Кафедра ЮНЕСКО приняла участие в конференции "Глобализация и право: проблемы формирования Global Legal Skills"

25 марта профессор Михаил Федотов выступил на конференции Факультета права "Глобализация и право: проблемы формирования Global Legal Skills" с докладом "Глобализация вызовов и национализация ответов: на пути к Global Legal Thinking".

Видеотрансляция пленарного заседания.

Проблема формирования глобальных юридических навыков является естественным порождением глобализации многих экономических, социальных и просто житейских процессов, требующих юридического оформления в соответствии с нормами национального законодательства и правоприменительной практикой каждой из вовлеченных в эти процессы стран и, одновременно, с нормами международного права, включая прецеденты международных судов. В свою очередь, глобализация подогревается повсеместным распространением трансграничных информационно-телекоммуникационных сетей, в пространстве которых возникают, изменяются и прекращаются не только информационно-правовые, но и гражданско-правовые, уголовно-правовые, финансово-правовые, трудовые и т.п. правоотношения. Это обязывает юриста, участвующего, например, в определении правовой судьбы некоего произведения науки, литературы или искусства, используемого вне территории государства его происхождения или обычного местожительства автора, свободно ориентироваться не только в доктрине, догме и статусе Бернской конвенции и Всемирной конвенции об авторском праве, в соответствующих договорах ВОИС, решениях Межправительственного комитета ЮНЕСКО по авторскому праву, другом международно-правовом инструментарии, но также уверенно оперировать законодательством и правоприменительной практикой всех стран, в пределах суверенитета которых возникают в данном конкретном случае авторско-правовые отношения и где истребуется охрана. Потому что даже в странах, являющихся участниками одной и той же международной конвенции, законодательство об авторском праве может различаться достаточно существенно.

Чтобы проиллюстрировать эту проблему, представим, что некая студия, не спрашивая согласия правообладателя, осуществляет колоризацию черно-белого художественного фильма, размещает его на своем сайте и открывает к нему платный доступ через Интернет. На слайде 2вы видите, как из статута королевы Анны Стюарт вырастают сначала Бернская и Всемирная конвенция, а уже их них – российское законодательство об авторском праве. Но параллельно из того же корня вырастают и зарубежные законы об авторском праве, каждый из которых по-своему смотрит на проблему колоризации аудиовизуального произведения. С точки зрения российского законодательства налицо, как минимум, во-первых, грубое нарушение неимущественных авторских прав режиссера-постановщика на неприкосновенность произведения, а во-вторых, грубое нарушение исключительного права изготовителя аудиовизуального произведения на его переработку и сообщение для всеобщего сведения. Но применимо ли будет российское право в стране, в которой правообладатель будет испрашивать охрану? И проблема в том, что в одних странах этот черно-белый фильм может уже находиться в общественном достоянии, в других – исключительные права на фильм могут продолжать действовать, а личные неимущественные вообще не охраняться, а в третьих странах – личное неимущественное право на неприкосновенность произведения может действовать бессрочно, а колоризация фильма может рассматриваться как его искажение. Как в подобной ситуации правообладателю защитить свои права? 

В нашем гипотетическом примере правообладатель подает иск в суд по месту нахождения студии, требуя запретить ей использовать цветную версию фильма и возместить ущерб. Студия, естественно, настаивает на том, что по национальному законодательству об авторском праве срок охраны данного фильма уже истек и, следовательно, исковые требования удовлетворению не подлежат. Правообладатель, напротив, утверждает, что, поскольку конечные пользователи могут получить доступ к произведению, как сказано в Договоре ВОИС по авторскому праву, из любого места и в любое время по собственному выбору, постольку применению подлежит закон той страны, где исключительные и личные неимущественные права на фильм еще охраняются. 

Какое бы решение ни принял суд, он должен понимать его глобальное измерение.

Во-первых, то, что в одних странах является правонарушением, может не считаться таковым в других странах, а значит, наложение требуемого истцами запрета будет столь же законным и обоснованным в отношении пользователей в одних странах, сколь незаконным, необоснованным, ущемляющим их права и законные интересы – в других странах.

Во-вторых, отчасти эффективным может быть судебное решение, обязывающее студию и/или хостинг-провайдера, находящихся под юрисдикцией национального суда, убрать цветную версию фильма с соответствующего интернет-ресурса или закрыть доступ к нему.

Однако, и это, в-третьих, судебное решение, основанное на законодательстве одной страны, не сможет приостановить получение пользователями доступа к произведению в других странах.

Наконец, в-четвертых, обосновав свой запрет нормами законодательств иностранных государств, суд может обязать студию прекратить доступ пользователей к цветной версии фильма на территориях этих стран. Однако и такое судебное решение в киберпространстве практически неисполнимо, в том числе потому, что здесь нет ничьей национальной территории и отсутствуют субстанциональные пространственные нормы. Глобальное измерение проблемы требует соответствующего глобального юридического мышления. Поэтому я предлагаю рассматривать Global Legal Skills как важный шаг к формированию Global Legal Thinking.

В этой связи позвольте обратить внимание и на другую сторону проблемы правового измерения глобализации (слайд 3). Развитие правовых систем в современном мире идет, хотя и разными темпами и с различными вариациями, но все же в одном направлении. При этом происходит многосторонняя и взаимная рецепция правовых моделей, а в конечном итоге — соединение преиму­ществ и достижений различных правовых систем в целостные юридические конструкции. Это явление наш выдающийся коллега Сергей Сергеевич Алексеев, чью цитату я вывел на экран, охарактеризовал как конвергенцию правовых систем, которая наиболее ярко проявила себя в начале 90-х годов прошлого века, когда новая российская государственность решительно отказалась от доктрины советского социалистического права, для которого были не только чужды, но и глубоко враждебны такие понятия как «права человека», «частное право», «частная собственность», «частное предпринимательство» и т.п. Конституция РФ 1993 года провозгласила человека, его права и свободы высшей ценностью. Это был кардинальный разрыв постепенности в развитии отечественной правовой системы и ее интеграция в глобальное «право человека» или «право цивилизованных народов», как называл его профессор Алексеев. 

В свою очередь, правовая конвергенция, по мысли профессора С.С. Алексеева, лежит в основе поразительного явления, которое Сергей Сергеевич назвал презумпцией идентичности  (слайд 4) . Это явление подробно описано в классической работе К. Цвайгерта и Х. Кётца, цитату из которой я также вынес на экран. 

В свою очередь, «презумпция идентичности» является оборотной стороной другого явления - «правового плюрализма», процветающего в условиях глобализации с последовательным повышением роли негосударственного регулирования и так называемого «мягкого права».   

Конкретное проявление презумпции идентичности мы видим, в частности, даже в той сфере законодательства, которая максимально политизирована и идеологизирована в последнее время. Я имею в виду правовое регулирование социальных сетей. Российские законодательные новеллы, датированные 30 декабря 2020 года, обязывают владельцев социальных сетей обеспечить мониторинг содержания аккаунтов, и в случае обнаружения противозаконного контента ограничивать доступ к ним. 

По сути та же проблема решается и в Регламенте Европейского Союза о борьбе с распространением террористического контента в онлайне от 16 марта 2021 года и в американском законе 1996 года о пристойности в сфере коммуникации (Communication DecencyAct of 1996, Section 230 (c)). В европейском документе провайдеров услуг хостинга обязывают в течение часа после получения распоряжения компетентного национального органа удалять противоправный контент или ограничивать доступ к нему, а в американском варианте провайдеры освобождаются от ответственности за блокирование и удаление материалов, которые провайдер посчитает «нецензурным, непристойным, развратным, грубым, слишком жестоким, причиняющим беспокойство или иным образом предосудительным».  Модели разные, но очень близкие по преследуемым целям. 

Правда, принятый в Евросоюзе Регламент касается лишь террористического контента, тогда как отечественные новеллы охватывают гораздо более широкий перечень тем, включая распространение материалов, имеющих целью опорочить гражданина или отдельные категории граждан по признакам пола, возраста, расовой или национальной принадлежности, языка, отношения к религии, профессии, места жительства и работы, и т.д. Фактически в статью 10.6 Федерального закона об информации переписали статью 4 Закона о СМИ, определяющую содержание понятия «злоупотребление свободой массовой информации». 

В результате такого подхода социальная сеть в юридическом смысле уподобляется СМИ, а на ее владельца возлагаются обязанности главного редактора и Роскомнадзора одновременно. Правда, при этом лишаются логики новеллы, также датированные 30 декабря 2020 года и предусмотренные статьей 3.3 федерального закона «О мерах воздействия на лиц, причастных к нарушениям основополагающих прав и свобод человека…». Эта статья устанавливает санкции за введение владельцем социальной сети ограничений в отношении распространения информации по признакам «национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, профессии, места жительства и работы» и т.д.  

Получается парадоксальная картина. Например, некто пишет в Твиттере, что имярек плохой человек, поскольку живет в Чертаново и работает в ГБУ «Жилищник». Если владелец Твиттера не ограничит доступ к такому аккаунту, он нарушит статью 10.6 закона об информации, а если ограничит, то нарушит статью 3.3 закона о мерах воздействия. 

Избежать подобных противоречий можно, если использовать законодательный опыт других стран, решающих точно такую же проблему. В частности, принятый в Евросоюзе несколько дней назад Регламент может быть полезен отечественному законодателю при решении вопроса о пределах национальной юрисдикции в Интернете. В Регламенте указано, что он должен применяться ко всем провайдерам, отвечающим двум критериям: 1) провайдер позволяет физическим или юридическим лицам в одном или нескольких государствах-членах пользоваться его услугами и 2) провайдер имеет существенную связь с этим государством-членом или этими государствами-членами. В свою очередь, существенная связь подтверждается, если провайдер хостинг-услуг учрежден в Евросоюзе, его услугами пользуется значительное количество пользователей в одном или нескольких государствах-членах, или его деятельность объективно нацелена на одно или несколько государств-членов. Последнее обстоятельство может быть подтверждено, в частности, такими факторами, как использование языка или валюты, возможность заказа товаров или услуг из такого государства-члена, наличие приложения в национальном магазине приложений, предоставление местной рекламы, обслуживания клиентов на местном языке. 

Отечественный законодатель также использует некоторые из перечисленных критериев, но непоследовательно и бессистемно. Так, в законе об информации метод национальной локализации информационного ресурса по признаку языка и признаку направленности рекламы используется применительно к новостным агрегаторам (статья 10.4) и социальным сетям (статья 10.6). Применительно к поисковым системам (статья 10.3) и аудиовизуальным сервисам (статья 10.5) используется только один признак - признак направленности рекламы. При этом нигде не разъясняется, по каким индикаторам можно определить направленность рекламы именно на привлечение внимания потребителей, находящихся на территории Российской Федерации. 

Применительно ко всем остальным информационным ресурсам закон об информации не содержит никаких признаков, позволяющих их локализовать в пределах юрисдикции Российской Федерации. Например, любой владелец сайта должен разместить информацию о своем наименовании, месте нахождения и адресе электронной почты. Разумное требование, но вот вопрос: к кому оно относится? 

Вспомним статью 4 Конституции РФ: «Суверенитет Российской Федерации распространяется на всю ее территорию. Конституция Российской Федерации и федеральные законы имеют верховенство на всей территории Российской Федерации» (ст. 4). Но как быть с трансграничным интернет-пространством? В Уголовном кодексе и в КоАП РФ есть уже десятки составов, в которых квалифицирующим признаком является совершение деликта с использованием интернета, но нигде ни в УК, ни в КоАП вы не найдете ответа на вопрос, как быть, если признаки деликта обнаружены в киберпространстве. Оба кодекса знают только два варианта: когда деликт совершен на территории РФ и вне территории РФ. Но где в киберпространстве территория Российской Федерации, как и любого другого суверенного государства? Это большой вопрос и в рамках краткого доклада его невозможно осветить. Замечу лишь, что еще в 2010 году в профильном комитете Государственной Думы обсуждался подготовленный нашей Кафедрой ЮНЕСКО инициативный авторский законопроект, призванный решить, в частности, и этот вопрос, закрепив основы правового регулирования деятельности в интернете. 

Отставая в формировании глобального юридического мышления, мы рискуем повторить участь Джеффри Сакса, американского экономиста, приглашенного в начале 90-х годов в качестве советника Правительства России по экономическим реформам и с горечью признававшего впоследствии, что он оказался в положении хирурга, который вскрыл больного и обнаружил, что у того совершенно не та анатомия, которую он изучал в медицинском колледже.
Спасибо за внимание.
Презентация доклада: Презентация МАФ для GLS (PDF, 6.61 Мб)