Фабрика мысли

Инновационный центр в Сколкове постепенно начинает обретать очертания. Готовится законодательство, идет работа по привлечению специалистов и консультантов, в том числе из-за рубежа. Чем привлекать ученых с мировым именем в Россию? Как сделать новые технологии прибыльными и каких изменений эта задача потребует от системы высшего образования? Об этом в интервью «Известиям» рассказал ректор Национального исследовательского университета — Высшей школы экономики, председатель комиссии Общественной палаты России по развитию образования Ярослав Кузьминов.

Известия: Какие вызовы, на ваш взгляд, стоят сейчас перед «Сколково»? Какова будущая роль университетов — не вытеснит ли их этот проект?

Ярослав Кузьминов: Проект «Сколково» не призван конкурировать с университетами — он, скорее, должен основываться на их кадрах и на их разработках. Соответственно задачи наших университетов применительно к сколковскому проекту — добиться конкурентоспособных научных результатов. Для этого надо иметь сильный научно-педагогический состав. Правительство только что пошло на беспрецедентный шаг — премьер Путин объявил о выделении двух миллиардов долларов на поддержку научных школ в университетах и на развитие их кооперации с промышленностью. Это масштаб средств, сопоставимый с тем, какой выделило китайское правительство на поддержку своих вузов. И китайцы за двадцать лет добились важных успехов — сейчас их университеты расцениваются как сильные конкуренты западным.

«Сколково» — это проект создания «плотной среды» для инновационных проектов: площадки, где собираются самые интересные технологические проекты, самые сильные менеджеры и финансисты, венчурные капиталисты. От их общения, от их конкуренции зависит как скорость капитализации научных результатов, так и само порождение новых технологий. Это не только своеобразная «ярмарка технологий» — это ярмарка проектов интеллектуальных и предпринимательских.

Что постигнет сколковский проект — успех или неудача (когда он останется очередной дорогостоящей «бизнес-деревней»), — зависит от того, станут ли его постоянными участниками российские капиталисты и российские ученые и инженеры. Капиталистов можно «пригласить» — если государство будет в этом приглашении настойчивым и последовательным. Ученые и инженеры же должны представлять университеты. Ученый может выступать партнером, а не работником капиталиста, может иметь «переговорную силу», только если за ним стоит дееспособная организация — университет или крупный научный центр РАН. В противном случае ярмарки не получится — ведь фирмы заинтересованы в монополизации новинок «вплоть до их корней». Так что участие университетов в сколковском проекте важно именно с точки зрения создания конкурентной среды.

Но у сколковского проекта есть и «второе дно» — он призван продемонстрировать возможность академической карьеры нового типа — научного предпринимательства. Расшевелить наши университеты — в том случае, если там осталось кому шевелиться.

Известия: Сколково представляется как место, где инновационные идеи будут становиться бизнес-проектами. Как должен быть выстроен механизм взаимодействия между наукой и заказчиками в лице крупных компаний?

Ярослав Кузьминов: Раньше вуз (НИИ) традиционно выступал как агент государства, которому и принадлежали научные результаты.

С учетом эффективности государства в этой сфере можно смело сказать, что результаты не принадлежали никому, то есть просто брались теми, кто мог своевременно их оформить в международной системе патентной защиты. Чаще всего этим «кем-то» оказывались зарубежные фирмы, растащившие уже к 2000 году практически все советские изобретения и ноу-хау.

Пока нет эффективного оформления прав собственности на интеллектуальные продукты, включая встроенные в мировые стандарты системы патентов и товарных знаков, — до тех пор ученые будут просто отдавать свои результаты коммерсантам. В случае «разовой уступки прав» другого результата быть просто не может. Фирмы будут или приобретать научные результаты вместе с их создателями, или работать в кооперации с вузами и НИИ. Меня вот очень тревожит, что технические вузы сейчас бросятся в «Сколково» — и уйдут несолоно хлебавши, расставшись с последними хорошими учеными.

Известия: Почему мы до сих пор не можем похвастаться, что наши вузы хорошо финансируются бизнесом, имеют постоянные заказы?

Ярослав Кузьминов: Есть два препятствия. Юридическое — вуз не предстает как институциональный партнер, способный защитить свою интеллектуальную собственность. Есть государство, у которого все нельзя, но при некоторых усилиях, оказывается, можно — и почти даром. Есть отдельные ученые, совершенно бессильные на этом рынке, способные только претендовать, что фирма их наймет с целью получения новых результатов.

Экономическое — сегодня российский вуз не является интересным партнером для бизнеса. Он был бы таким партнером, если бы имел независимые от бизнеса (от текущих заказов) средства на фундаментальные, поисковые разработки. В этом случае фирмы были бы заинтересованы устанавливать «длинные» отношения, предлагать свое финансирование как дополнительное, в надежде первыми получить интересный для коммерческой разработки результат.

Известия: Создатели проекта «Сколково» считают, что через пять-десять лет в России будут работать ученые с мировым именем и даже нобелевские лауреаты. В Высшей школе экономики уже сейчас читают лекции представители международной профессуры. Какова мотивация у иностранной профессуры в России?

Ярослав Кузьминов: Рынок труда исследователей (к которым во всем мире относятся и университетские преподаватели) уже давно стал глобальным. Я не думаю, что мотивация иностранного профессора как-то отличается от мотивации российского ученого за рубежом: если это действительно ученые, они ищут более широкие возможности для исследований, интересную академическую среду и достойные условия жизни для своей семьи.

Понятно, что если в университете, куда приехал профессор, большинство преподавателей и студентов не владеют английским языком, это будет препятствием.

Думаю, первоначально нашим университетам придется платить иностранцам несколько более высокие зарплаты, чем они получали бы на Западе, — просто чтобы компенсировать худшее «качество жизни» в наших городах. Но это не главное. Настоящий ученый живет наукой, своими исследованиями и все отдаст за то, чтобы иметь доступ к лучшим лабораториям, полевым исследованиям, к кругу общения наиболее продвинутых коллег.

Создадим в наших университетах такие «центры превосходства» — добьемся успеха, и достаточно быстро.

Что касается нашего опыта — а в НИУ-ВШЭ регулярно работает несколько десятков иностранцев на длительной и около 100 человек на краткосрочной основе, — то я бы выделил три главные особенности. Первая — Вышка ведет сотни исследовательских проектов, часть из них имеет международный характер. Вторая — наши студенты и аспиранты говорят по-английски. Третья — значительная часть российских преподавателей Вышки включены в международные проекты, так что для иностранцев не возникает «психологической резервации».

Известия: Какая мотивация должна быть у студентов и аспирантов, чтобы остаться работать и заниматься наукой в России?

Ярослав Кузьминов: Склонность к исследовательской работе имеют, как правило, до 20% хороших студентов. В естественных и инженерных науках эта доля выше, чем в социальных, — ведь шансов построить успешную карьеру за пределами университета или КБ у них меньше.

Если мы хотим, чтобы в России остались самые талантливые, создадим им условия лучшие, чем за рубежом. Во-первых, молодые должны получать доход, сопоставимый с доходом их сверстников в бизнесе (я говорю о менеджерах и аналитиках). Во-вторых, им должна быть обеспечена возможность карьерного роста. Если выпускник считает, что ему придется работать лет пять мэнээсом (младшим научным сотрудником. — «Известия» ) или старшим преподавателем, ожидая «естественной убыли» в рядах старших, — он не останется в этом НИИ или университете. В-третьих, исследователь должен иметь современное оборудование и материалы для работы. И последнее условие — «длинные гранты»: гарантия финансирования исследований не на год-два, а на пять - десять лет.

Известия: «Сколково» — проект, ориентированный на внедрение инноваций, развитие науки. Между тем почти 30 вузов в России, в т.ч. и ВШЭ, получили статус национальных исследовательских университетов (НИУ). Как эти решения изменят научную и образовательную среду?

Ярослав Кузьминов: Задача этих университетов — обеспечить конкурентоспособность России на глобальном рынке исследований и технологий. Успех или неудача проекта НИУ зависит от качества реализации программы развития каждого из этих вузов. На сегодня у меня есть сомнения в масштабном успехе.

Во-первых, большинство НИУ по-прежнему имеют недостаточный уровень базового финансирования, что ставит их в заведомо неконкурентоспособную ситуацию на рынке труда. Преподаватель исследовательского университета должен получать не меньше 75 тыс. руб. на своем основном месте работы. Подчеркну, что это будет по-прежнему в 2-4 раза ниже, чем в зарубежных университетах, с которыми эти вузы призваны соревноваться. Речь на первом этапе идет о том, чтобы ученые продолжали заниматься наукой, а не уходили на заработки. Можно решить эту задачу? Можно, в условиях демографического спада численность студентов сократится к 2015 году в полтора раза. Это создает резерв средств — до 50 млрд руб. в годичном выражении, — за счет которого мы сможем довести финансирование 20-30 тысяч преподавателей-исследователей до минимально конкурентоспособного уровня.

Известия: Не мало ли? В вузах работают не менее 300 тысяч преподавателей.

Ярослав Кузьминов: Согласно опросам у нас ведут научную работу только 16% преподавателей. Так что в самый раз, к сожалению.

Во-вторых, в большинстве НИУ практически отсутствует финансирование фундаментальных исследований. Иллюзия — ожидать, что компании будут источником финансирования фундаментальных, поисковых работ. Такие разработки университетов и академий наук во всем мире финансируются за счет бюджета или крупных благотворительных фондов — но у нас в России таких фондов просто нет. Мне кажется, что это простое условие слабо учитывается в государственной политике. У нас весь бюджет Российской академии наук меньше двух миллиардов долларов, «Курчатник» и ведущие вузы вместе имеют еще полмиллиарда. Для сравнения - научный бюджет пяти ведущих американских университетов больше пяти миллиардов долларов. Странно ожидать от вузов, в которых финансирование фундаментальной науки просто отсутствует, каких-то новых результатов в прикладных разработках.

Мы присвоили статус НИУ ряду технических университетов, и — если судить по последним действиям власти — ожидаем вклада в инновационное развитие в первую очередь от них... Давайте сделаем следующий шаг — обеспечим им нормальное финансирование науки. За рубежом оно составляет от трети до половины бюджета ведущих университетов — сотни миллионов, даже миллиард долларов в год. У нас можно было бы начать с 25% бюджета и поставить задачу увеличить эту долю до 50% к середине десятилетия.

Известия: А сколько на это денег потребуется?

Ярослав Кузьминов: Порядка 30 миллиардов рублей в год. Подчеркну — внутри системы образования этих денег взять уже неоткуда, это вопрос перераспределения расходов федерального бюджета. Но пойти на это придется — иначе мы завалим инновационную программу.

Известия: Упирается ли вопрос конкурентоспособности вузов в нехватку финансовых средств или нужны институциональные изменения?

Ярослав Кузьминов: Мы тратим на высшее образование из бюджета всего 0,8% ВВП. Это в полтора, а в ряде случаев и в два раза меньше, чем развитые страны. Конечно, таких средств не хватает. Но и существующие используются не всегда эффективно.

До половины сегодняшних студентов инженерных и педагогических вузов поступили туда с такими низкими знаниями математики и физики, что это не позволяет им освоить вузовские программы. Другая проблема — узкие специальности, характерные для наших вузов. Мы через 20 лет после краха командной экономики по-прежнему пытаемся подготовить человека к работе на определенном производстве, на определенной технологии. Между тем средний срок жизни технологии сегодня уже меньше пяти лет. То есть мы заведомо готовим людей «в никуда», демотивируем их с самого начала серьезно учиться. В России одна из наиболее крупных по масштабу систем платного высшего образования. Каждый второй студент — платник. Но платит он в 2-3 раза меньше, чем вузы получают от государства за студентов-бюджетников, поэтому основная масса платных студентов — заочники. Мы сами себя обманываем, ведь за такие деньги получить полноценное высшее образование невозможно.

Надо укрупнять и специальности, и сами вузы, переходить к гораздо более открытым программам высшего образования. Надо стимулировать конкуренцию вузов за талантливых студентов: бюджетное финансирование студента должно быть привязано к его знаниям и успехам, к его способности в будущем эффективно работать по специальности. Скажем, победители и призеры олимпиад и конкурсов должны иметь бюджетные гранты в 2-3 раза выше, чем обычные студенты, а те, кто сдал профильный ЕГЭ на тройку —учиться за свои деньги.

Особый вопрос — с техническими вузами. Их проблема — низкий уровень значительной части студентов. Считаю, нужно брать «на инженеров» абитуриентов не менее чем с 50-55 баллами из 100 по математике и физике, но при этом повысить финансирование вузов в расчете на одного такого студента и платить «технарям» повышенную стипендию. Должна быть кардинально расширена возможность людей брать образовательные кредиты. Бюджетных средств на это будет нужно немного, а вот доля студентов, их получающих, может вырасти до 10-12% по сравнению с сегодняшними 0,1%.

Известия: Проект «Сколково» порой подвергается жесткой критике. Говорят, что это потемкинская деревня. Как вы относитесь к мнению, что нам нечего заниматься инновациями, пока не созданы ключевые условия для существования «нормального» бизнеса?

Ярослав Кузьминов: Каждый проект может пойти по пути потемкинской деревни, и «Сколково» не исключение. Если его делать для показа начальству, так и случится.

Что касается противопоставления инноваций созданию делового климата, то я с этим не согласен. В нашей стране накоплен огромный интеллектуальный капитал, он постепенно обесценивается, устаревает, но он еще есть. Заставить работать интеллектуальный капитал — задача не менее важная, чем заставить работать капитал денежный. Экономика XXI века будет сформирована интеллектом больше чем наполовину.

И еще — разве мы с вами говорили не о предпринимательском климате? Венчурный бизнес, бизнес в сфере интеллектуальных услуг, бизнес на «экономике впечатлений», бизнес в индустрии здоровья — он нуждается в благоприятном климате не меньше, а больше, чем у нефтяников или строителей жилья.

Сколковский проект — попытка отработать новый правовой статус не для отдельно взятой «территории счастья», а для инновационных секторов нашей экономики. Получится в Сколкове — у нас будет возможность распространить этот режим на всю Россию. Сегодня вклад инновационного бизнеса в налоговые доходы государства практически равен нулю. Так что бюджет ничего не теряет.