«Полезный пар»: на кого нельзя было злиться

Конец июня — особенное и очень непростое время, когда наиболее сильна историческая память о событиях 1941 года. Так случилось, что и прямо сейчас в мире стало еще тревожнее и неспокойнее, чем было даже месяц назад — и многим из нас непонятно, как быть с потоком тяжелых эмоций и чувств, которые накладываются и усиливают друг друга. На помощь спешит Михаил Юрьевич Стависский — один из любимых преподавателей нашей Программы написал проникновенную колонку о гневе, страхе, депрессии и, главное, — о том, что с ними делать.

Мир снова полон тревоги и агрессии — трудно выразимых, а порой неосознаваемых. В теле — напряжение, в воздухе — плотность, в коммуникациях — ожесточенные споры или тягостное молчание. Мы живем в эпоху, где злость считается неприличной, страх — слишком интимным, чтобы его разделять. Но именно сейчас в коллективном бессознательном поднимается то, что долго было вытеснено.

О многом не говорили, многое забыли, многое сохранилось в симптомах: агрессии, обращенной внутрь, тревожных расстройствах, межпоколенческом стыде и вине — за то, что остались живы, были слабы, не спасли.

В такое время особенно остро ощущается, как трудно дать голос злости — и как она возвращается, застыв в теле, превращаясь в депрессию, апатию, хроническую усталость. Агрессия не исчезает. Она лишь меняет маску.

Важно не только помнить. Важно проговаривать — не только о прошлом, но и о настоящем. О том, как боимся гнева. Как агрессия становится вытесненной, «неприличной» эмоцией. Как злость, которую нельзя выразить наружу, начинает разрушать изнутри — мотивацию, смысл, способность к действию. Это и есть внутренняя война — тихая, но беспощадная.

Чтобы выжить, недостаточно просто «держаться». Важно признать: внутри есть гнев, страх, усталость. Их не нужно немедленно преодолевать — достаточно перестать делать вид, что их нет. В этом признании — первый шаг к восстановлению. И к тому, чтобы прервать межпоколенческую передачу травмы — детям, ученикам, сотрудникам.

Депрессию часто воспринимают как тоску, внутреннюю пустоту, выгорание. Однако за этой фасадной картиной часто скрывается иная аффективная динамика — гнев, которому не дали право быть. Это не та злость, которая вспыхивает — но та, что была вытеснена, запрещена, направлена внутрь. Там она превращается в вину, самоуничижение и утрату жизненной энергии.

Во многих культурах и семьях проявление злости — табу. Ребенку с ранних лет дают понять: гнев — это плохо, это опасно. Он учится его прятать, подавлять, игнорировать. Но вытесненная агрессия не исчезает. Она становится токсичной и разворачивается против самого человека. Возникает внутренний диалог, насыщенный самокритикой, стыдом и ощущением ничтожности. Все это — метастазы непрожитого гнева.

В психоаналитической логике гнев — это маркер: он сигнализирует о нарушении границ, о боли, о фрустрации. Но, когда агрессия блокируется, она теряет адресата и разворачивается внутрь. Так возникает особая форма злости — автоагрессия. Человек начинает «злиться на себя», разрушая собственную самооценку, отказываясь от желаний, замораживая витальность. Внешне это выглядит как апатия, усталость, бессилие. Внутри — это изощренная форма психической самоатаки.

Глубинный страх в депрессии — не только утрата, но и разрушительность. Страх быть отвергнутым, стать «плохим», утратить любовь. Поэтому человек предпочитает страдать молча. Он не позволяет себе чувствовать злость — не потому что не может, а потому что боится. Но именно это вытеснение и делает страдание хроническим, аморфным, необъяснимым.

Психотерапевтическая работа здесь — не «борьба с депрессией», а возвращение себе утраченного права на агрессию. Это работа по распознаванию, символизации и безопасному выражению злости. Это процесс восстановления связи между гневом и желанием — желанием быть, защищать себя, ощущать свою силу.

Что помогает:

— Исследование телесных маркеров — где в теле живет замороженный гнев;

— Осмысление образов, историй, фантазий, за которыми скрыт запрет;

— Работа с внутренними инстанциями, которые запрещают агрессию;

— Интеграция злости как части Я, а не как угрозы.

Когда злость перестает быть запретной, человек возвращает себе границы, желание, энергию. Он вновь становится субъектом.

Депрессия — это не только утрата радости. Это часто утрата права на злость. Подавленная агрессия становится автоагрессией. Она искажает самоощущение, лишает воли, убивает инициативу. Признание и интеграция этого чувства — не просто шаг в сторону исцеления. Это акт восстановления психической автономии.

Как писал Борис Герцберг, не всегда нужно искать, от чего стало грустно. Иногда важно спросить: на кого нельзя было злиться — и почему.