«Сомнений в победе не было»
Иван Минаевич Рыженков, работал в МИЭМ НИУ ВШЭ 1953-2011,
с 1964 года был начальником военного отдела (II отдел) МИЭМ НИУ ВШЭ
Война застала меня на строительстве второго пути железной дороги Ленинград-Мурманск, где я был разнорабочим. После того как ветку перерезали немецкие захватчики, нас направили на участок пути Мга-Ладога, на берег так называемой «дороги жизни».
В то время из Ленинграда активно эвакуировали детей. Помню, в город уходили машины с продуктами и снарядами, а возвращались переполненные ребятишками. Сколько помещалось в грузовой кузов стоя, столько увозили. Привезут, разгрузят, а там несколько человек уже мертвые. Выживших отправляли в вагоны-теплушки, а затем — в тыл. Сразу выдавали трехсуточный паек. Но дети есть дети. Изголодавшиеся, многие набрасывались на продукты, мгновенно съедали трехдневный запас. Часто на следующей станции у них случался заворот кишок. Иногда это приводило к летальному исходу...
До июня 1942 года я работал на строительстве второго пути железной дороги Вологда-Архангельск. Через Архангельск шли грузы по ленд-лизу из Америки, Англии. Мне как раз исполнилось 18 лет, пришла повестка в армию. Меня направили в военно-пехотное офицерское училище города Великий Устюг. Через два месяца нас эвакуировали в Каргополь. Я закончил училище в мае 1943 года. Получил звание младшего лейтентанта. Из 600 выпускников 570 направили на центральный фронт, а 30 человек, в числе которых оказался и я, в тыл — готовить людей для фронта. Так я попал в Вологду, в тридцать четвертый запасной стрелковый полк. Передо мной сразу выстроили взвод — 50 человек. Я совсем мальчишка, едва 19 лет исполнилось. А там возрастной состав: от моих ровесников до мужчин пятидесяти лет. Контингент был особый — все из лагерей. Год мы проработали вместе.
Помню, на их обучение выделили семь дней. А чему можно научиться за неделю? Собирать, разбирать оружие, ползать по-пластунски, совершать перебежку. Требовалось и знание боевого устава пехоты, который вышел после Сталинградской битвы. Вывожу я их на учебный полигон. Зима, мороз. Занятия идут 6 часов, а одеты они в изношенную одежду. Я предложил им 2 часа отработать вопросы, а остальные 4 часа читать устав в землянке. Закончилось занятие, вывожу взвод на построение, надо везти назад. Пересчитываю — одного не хватает. Я обратился к взводу, мол, не могу везти их в часть, пока не найду потерявшегося. И тут является из соседней деревни сбежавший, его взвод схватил под руки, потрясли хорошенько, чтоб впредь неповадно было, и в путь.
Помню еще такой случай. Каждый день на вечерней поверке велась перекличка. Нужно было убедиться, что все на месте. На одной из таких поверок присутствовал я. Старшина зачитывает список. Рота большая: 250 человек. Но не все в поле зрения, иногда слышно только голоса, отзывающиеся на фамилии. Старшина зачитывает, я прохожу по рядам, считаю. По списку все на месте, а по факту не хватает семерых. Зачитывают список еще раз. Та же картина. Я говорю «Ну что, до утра будем перекличку вести?!». Тут один из роты указывает на другого и говорит: «Вот этот тип восемь раз откликался на разные фамилии». Стали выяснять. Оказалось, тот человек имел несколько судимостей под разными фамилиями. В личном деле все они были указаны через запятую, а ротный писарь их пронумеровал, и вместо одного получилось восемь человек.
Был и другой случай. Маршевые роты отправляли на фронт под конвоем, в сопровождении эшелона с офицером во главе. На одной из станций остановился состав, в это время к офицеру подходит местная жительница, бабушка, и говорит: «Милый, вот ваши солдатики у меня козу утащили и в этот вагон спрятали». Офицер зашел в вагон, осмотрелся, но ничего не нашел. Естественно, эшелон задерживать не стали, поезд тронулся. Офицер все же вызывает из этого вагона двух солдат, спрашивает «Где коза?». Они: «Не знаем». Он: «Я повторяю вопрос: где коза? Если получаю тот же ответ, поворачиваетесь кругом. После третьего раза расстреливаю». Они испугались. Говорят: «Командир, коза весит на крючке, в вещевом мешке». Оказалось, они успели сломать козе рожки-ножки и засунуть в вещевой мешок, с надеждой, что уж там-то искать козу никто не будет.
Ровно через год меня самого отправили на фронт. Готовилась одна из крупнейших операций ВОВ — «Багратион» в Белоруссии, на Первом прибалтийском фронте. Сформировали нештатную штрафную роту. Об этом мало где сейчас пишут. Существовали официальные и неофициальные штрафные роты. В неофициальные отправляли и проштрафившихся солдат, но в основном там были заключенные. Был такой порядок — если это не политические осужденные, то их освобождали, направляли на фронт в качестве штрафников и при первом ранении снимали судимость. На фронте они воевали безукоризненно. И что важно — никакой подавленности даже среди этой категории людей не было абсолютно. Вообще, я не помню, чтобы в те тяжелые годы у кого-то из моего окружения были сомнения в будущей победе. Мы были преисполнены гордости за свою страну!
Так вот, со штрафным взводом я продержался в бою ровно тридцать суток. Не было ни одного дня, чтобы мы не столкнулись с противником. Штрафную роту всегда бросают туда, где покруче. В 1944 году советская армия уже многому научилась. Если в первые годы войны шли напролом, не задумываясь о потерях, теперь уже был приказ — встретил сопротивление, не лезь на рожон, остановись, разберись, попроси подкрепления.
Шли мы долго. Подустали. Вышли на холм, это оказалось какое-то сельское кладбище, вздремнули. На рассвете смотрим, в 400 метрах от нас идет колонна немцев с боевыми машинами (БТР). Я сам несколько очередей по этой колонне дал и взводом на нее пошел. Немцы, конечно, от неожиданности даже не стали сопротивляться, бросили два БТР и в ближайший лес удрали. Подошел офицер из нашей части и спрашивает: «Кто здесь старший?» Я назвал свою фамилию, он записал. Пошли дальше в наступление, вошли в населенный пункт, захватили другой БТР и еще один трофей — гидромет. За захват БТР и штабной машины я был представлен к Ордену Красной звезды. Но тогда я этого не знал, награду получил уже после войны.
А последнее ранение случилось так. Освободили Витебск. Наступать надо было через лес. Шли в три колонны. Справа взвод наткнулся на сопротивление, застрял, слева то же самое. А я прямо прошел, встретили только двух фрицев, они как увидели нас, струсили и побежали, а мы свободно прошли. В это время идет наша фронтовая техника бомбить передний край, а порядок был такой: чтобы самолеты не сбросили снаряды на своих, передний край дает зеленую ракету, показывая, что тут мы, а там уже противник. Так вот, слева и справа такой сигнал подали, а с нашей стороны — нет. И снаряды полетели в нашем направлении. Июль, жара, позади нас от снарядов загорелся сухой мох, остался путь только вперед. Мы дошли до огромной канавы, остановились. В это время на дерево, под которым я стоял, падает снаряд, откуда он прилетел, мы даже и не поняли. Одного — в руку, другого — в голову, но все ранения не тяжелые. И меня в ногу зацепило, осколок так потом и остался. Нас выручило вот что: к этому времени нам дали проводную связь с батальоном. Мы, взявшись за провод, вышли к медсанбату. Нас тут же на операционный стол. А утром — на автобусы и в тыл. Эшелон шел на Урал, через Витебск. Рядом с городом, как раз в 100 километрах от моего дома, развернули эвакогоспиталь. Я попросил, чтобы меня там оставили. Два месяца пролежал, нога не разгибалась. Приезжает какой-то специалист из Москвы смотреть, как лечат раненых. «Ложитесь — говорит, — как бы ни было вам больно, выпрямляйте ногу, иначе останетесь инвалидом». Минут 40 я, конечно, мучился, но выпрямил.
Выписали меня с незаживающей раной. А было так: если выписываешься из госпиталя недолеченным, то имеешь право опоздать в часть. И я подумал, будь что будет, а попробую-ка зайти домой. Три дня пешком шел. В часть вернулся через месяц, а оттуда меня направили в батальон охраны тыла. С ним дошли до Восточной Пруссии. Прошли Тильзит (ныне Советск) и под Калининградом (бывший Кенингсберг) остановились. 9 мая 1945 года в этом месте и закончилась для меня война.
Весна 2015 г.
