю: «Ну конечно, это не становление фабричного дела на Урале. А что тогда? Скорее всего, это открытие Всероссийской ярмарки. Это же деньги, единая финансовая система!» Так я получил свои 14 баллов и поступил.

«Володя, а чем вы вообще занимаетесь?»

В первый же месяц моего пребывания в общежитии у меня украли ботинки (единственные, других не было!). Я был очень разочарован, так как понял, что здесь, как и везде, надо держать ухо востро и уметь вертеться. Постепенно научился. Но главное — мне повезло с учителями. Логику нам читал Евгений Казимирович Войшвилло. На втором курсе я познакомился с Александром Александровичем Зиновьевым. Потом он стал моим руководителем диплома и благословил меня в аспирантуру. Я слушал лекции Валентина Фердинандовича Асмуса, Елены Дмитриевны Смирновой, Бориса Семеновича Грязнова, Теодора Ильича Ойзермана… Хотелось бы всех назвать, спасибо им.

К концу учебы я был председателем НСО факультета. У меня мог быть красный диплом, если бы не тройка по математике. Когда сдавали экзамен по математике, я как раз женился и, сами понимаете, еле получил свою троечку. Пересдавать не стал, я не честолюбив. Но цену себе знаю. К тому моменту у меня уже был решен вопрос об аспирантуре (рекомендация факультета и все такое). Я поступал в Институт философии АН СССР. Правда, чуть не засыпался на экзамене по диалектическому материализму: понятия не имел, что случилось с Дюрингом после книги Энгельса, да и плохо понимал, как «отомрет государство на пути к коммунизму». Но Павел Васильевич Копнин, тогда директор института, уладил проблему, и меня приняли.

В 1974 году я защитил кандидатскую диссертацию о «гносеологических проблемах многозначной логики», хотя уже тогда понял, что это спекуляции, вызванные главным образом тем, что математики и логики решили философствовать лучше, чем философы. Об этом мне сказал прекрасный философ Николай Николаевич Трубников, которому пришлось принимать у меня кандидатский экзамен по философии в аспирантуре. Два года я не вылезал из библиотек. Получил на экзамене «отлично». А после экзамена Николай Николаевич вышел со мной из аудитории и сказал: «Володя, а чем вы вообще занимаетесь? Поймите меня правильно и запомните: нужно заниматься тем, ради чего вы готовы сдохнуть. Не жить, а сдохнуть. А мне кажется, что вы занимаетесь не тем». Я похлопал глазами, но запомнил. Через некоторое время я понял, что заниматься логикой больше не буду.

«Возьму еще одного на свою голову»

Как часто я поступал по этому совету? Он хорошо запоминается, но жить по нему тяжело. Мне приходилось уклоняться от выбранного пути. Я делал зигзаги, поступал вопреки своим желаниям и намерениям. А как иначе? Я рано женился, двое детей, всякая чепуха, связанная с политикой. Начало моей научной карьеры пришлось на время тогдашней очередной «разрядки». Помимо прочего, евреям разрешили уезжать в Израиль. И они поехали. Многие, сотни тысяч. Из-за этого тем, кто не собирался уезжать, было невозможно устроиться на работу, но мне опять повезло. Помог академик Бонифатий Михайлович Кедров, тогда еще директор Института философии, которого уже собирались увольнять (и в конце концов уволили) как раз из-за тех, кто уехал, обвинив его в неправильном подборе кадров и «бесхребетном либерализме». Я попросил у него помощи. Помню, мы стояли на улице. Снежок падал на его седые волосы. Он подумал-подумал и сказал: «Черт с ними. Возьму еще одного на свою голову». И меня зачислили младшим научным сотрудником.

© Высшая школа экономики

Сектором, в который я попал, руководил Дмитрий Павлович Горский, душевный, умный человек. Тогда я понял, что мой интерес — в области философии науки. Вообще, философу найти свое направление трудно. Иногда кто-то подсказывает, книги оказывают влияние, люди — с кем поведешься, от того и наберешься. Отойдя от логики, я не сразу пошел по той дороге, по которой хотел. Тогда карьерный рост от младшего научного сотрудника до старшего мог идти десятилетиями. А кто такой младший научный сотрудник? Это почти нищий, только хуже. Потому что нищий обладает правами нищего, а младший научный сотрудник не может даже сказать, что он нищий. Чтобы выжить и прокормить семью, нужно было крутиться. Я работал в Москве, в Загорске, в Александрове. Преподавал аспирантам, читал лекции в Университете марксизма-ленинизма, делал рефераты с языков, которых даже не знал. Я читал по-английски, свободно владел украинским и самостоятельно обучился польскому языку, а зная их, уже можно было кое-как понимать специальную литературу на словацком, чешском и сербском. В Институте научной информации по общественным наукам издавался реферативный журнал (РЖ). Там платили, вот я и трудился: смотрел статью, понимал заголовок, понимал резюме, понимал в целом, о чем речь. А поскольку я был специалистом в этой области, этого хватало, чтобы написать реферат. Мне потом говорили, что у меня получалось даже понятнее и лучше, чем в оригинале.

Мы живем в мире антиномий

Вообще-то, философ — абстрактное понятие. Надо бы говорить: философ в СССР в 80-х годах, философ в России нулевых годов. Нулевые и сейчас памятны. Люди научились «вертеться»: кто-то специальность бросил, кто-то начал зарабатывать в ней. Я работал в трех-четырех местах. На зарплату, какую платили в Институте философии, прожить было невозможно, поэтому я быстро бегал и много писал. Пока ехал в электричке или автобусе, читал иностранные статьи. Бывало, журнал, который я читал, припечатывали грязным ботинком, так я раздражал некоторых едущих со мной пассажиров.

В конце 90-х я ушел из Института философии в Университет Российской академии образования (там платили побольше), а в 2002 году начал преподавать на философском факультете, который возник в Высшей школе экономики по инициативе — я так думаю — Ярослава Ивановича Кузьминова и Льва Львовича Любимова. К тому времени я уже защитил докторскую диссертацию. Профессор, заведующий кафедрой, потом руководитель Школы философии — этапы большого пути. Студентов я видел очень разных. Есть такие, что просто помешаны (в хорошем смысле) на философии, живут ею и иначе себя не мыслят, но их очень мало. Конечно, так было всегда. Но в былые годы они как бы располагались на вершине «вертикали», а другие — у подножия. А теперь, мне иногда кажется, наоборот. Мы живем в мире онтологических антиномий. Всегда были и будут падения и взлеты, ничтожество и величие. Утешаться или огорчаться от того, что история может повернуться так или иначе, — дело обывателя. А философ совмещает два взгляда. Один — это созерцающий взгляд на историю, как будто со стороны. А другой взгляд — это я в истории, взгляд изнутри. Мало кому удавалось совместить в себе эти два взгляда — человека и философа. 

Хочу еще сказать об эмпатии. В философии она очень важна. Если я не могу понять переживаний другого человека как свои собственные, мне нечего делать ни в преподавании, ни в философии. Когда я думаю о чем-то или о ком-то, я пытаюсь вжиться в предмет своей мысли. Если угодно, стать этим Другим. Это очень трудно, иногда кажется, что невозможно. Но если это не удается, философия в тебе замирает, а то и улетучивается вовсе. Мартин Хайдеггер лучше других уловил значение этого единства познающего и познаваемого и понял неизбывный трагизм этого единства.

Какова цель философии? Вслед за моим учителем, академиком Вячеславом Семеновичем Степиным, я бы сказал, что философ — это тот, кто размышляет над проектами культуры: критикует наличное бытие культуры, предлагает перемены и оценивает их динамику. Это трудная и часто, увы, неблагодарная работа. Проекты культуры удавалось предложить очень немногим за всю историю человечества. Они всегда подвергались критике — и людьми, и самой жизнью. Часто опровергались, отбрасывались. Но размышлять об этом — судьба философии, ее, если угодно, крест. И если ты считаешь себя философом (только не стоит кричать об этом!), будь готов на серьезный и опасный риск — ты рискуешь самим собой. Но, не рискуя, ты обречен на пустое умствование, краснобайство, за которое получаешь деньги, если, конечно, повезет пристроиться в соответствующую систему.

Приходится делать выбор. Это я говорю тем, кто только начинает свой путь в философии. Может быть, эти слова как-то помогут им.

19 сентября, 2023 г.