Хитровская площадь

Хитровская площадь XVI–XVII века

Площадь, сформировавшаяся после пожара Москвы 1812 года при деятельном участии местного жителя генерал-майора Н.З. Хитрово, в честь которого получила свое название. Созданная для мясного и зеленного рынка, со временем она превратилась в биржу труда, окруженную трактирами и ночлежками. Застроена в 1930-х годах, возрождена в 2010-х.

Хитровская площадь расположена в центре Москвы, в юго-восточной части исторического Белого города, на склоне Сретенского холма, плавно спускающегося к реке Яузе, близ Ивановского девичьего монастыря на Ивановской горке, и ограничена с юга Подколокольным переулком, с запада — внутриквартальным проездом, а с севера и востока — Хитровским переулком. Это одно из интереснейших и богатых историей мест в самом центре города. Хитровскую площадь окружает ряд исторических владений — бывших усадеб, принадлежавших до начала ХХ века богатым дворянским и купеческим родами. Местность на склоне Сретенского холма, ограниченного современной улицей Покровкой, Покровским и Яузским бульварами на месте бывших укреплений Белого города, улицей Солянкой и Лубянским проездом, на которой располагается, в частности, Хитровская площадь, известна с начала XV века как урочище «Старые сады», где находились загородный двор московских великих князей, летняя резиденция московских митрополитов, а также подгородные боярские усадьбы.

На первых исторических планах Москвы конца XVI–XVII века в урочище «Старые сады» показаны сохранившиеся до нашего времени с незначительными изменениями исторические кварталы, сеть улиц и переулков, Ивановский монастырь, ряд храмов: Св. Владимира «в Старых Садех», Святителя и Чудотворца Николая в Подкопаях, Трех Святителей на Кулишках, Апостолов Петра и Павла у Яузских ворот (бывшего Белого города). Жилая застройка в кварталах в основном была деревянная и не раз горела в многочисленных московских пожарах, но каждый раз быстро восстанавливалась. На некоторых планах Москвы II половины XVIII века и начала XIX века показаны исторические владения с каменной застройкой. Однако на них нет Хитровской площади.

Создатель Хитровской площади Николай Захарович Хитрово. Биография

Род Хитрово принадлежит к числу древних дворянских фамилий и ведет свое происхождение от татарского мурзы Еду-хана по прозвищу Сильно-Хитр, который выехал из Золотой Орды во II половине XIV века на службу в Рязанское княжество. Николай Захарович Хитрово родился в 1779 году. Он был записан сержантом в лейб-гвардии Измайловский полк 23 июня 1786 года, а через год переведен вахмистром в лейб-гвардии Конный полк. Действительная же служба корнета Николая Хитрово началась в 1796 году, уже в царствование Павла I. Будучи способным и исполнительным, Хитрово почти каждый год получал повышение и к концу правления Павла I был уже в звании флигель-адъютанта. После дворцового переворота 1801 года Николай Захарович был назначен в свиту императора Александра I. При новом государе Хитрово дослужился до чина полковника и стал шефом одного из драгунских полков. В 1803 году Николай Захарович женился на фрейлине Анне Михайловне Голенищевой-Кутузовой, второй дочке знаменитого полководца. На свадьбе присутствовал сам император, обе императрицы и великие княжны — Мария и Екатерина Павловны. В этом браке у супругов родилось четверо детей — Михаил, Александр, Федор и дочь, умершая в младенчестве.

После свадьбы Николай Захарович вернулся к военной службе. Во время войн с Францией в 1805–1806 годах, командуя сначала Псковским драгунским полком, а потом корпусами легкой кавалерии, он отличился при Трошино и р. Нарве. За военные заслуги император наградил Н.З. Хитрово орденом Святого Владимира IV степени с бантом. Он также был награжден прусским орденом «За заслуги» (Pour la Merite). После заключения мирного договора между Францией и Россией Николай Захарович в 1808 году участвовал в военных действиях России с Турцией. Его тесть М.И. Кутузов тогда являлся помощником главнокомандующего русской армией А.А. Прозоровского.

2 июля 1809 года Николай Захарович Хитрово был назначен шефом Серпуховского драгунского полка. Однако во время неудачного штурма крепости он получил тяжелое ранение и был вынужден выйти в отставку в чине генерал-майора.

Исторические документы о создании Хитровской площади

Исторические планы Хитрова рынка

В 1822 году Н.З. Хитрово купил находившиеся неподалеку от его усадьбы два погорелых двора Калустовой и Бажуковой, которые они так и не смогли отстроить после пожара 1812 года. Новый владелец снес руины, расчистил землю и предложил Московскому градоначальнику В.Д. Голицыну устроить здесь мясной и овощной рынок — вместо рынка у Варварских ворот, имевшего дурную славу. На благоустройство торговой площади Хитрово пожертвовал 1000 рублей. Городская дума приняла это предложение. Площадь замостили и обсадили деревьями, а Хитрово построил на ней каменный корпус со складами.

После смерти Н.З. Хитрово в 1826 году первоначальные планы обустройства мясного рынка были заброшены. Постепенно новообразованная площадь приобрела более универсальный характер, став одновременно местом сезонной торговли и своеобразной биржей труда, где происходил наем «работных» людей (каменщиков, плотников, землекопов, прислуги и т.п.). Особую известность Хитровская площадь приобрела как место сосредоточения «городских низов», нищих и бездомных, нуждавшихся хоть в каком-нибудь крове и питании. В связи с этим большинство выходивших на площадь домов частных владений были приспособлены под ночлежки, дешевые трактиры и пивные.

Постепенно городская власть стала благоустраивать Хитровскую площадь. На протяжении II половины XIX века на площади устраивали временные торговые места в виде лавок с навесами и без них, уборные, общедоступные временные столовые.

Хитровская площадь Рубеж XIX–XX веков

В 1895 году «временно московский купец» Т.М. Васильев получил в аренду сроком на шесть лет участок земли размером 5 кв. саж. в юго-западном углу Хитровской площади, при слиянии Подколокольного, Свиньинского (ныне Певческого) и Петропавловского переулков, «под устройство павильона для торговли квасом и минеральными водами».

В 1912 году на Хитровской площади был построен металлический павильон с бесплатной общественной столовой для «хитрованцев», а в 1913 году — каменное здание общественной уборной.

Из воспоминаний Т. Л. Щепкиной-Куперник о Хитровке в начале ХХ века

Татьяна Львовна Щепкина-Куперник — поэтесса, писательница, драматург, правнучка Михаила Щепкина, одного из основоположников русской актерской школы. Перевела на русский язык ряд произведений Шекспира, Мольера, Лопе де Вега.

Хитров рынок — больная и грязная язва Москвы, скопище голодного пьянства, жалкого порока, поножовщины, тифа и отравы, — место, пожалуй, страшнее и опаснее «чертовых Куличек» времен царя Алексея Михайловича.

Днем эта «злая яма» не представляет из себя ничего особенного. Четырехугольная площадь, обставленная подслеповатыми домами; всюду пестреют красные и синие вывески: «харчевня», «съестная», «водогрейня», но чаще других — «трактир» и «пивная». Народу в них не видать. Посреди площади — железный навес, под ним лавки — там с 4 часов утра до 12 толпятся рабочие в ожидании найма. Чахлые деревца кое-где... (Позаботился кто-то об украшении площади!) На углу икона, на другом водоразборный кран с кружками на цепочках; вот и все. Спокойно стоит квартальный; на площади почти никого; изредка проезжает извозчик, плетущийся на богатую Мясницкую или на Солянку, — прохожий появится безбоязненно.Все тихо, пожалуй, слишком тихо — словно притаилось...

Но как только смеркается, как только осветятся мутные окна, зажгутся фонари — все преображается немедленно. Изо всех норок, изо всех щелей выползают какие-то жалкие, зловещие тени, люди, похожие на создания больной фантазии, на привидения кошмара. Отовсюду несется грубая, беспощадная брань; из неплотно притворенных дверей подвала вырываются густые клубы белого пара; городовых не видать; извозчики и прохожие объезжают и обходят это место, как при блаженной памяти Алексее Михайловиче. Царятодни хитровцы, «хивинцы», как они сами себя называют, царят страшной, полудикой, голодной и пьяной толпой. Их больше шестидесяти тысяч — считая и пришлый элемент — рабочих, пришедших из деревни искать заработка, скрывающихся бродяг, бежавших из тюрьмы арестантов и т.д. Постоянных жителей, коренных хитровцев, родившихся и умирающих на Хитровке, свыше десяти тысяч.

Вся ужасная, роковая сила Хитровки заключается в том, что нигде больше за такие ничтожные деньги просуществовать нельзя. Человек, у которого пятак в кармане, может быть спокоен за день-два обеспеченных. Переночует он даром в ночлежном доме, в крайнем случае заплатит две-три копейки за ночлег, на остальное поест «обрезков» или «бульонки» — и сыт. Наконец, даже если у него нет этого пятачка, его роковой дефицит не так чувствителен на Хи-тровке; человек не пропадет: кажется, уж ничего у него нет — одни лохмотья? На Хитровке и на них спрос будет. Ему за эти лохмотья дадут несколько копеек, да еще в придачу худшее рубище, чтобы заменить проданное и хоть как-нибудь прикрыть грешное тело. Таким образом, Хитровка представляет исход — исход, может быть, ужаснее смерти, но все же не смерть...

К нам подошел мальчишка лет 13–14, маленький и тщедушный, с припухшей верхней губой и испитым лицом.

— А! «Губа»! — любезно приветствовал его весь стол. — Что же, ставь косушку! За ним, очевидно, ухаживали: на нем еще было пальто, крепкая рубаха и хороший картуз — все это представляло на Хитровке капитал.

— Давно он здесь?..

— Третий год путается... Из ученья убег.

Он «убег» из ученья потому, что там «очень уж били», — верно, не знал, что попадет из огня да в полымя. Здесь бьют его не меньше... Но здесь, по крайней мере, можно защищаться, и этот ребенок уже находит когти и зубы, чтобы огрызаться, и взрослые уважают его, как равного.

— Откуда ж это у тебя пальто такое знатное? — спрашивает мой спутник, В. А. Г-й.

— Он недавно на бильярде деньжищ выиграл... Сто рублей! — отвечают за него товарищи.

— Ну, уж и сто! — возражает он, приправляя фразу крепким словом и закуривая махорку.

— Куда же ты их девал, прокутил все? — спрашивает В. А. Мальчуган мрачно потупляется и молчит.

— В деревню матери свез, — равнодушно говорит рыжий, — да сам оделся.

В деревню матери свез! Это маленькое чудовище, не чуждое никакого порока... а свез заработанные таким — если не худшим — путем деньги «матери в деревню»... Чудное, непонятное смешение...

— Хорошо играет?

— Игрок важный, да лют очень.

— Ему за эту игру сегодня голову расшибли, то-то он и картуза не снимает!

Начинается рассказ, как этот самый рыжий чайником его по голове хватил.

— Жалко: голова цела осталась, а чайник вдребезги разлетелся; а за него деньги плачены!..

Разговор оживляется; мальчуган отругивается, поднимается, смех и шутки, зловещие шутки...

Под шумок молодой красавец оживленно беседует с В. А. Тот сразу внушил ему к себе доверие, заговорив на их жаргоне. Он выслан из Москвы; из тюрьмы бегал неоднократно. Сейчас только без отдыха прошел 400 верст... Да и где отдохнешь? По всей России только два места, где бродяга может обогреться да поесть: один купец на Сейме устроил, да по Николаевской дороге «сестра Варвара»... Пожалели тех, кого никто не жалеет... ну, да усталость и голод — все бы ничего, к ним не привыкать стать, а вот беда... — он отвернул нечто вроде передника, какие бывают у мастеровых, и указал на свои ноги.

— «Шкары» арестантские! — сочувственно промолвил В. А. — Они-то меня и могут выдать...

— Разболтался, пустомеля! — толкает его сосед, тощий человек с зверским выражением лица, одетый почище других. — Выкладывай все... еще попадешься! Может, это... знаешь, кто? — он угрожающе сверкает глазами в сторону моего спутника.

— Молчи, дурак! — равнодушно останавливает его рыжий. — Не видишь, что ли, сразу, — человек не такой.

— Да если бы и такой был?.. — Молодой человек взглядывает на соседа своими чудесными глазами, в которых и изумление, и ирония, и странная безнадежность, и говорит: — Чего же нам-то бояться? Что с нас взять?

Да, это люди, которым бояться нечего: тюрьма им — отчий дом. Смертной казни за воровство у нас нет, все остальное им не страшно.

— Как это начинается? — рассказывал мне один оборванец, молодой человек поразительной красоты. Он назвал себя сыном директора одного из учебных заведений. «Хивинцы» вообще любят про себя рассказывать всякие чудеса, но этому легко можно было поверить: раса видна у него была во всем. Стоило взглянуть на его крошечные руки с грязными, но длинными и тонкими пальцами, на маленькие уши, золотисто-матовый тон
кожи, благородные очертания алого рта. Кроме того, что его темные глаза были подбиты, тень от ресниц падала на полщеки, а грязные лохмотья не могли скрыть гибкой, стройной фигуры.

— Я не о себе говорю... Я-то с 12 лет, как из приюта убежал, так в тюрьму попал... А как это обыкновенно делается? Приедет человек искать места. Одет прилично... (Слог хитровца был вполне грамотен.)

— Живет, живет, наконец — проелся. Денег больше ни гроша. Продает жилетку... первое, чего не видать, застегивается на все пуговицы, уж ходит не так ловко. Там, глядишь, и пиджак продает. Остается в одном пальто. И его приходится продать! Дадут ему несколько рублей и на смену старья. Работы уж в таком виде искать труднее. Но наступает минута, когда и это старое надо продать, чтобы не умереть голодной смертью. Ему дают несколько копеек... и на смену лохмотья, в которых уж он дальше Хитровки никуда не пойдет. А есть нечего. Что же? У других просить? Ну-ка, скажите по совести! — вдруг обратился он к своим собеседникам. Их было человек шесть, один страшнее другого, сидевших за водкой. — Скажите! Попросил бы я, к примеру, у вас накормить меня... ведь не дали бы?

— Понятное дело! — со смехом ответил один из них, здоровый рыжеусый детина с бегающими голубыми глазами. — Сам себя корми!..

— А попроси я опохмелиться... дадите?

— Как не поднести человеку опохмелиться! — в один голос согласились все.

— А с водкой-то закусить дадут... Хоть кусок хлеба... — Он нагнулся ко мне и, понизив голос, словно устыдясь чего-то, произнес: — Иной и начинает-то пить из-за закуски. А там хватит стакан, другой, глядишь, и привыкает. — Он посмотрел куда-то вперед, в одну точку, и замолчал.

Выйдя из харчевни, мы направились прямо в ночлежный дом. Прошли скользким и мрачным двором, отворили какую-то дверь, со стоном заскрипевшую на ржавых петлях; углубились в черный коридор и наудачу толкнули первую дверь налево.

Половину маленькой комнаты занимал деревянный помост — нары; кроме водопроводного крана и печи, в комнате ничего больше не было. На нарах лежали в разных позах десятка полтора оборванцев; босые, едва прикрытые тряпьем; лица у всех потерявшие человеческий облик, распухшие, подбитые, синевато-багровые, со шрамами и подтеками, некоторые — перевязанные на месте носа
тряпицей... Зловоние в комнате было неописуемое.

Мрачные лица угрюмо и злобно покосились на нас. Посреди них сидел один старик. Сидел, а не лежал, и жевал кусок черного хлеба, слегка сгорбившись. Этот, вероятно, был недавно из деревни: это видно было по его лопаткам и очень высоким онучам — как в некоторых деревнях носят. На его коричневом лице странно выделялись светло-голубые глаза с детским, слегка грустным выражением — какие бывают иногда у наших крестьян, чистые-чистые глаза у этого седого старика. Он и не взглянул на нас, смотрел мимо и молча жевал свой хлебушко. Что-то печальное и покорное было в его позе, и усталое, и не похожее на остальных.

Из угла прошмыгнула старушонка лет пятидесяти, в монашеском подряснике с чужого плеча, тощенькая и бойкая, без признака седины.

— Где такой подрясник достала, бабушка? — окликнул ее В. А.

— Ох, уж и не спрашивай, как он ко мне попал! — залилась она дребезжащим смехом. Она была чуть навеселе, так и приплясывала.

То и дело появляются в трактире новые личности: то парень в бабьей юбке, повязанный платком, то древняя старуха, пьяная, как ночь, то молодое существо, шатающееся, хриплым голосом выкрикивающее безобразные слова. Этими словами вообще начинается и кончается каждая фраза, ими приветствуют друг друга, прощаясь и здороваясь, их говорят спокойно и бесстрастно... Рядом — драка, вопли, на которые никто не обращает внимания.

Стон стоит; звон посуды, сквернословие, грязь, вонь. Посреди всего этого бледненький мальчик лет 8, с недетскими глазами на истомленном личике, в белой папахе, — играет с серой облезлой собачонкой. Собачонка добродушно смотрит на него, виляет хвостиком — и кажется единственным добрым и разумным существом в этой шайке. ...Мы выходим, наконец, из трактира и пересекаем площадь. Темно. При скупом свете фонарей мелькают черные тени. Кто сидит на корточках у фонаря, кто лежит на тротуаре у стенки. Где-то слышатся пьяные рыдания, рядом — пьяный смех, — дальше все те же жестокие слова, — а там отчаянные крики: молодец разбойничьего вида колотит женщину в красном сарафане за то, что мало заработала.

— Как же это ты смела, такая-сякая, восемь копеек принести? Смеешься надо мной?

— Да что же мне, грабить его, что ли, коли у него больше не было! — с воплями оправдывается она.

Это — хитровская камелия; ее друг сердца бьет ее смертным боем за то, что ей мало заплатили.

Она переносит его побои — и любит его. Как ни ужасно здесь кажется слово «любовь» — но любит мучительно; может быть, потому, что презирает. Она чувствует, что если она пала, то он, живущий на ее гроши, пал неизмеримо ниже ее — и за то, что он дает ей испытать сознание превосходства над кем-то, она его и любит.

Щепкина-Куперник Т.Л. Избранное.
Воспоминания и портреты. Рассказы и очерки.
Cтихотворения. Драматические переводы.
М., 1954

В. А. Гиляровский о Хитровке в начале ХХ века

Владимир Алексеевич Гиляровский — русский писатель, журналист, корреспондент газет «Московский листок» и «Русские ведомости». Наибольшую известность приобрели его очерки о повседневной жизни Москвы, особенно о ее криминальном мире, царившем в первую очередь на Хитровке. Венцом литературного творчества Гиляровского стала книга «Москва и москвичи».

Хитров рынок почему-то в моем воображении рисовался Лондоном, которого я никогда не видел. Лондон мне всегда представлялся самым туманным местом в Европе, а Хитров рынок, несомненно, — самым туманным местом в Москве. Большая площадь в центре столицы, близ реки Яузы, окруженная облупленными каменными домами, лежит в низине, в которую спускаются, как ручьи в болото, несколько переулков. Она всегда курится. Особенно к вечеру. А чуть-чуть туманно или после дождя поглядишь сверху, с высоты переулка — жуть берет свежего человека: облако село! Спускаешься по переулку в шевелящуюся гнилую яму.

В тумане двигаются толпы оборванцев, мелькают около туманных, как в бане, огоньков. Это торговки съестными припасами сидят рядами на огромных чугунах или корчагах с «тушенкой», жареной протухлой колбасой, кипящей в железных ящиках над жаровнями, с бульонкой, которую больше называют «собачья радость»...

Хитровские «гурманы» любят лакомиться объедками. «А ведь это был рябчик!» — смакует какой-то «бывший». А кто попроще — ест тушеную картошку с прогорклым салом, щековину, горло, легкое и завернутую рулетом коровью требуху с непромытой зеленью содержимого желудка — рубец, который здесь зовется «рябчик». А кругом пар вырывается клубами из отворяемых поминутно дверей лавок и трактиров и сливается в общий туман, конечно, более свежий и ясный, чем внутри трактиров и ночлежных домов, дезинфицируемых только махорочным дымом, слегка уничтожающим запах прелых портянок, человеческих испарений и перегорелой водки.

Двух- и трехэтажные дома вокруг площади все полны такими ночлежками, в которых ночевало и ютилось до десяти тысяч человек. Эти дома приносили огромный барыш домовладельцам. Каждый ночлежник платил пятак за ночь, а «номера» ходили по двугривенному. Под нижними нарами, поднятыми на аршин от пола, были логовища на двоих; они разделялись повешенной рогожей. Пространство в аршин высоты и полтора аршина ширины между двумя рогожами и есть «нумер», где люди ночевали без всякой подстилки, кроме собственных отрепьев...

На площадь приходили прямо с вокзалов артели приезжих рабочих и становились под огромным навесом, для них нарочно выстроенным. Сюда по утрам являлись подрядчики и уводили нанятые артели на работу. После полудня навес поступал в распоряжение хитрованцев и барышников: последние скупали все, что попало. Бедняки, продававшие с себя платье и обувь, тут же снимали их и переодевались вместо сапог в лапти или опорки, а из костюмов — в «сменку до седьмого колена», сквозь которую тело видно...

Дома, где помещались ночлежки, назывались по фамилии владельцев: Бунина, Румянцева, Степанова (потом Ярошенко) и Ромейко (потом Кулакова). В доме Румянцева были два трактира — «Пересыльный» и «Сибирь», а в доме Ярошенко — «Каторга». Названия, конечно, негласные, но у хитрованцев они были приняты. В «Пересыльном» собирались бездомники, нищие и барышники, в «Сибири» — степенью выше — воры, карманники и крупные скупщики краденого, а выше всех была «Каторга» — притон буйного и пьяного разврата, биржа воров и беглых. «Обратник», вернувшийся из Сибири или тюрьмы, не миновал этого места. Прибывший, если он действительно «деловой», встречался здесь с почетом. Его тотчас же «ставили на работу». Полицейские протоколы подтверждали, что большинство беглых из Сибири уголовных арестовывалось
в Москве именно на Хитровке.

Мрачное зрелище представляла собой Хитровка в прошлом столетии. В лабиринте коридоров и переходов, на кривых полуразрушенных лестницах, ведущих в ночлежки всех этажей, не было никакого освещения. Свой дорогу найдет, а чужому незачем сюда соваться! И действительно, никакая власть не смела сунуться в эти мрачные бездны.

Гиляровский В.А. Москва и москвичи

Хитровская площадь 1 половина ХХ века

В первые годы после Октябрьской революции 1917 года городским властям никак не удавалось побороть криминал и преступность в районе Хитровки, поэтому в 1923 году Моссовет принял кардинальное решение: снести рынок на площади и закрыть все ночлежные дома, притоны, трактиры вокруг Хитровки.

На месте бывшей торговой площади Хитровки в 1928 году был разбит сквер. Ряд окрестных зданий отремонтировали, а некоторые перестроили. В них организовали жилтоварищества. Были построены новые жилые дома в районе бывшей Хитровской площади.

В 1935 году Хитровская площадь была переименована в площадь Максима Горького, однако вскоре ее ликвидировали. В центре площади по проекту архитектора К.И. Джуса возвели крупномасштабное для того времени типовое трехэтажное здание школы. От остальной части квартала школьный участок отделялся нешироким проездом, ломаная линия которого определялась сохранявшимся фронтом застройки западной и северной сторон бывшей площади. С южной, обращенной в Подколокольный переулок стороны школьного участка, была сделана насыпь, что давало ощущение большей высоты здания и немного усложняло рельеф
вокруг него. Корпус с небольшими подвалами в западной и восточной части имел усложненную, но довольно распространенную в тот период форму плана. С северной стороны в 1950–1960-х годах к нему пристроили одноэтажный спортивный зал. Тогда же здание надстроили четвертым этажом.

Архитектурный облик школы отличался лаконичностью, характерной для конструктивизма 1920-х годов. На главном фасаде выделялись два входа, акцентированные портиками с квадратными в сечении опорами.

С 1950-х годов в здании располагался электромеханический техникум, а с 1990-х — колледж.

Хитровская площадь II половина XX века и наши дни

В 2009–2010 годах здание электротехнического колледжа было снесено.

На его месте компания «Дон-Строй» предполагала построить бизнес-центр. Однако идея возведения крупногабаритного и высокого здания на историческом месте вызвала протест как общественных организаций, так и местных жителей. Против застройки было собрано более 12 тысяч подписей. Под давлением общественности Правительство Москвы было вынуждено запретить постройку бизнес-центра.

В феврале 2009 года мэр Москвы Юрий Лужков принял решение о воссоздании Хитровской площади как исторического памятника, отмеченного еще в 1994 году в историко-архитектурных исследованиях центра Москвы, проведенных Историко-архитектурной мастерской № 17 Управления по проектированию общественных зданий и сооружений «Моспроект-2». Работы по восстановлению Хитровской площади и сквера на ней были проведены в 2014–2015 годах.