Рассказывают ветераны. Историю рассказала Сергейчикова Галина Анатольевна, 1936 г.р.

Мы жили в маленьком домике в Калуге. Семья у нас была большая, девять человек: моя бабушка, мама, мамины сестры (Нюра, Алёна и Вера) и четверо детей.

Помню, окна у нас низкие были. Бегут люди по улице, кричат: «Война, война началась!». Немцы дошли до нас осенью 41-го года. Соседи работали в управлении и эвакуировались. В Пучково (деревня под Калугой) жила бабушкина сестра. Мы всей семьёй пошли к ней, побоялись в городе оставаться. Помню, на заборе висели плакаты: немцы, в виде всяких зверей нарисованы. И мы боялись очень. А потом услышали, что немцы пришли.

В Ленинском сквере стояли столбы (в мирное время там были фонари). И немцы, если кого-то подозревали, на этих столбах вешали. И вот они долго висели, пока немцев не отогнали.

В соседнем доме жила тётя Лёля. Тётя Лёля, моя мать и Алёна втроём брали железные санки, пилу и шли за кониной. Очень много было почему-то немецких лошадей. Они были очень сытые, не такие как наши. Женщины их пилили (лошади были мертвые, уже замороженные) и привозили домой. И мы её ели. Иногда в эти котлеты и волоса лошадиные попадались. За кониной ездили, потому что больше есть нечего было. Жил рядом один русский предатель – «полицай». Он знал нас, что у нас большая семья и огород. И он знал, что у нас картошка в подвале должна быть. Он немцев привёл, и они картошку выгребли. Есть нечего было. Мы и траву рвали лебеду, крапиву варили.

Все, кто мог, эвакуировались. Остальные побежали по складам: кто зерно тащил, кто муку, в общем всё, что можно было взять, несли домой. Моя мама умела шить. Она шила людям, и нам за это люди приносили еду – у кого, что было.

Еще у нас на чердаке в старом доме кто-то прятался. Помню, что я лазила на чердак и видела, что там песок был насыпан по всему полу, да и следы были. Мы думали, что это наш солдат от немцев прячется. Бабушка варила конину в котле и выносила на огород. Вроде как подкармливала его. А потом, куда он делся, я не знаю, наверное, пробыл до последнего, пока наши наступили.

Напротив нашего домика жили муж с женой. До войны он работал на швейной фабрике главным инженером, и они не успели эвакуироваться. Он одевался в женскую одежду. Они приходили к нам, потому что было скучно. И вот однажды, видно, немцы услышали разговор, когда мимо шли, (у нас окна же низкие совсем) и прям из автомата очередь пустили в окно. И все побежали кое-как к двери, но по какой-то счастливой случайности никому не попала пуля, в пол впилась.

Два немца приходили к нам несколько раз. Один из них на губной гармошке играл. Приносили мне шоколадку. Говорили, что война – это плохо, и что они не хотят воевать, у них в Германии тоже дети были. Я боялась брать у них шоколадку, тогда один немец сам откусывал от неё кусочек и ел, а остальную опять протягивал мне – показывал, что она не отравлена. У немца под шеей был красный шарф, выходил из-под гимнастёрки. А потом два немца на соседнем огороде валялись. Я думаю, их свои же и расстреляли.

Еще я помню, как соседний дом горел, а у нас дорога была с углублением, и там образовалась вода. Я никак не могла перейти, держалась за бабушкину юбку, Надька с Юркой были на руках у неё, а немец один взял меня, перенёс и по голове погладил.

Надька с Юркой (дети маминой сестры) были маленькие, тётя Нюра только родила как раз, когда немцы наступали. Наши все убежали, а соседка старенькая работала в роддоме санитаркой. Она прибежала к бабушке: «Просковья, иди забирай Нюрку! Все врачи убежали, одни мамочки с детьми остались». Их нужно было кормить. Бабушка всегда держала козочек и поросят. Она потихоньку пойдёт в сарай, подоит и ребятам. А пол-литра этого молока на кухне были всегда, а кухня была проходная. Два немца пришли и один из них увидел это молоко и забрал. Бабушка бежала за ними, кричала, что у нас дети маленькие, а он её толкнул, пихнул в снег, и ушли они.

Помню ещё, как-то раз мы услышали, что немцы идут. Я и другие ребята спрятались и кричали: «gutes schwein, gutes schwein!». Это «хорошая свинья» значит по-немецки, дураки мы такие были.

Однажды мы были в бомбоубежище и слышали, как самолёт гудит. Мы выскочили, смотрим, а на самолёте звёзды красные, и он низко летит. Мы кричим, кричим, машем руками – наш самолёт летит. Наши иногда прилетали немцев бомбить.

Когда наши наступали, немцы нас загнали в кинотеатр «Центральный» и пошел слух, что его будут взрывать. И бабушка раздразнила ребят, чтобы они плакали. А там охрана стояла немецкая и она стала проситься, чтобы нас выпустили. И один немец пожалел, выпустил нас оттуда.

Потом мы пошли к бабушкиной сестре. Она жила недалеко от нас. У неё ночевали немцы (штук 20 их было). Они настелили сена из сарая в зале и спали на нём. И один так плакал: они с братом вместе служили, и он погиб. Я, когда рассказываю, у меня горло перехватывает (плачет). И он так плакал и так кричал: «Сталин капут, Гитлер капут!». А все его сослуживцы успокаивали.

Однажды, мужа бабушкиной сестры вызвали на улицу и что-то спрашивали, направляли на него оружие. Какое-то время держали его, час может быть, а потом отпустили. И он стал весь седой.

Как-то слышим – перестрелка. И кто-то стучит к нам в окно и кричит: «Наши пришли, наши пришли!». А мы смотрим, и правда наши солдаты идут. Мы с бабушкой тогда пошли к нашему дому. Он чудом не сгорел. Через день и мать с Алёной вернулись. Наши солдаты дали им немного еды. Какую-то капусту они в горелой кадке привезли. Вот так перебивались. А потом опять голодно было. Мы с Адкой ходили, рвали крапиву, а перед площадью Старого торга, в подвале полукруглого здания принимали эту крапиву и давали нам какие-то деньги. Недалеко была столовая. Мы с Адкой заходили в эту столовую, брали овсяный суп и кусочек хлеба. Суп мы ели, а кусочек хлеба несли на рынок продавать, чтобы на следующий день опять пойти в эту столовую. А я ещё ходила за морсом. Куплю бидончик морса, иду на рынок и кричу: «Кому морса холодного, кому морса холодного!». Вот так я продавала этот морс. Голодно было.

После освобождения Калуги возле нашего дома валялись солдаты. Их потом убирали. Зима холодная была, они были все замороженные, а ребята подбирали их садились на их верхом и с горок катались как на санках, в хороводы их ставили, радовались, что их выгнали.

Когда война закончилась, люди бегали по улице и кричали: «Война кончилась! Война кончилась!». Радио наладили, оно к тому моменту уже работало. По нему передавали. Праздника не было, голодно было, только ходили и радовались кричали друг другу, смеялись.