Если не по букве, то по духу…

Вадим Валерьевич, что бы Вы могли сказать о происходящем ныне процессе легализации российского бизнеса?
Легализация – это процесс выхода бизнеса из тени, сопряженный со все большим объемом уплаты налогов и других платежей. Начался этот процесс отнюдь не летом 2005 г., как многие сейчас пишут, имея в виду историю с задержанием крупных партий мобильных телефонов. Первые серьезные акции воздействия со стороны государства (в то время Государственного таможенного комитета) на участников рынка с целью побуждения их выхода из тени были предприняты еще в начале 2000-х годов.
Почему это случилось только в этот период? Потому, что именно тогда давление со стороны государственных органов совпало с интересами определенной части бизнеса. Я думаю, что движение к легализации не началось бы и не стало успешным, если бы не было поддержано по крайней мере частью ведущих компаний.
Можно немного поподробнее, что это были за интересы?
Многие предприниматели (например, в сфере торговли бытовой техникой и электроникой – одной из самых теневых сфер в части импорта в 1990-х гг.) начинали свой бизнес в первой половине 1990-х г.г. практически «с нуля». Но к концу десятилетия они уже построили достаточно солидные бизнесы, наработали имена.
В этих условиях у них началось формирование спроса на формальные правила – на определенный, понятный и предсказуемый порядок. С появлением имени они стали более деликатно и чувствительно относиться к возможным рискам, связанным с обнаружением теневых схем.
А риски здесь – немалые. Например, если тебя остановили на таможне и откорректировали таможенную стоимость, тут потери сразу с одной такой «операции» уже тогда исчислялись в сотнях тысяч у.е. Плюс удар по имиджу. А поскольку розничные компании были на виду, к ним в первую очередь и приходили и с проверками. И, безусловно, никому уже не хотелось так рисковать.
Появились и новые экономические интересы. Нужно было привлекать дополнительные ресурсы, а это предполагает большую открытость и прозрачность бизнеса. В перспективе можно было получить «предложение, от которого трудно отказаться», с приходом глобальных компаний, способных купить успешные компании. А для этого нужно быть более прозрачным, более видимым и более солидным, более крупным.
Но были и другие прагматичные расчеты – на то, что если процесс легализации пойдет успешно, то удастся с помощью государственных органов «выдавить» с рынка часть более мелких, серых и черных дилеров. Убрав примерно 30-40% операторов с этого рынка и понеся на первом этапе легализации дополнительные издержки, можно было затем с лихвой возместить потери через увеличение своей рыночной доли.
Добавим и достаточно благоприятный экономический фон. Ведь рынок растет по 10-12% в год, подкрепляясь ростом реальных доходов населения. Опять же правительство постаралось, снизив в начале 2000-х годов (пусть и не радикально) ставки налоговых и таможенных платежей. Все это создало определенный благоприятный фон для продвижения в сторону легализации.
А какова при этом была политика государственных контролирующих органов?
В конце 1990-х г.г. у каждого участника внешнеэкономической деятельности был широкий выбор схем при таможенной очистке товара – причем, не просто между контрабандой и стопроцентным соблюдением закона, а широкий выбор между черными, темно-серыми, серыми, полубелыми и белыми схемами. При этом каждая схема была связана с определенным сочетанием издержек и риска, которые находились в обратной пропорции.
Чтобы переломить эту ситуацию, нужны были изменения в политике государственных контролирующих органов. Эти изменения начали воплощаться с января 2001 г. Именно тогда государство начало планомерное выдавливание серых и черных схем. Начинали с довольно простых методов – например, с установления минимальной платы за одну фуру. Плати – и проезжай, а не хочешь платить – проходи полный досмотр или иди по всем бюрократическим инстанциям и оплачивай простои. Эта, казалось бы, примитивная мера оказалась действенной, и сборы начали достаточно стремительно расти. Одновременно начались переговоры между властью и бизнесом по поводу дальнейших правил игры.
Зачем это было нужно государству?
Во-первых, из ГТК или из федеральной таможенной службы был сделан форпост по сбору средств в государственный бюджет. Это – довольно разумная затея, потому что как раз таможня – достаточно узкое горлышко, где при желании относительно легко контролировать прохождение каждого транспортного средства. Эффект не замедлил появиться: сборы сразу начали расти на десятки процентов в год, что, кстати, свидетельствовало о том, что бизнес когда-то не доплачивал раз в десять. Например, в 2004 г. объем сборов вырос на 60%, в 2005 г. сборы по импорту (которые меня в данном случае интересуют в большей степени) выросли на треть. В результате таможенные органы обеспечивают сборы на уровне 8% ВВП, а до этого процесса доля была вдвое меньше – всего 4%. И не случайно за контроль над их деятельностью весной 2006 г. в правительстве развернулась столь яростная борьба.
Кроме обычных фискальных интересов государства, которые здесь явно преобладают, в таможенных органах, как утверждают, ранее творился дикий бардак, и появилось естественным стремление поставить под контроль весьма крупные финансовые потоки. Эти попытки навести порядок продолжаются и по сей день – работают собственные службы безопасности, старается прокуратура, МВД. И многие чиновники потеряли свои места.
Что же касается давления на бизнес, то оно, при всей своей действенности, имеет явные ограничения. Принуждение, излишнее администрирование, чрезмерное давление на бизнес – приводят чуть ли не к тем же последствиям, что и отсутствие администрирования – стремлению спрятаться, уйти в тень.
Можно ли это продемонстрировать на истории последних десяти лет?
Да, этот период можно грубо разделить на два этапа. На первом этапе во второй половине 1990-х г.г., ставки обязательных платежей были на том уровне, на котором почти ни один нормальный бизнес все заплатить не мог. Но это компенсировалось (в соответствии с давней российской традицией) откровенной слабостью администрирования законов. В результате развились и расцвели буйным цветом все эти цветные (серые, черные и др.) схемы.
На втором этапе в начале 2000-х гг., как мы уже сказали, ситуация заметно изменилась. Причем, это касалось отнюдь не только таможни. Начался процесс, который вскоре начали называть консолидацией государства или, проще, попытками «закручивания гаек». Это проявилось, в том числе, в довольно целенаправленном «наезде» на разного рода формы налоговой оптимизации. Потихоньку взялись, и не безуспешно, за зарплатные схемы, озаботились проблемой возврата НДС, порезали предприятиям льготы, «обидели» предприятия, которые якобы нанимали инвалидов. Т.е. была целая серия акций, которые были напрямую направлены на «обеление» бизнеса.
Происходили ли при этом сдвиги в судебной системе?
Да, и в судебной системе произошли заметные сдвиги. В 1990-х годах все жаловались, как у нас все плохо. Но тогда, если тебя поймали, можно было нормально откупиться от «контролеров» или выиграть дело в суде, опять же решив вопрос с кем надо. А в 2000-е годы, особенно с 2003 г., появились неприятные для бизнеса тенденции, когда суды все больше и больше стали склоняться в другую сторону, решая вопросы в пользу государства.
При этом возник очень важный момент в налоговом администрировании, который с точки зрения будущих последствий можно считать фундаментальным и который, как мне кажется, еще не в полной мере оценен. Хотя я не являюсь специалистом в юриспруденции, полагаю, что серьезные последствия не за горами. Дело в том, что из мирового опыта в России избрана парадигма (со ссылками, например, на опыт США), в рамках которой в налоговом администрировании контролирующие инстанции должны следовать не только букве закона, но и тому, что называется «дух закона».
В высказываниях наших официальных лиц, например, замминистра финансов, в 2003 г. появились высказывания о том, что схемы могут быть формально законны, но при этом «дурно пахнуть». Или (формулировка Конституционного суда) – «противоречат нравственности». Сегодня также используются термины «недобросовестность», «злоупотребление правом» или «противоречие экономической сущности операций». Во всех случаях имеется в виду, что применяются схемы, легальные по своей букве, но используемые с явной целью ухода от налогов. В результате вопрос о добросовестности участника рынка переносится из сферы формально-юридических положений в сферу достаточно субъективных истолкований его мотивации.
В итоге что получилось? У бизнеса снова возникли жалобы, но уже по другому поводу. По поводу того, что мы, дескать, честно пытались двигаться в сторону если не белых, то, по крайней мере, полубелых схем. Но развернувшийся ныне «налоговый террор» фактически заставляет или побуждает бизнес вновь вернуться к более серым и черным схемам. В какой-то степени это звучит парадоксально. Но дело в том, что у контролеров есть соблазн не искать явных, но мелких нарушителей, которые прячутся где-то совсем в глубокой тени, а бить в первую очередь по тем, кто виден, кто находится на виду, и с кого можно реально получить формальные и неформальные выплаты. И когда у налогового инспектора возникает такая мотивационная структура, понятно, что зачастую спрятаться вовсе оказывается выгоднее, чем играть на грани света и тени. В результате периодически происходят частичные откаты в сторону теневых схем, процесс легализации становится все более витиеватым и противоречивым.
Все это в том числе означает, что необходим какой-то тонкий, даже, не побоюсь этого слова, деликатный баланс между принуждением со стороны государства и взаимным доверием между государством и бизнесом, а также доверием между самими участниками рынка.
Что Вы понимаете под этим термином (ведь под ним понимают самые разные вещи)?
Я бы выделил две формы. Есть первая, слабая форма доверия – это ожидание предсказуемого поведения. Есть более сильная форма доверия – это ожидание того, что взаимные обязательства исполняются сторонами без каких-то специальных санкций.
Тонкий, противоречивый, длительный и утомительный процесс легализации невозможен без достаточно высокого уровня доверия, причем взаимного доверия между бизнесом и властью. А с этим у нас застарелые проблемы. Я помню, что когда мы проводили свое исследование в начале 2000-х годов, каждому чиновнику было совершенно «очевидно», что любой бизнесмен – это мошенник, который постоянно думает о том, как бы ему уйти от уплаты налогов. А каждый бизнесмен, в свою очередь, считал, что любой чиновник – коррупционер, и исключения крайне редки.
Здесь же выяснилось, что сторонам нужно договариваться. Хотя бы потому, что процесс легализации – это сложный процесс, который невозможно осуществить за одну ночь: если сегодня бизнес платит 30% положенного, то на следующий день, при всем желании, он не может начать платить все 100%. Чтобы там ни говорили о необходимости легализовать все сверху донизу, процесс этот может быть только постепенным. Нужно дать бизнесу пройти этот путь – создать условия, при которых он будет платить все больше и больше, одновременно снижая для себя нежелательные риски. Когда же начинают «передавливать», процесс встает.
Опасения бизнеса тоже понятны. Потому что, помимо дополнительных издержек, не всем хотелось показывать свои реальные обороты, засвечивая масштаб деятельности. Уйти потом назад в теневые спасительные схемы окажется куда сложнее. А правила игры могут внезапно поменяться. Есть масса примеров, когда изменения вводились без всякого уведомления деловых структур – просто выходил очередной какой-нибудь подзаконный акт, приказ ГТК или ФТС, менявший условия игры. И предприниматели, вполне естественно, боялись открываться, по крайней мере сразу.
Кроме того, существовало и в большой степени существует сегодня недоверие к способности государства обеспечить эффективное администрирование по отношению к явно недобросовестным компаниям – всяким «чернушникам», «отморозкам» и «беспредельщикам», к тем, с кем нельзя договориться о единых правилах. Которые выживают на рынке именно благодаря наличию теневых схем и никогда не смогут работать по-белому.
Бизнес проявляет готовность достаточно решительно двигаться по пути легализации, но при условии, что государство «прищучит» этих недобросовестных конкурентов и, следовательно, не поставит ведущие компании в заведомо неконкурентную ситуацию. При нынешней чувствительности рынка ко всякому изменению цен, – это вещь страшно болезненная. Если кто-то начинает «сливать» дешевый товар, то это сразу же серьезным образом осложняет деятельность других операторов.
Таким образом, речь идет о том, что должен поддерживаться некоторый баланс между принудительными мерами и постепенным выстраиванием конвенций, отношений доверия на разных уровнях. К сожалению, у нас с этим пока не все получается. Это больше напоминает качание маятника: сначала эффективное администрирование отсутствует, все вопросы решаются «под ковром», а затем начинаются жесткие наезды (причем, не всегда основательные, как показало недавнее дело с телефонами Motorola), усиливается налоговый террор, а потери несет именно более добросовестный бизнес.
Вадим Валерьевич, чем же все это может кончиться?
Безусловно, движение в сторону легализации, выхода из тени, происходит в течение последних 5 лет, но происходит неравномерно. Если по крупной бытовой технике, по оценкам экспертов, через «серую» зону проходит от силы 10% импорта, то до недавнего времени у сотовых телефонов в тени было до 90%, потому что они портативные, дорогие, модельный ряд быстро обновляется, и есть все стимулы для того, чтобы ввозить их с нарушениями. Но и здесь, как мы знаем, в последнее время достигнуты значительные успехи: платежи за полгода выросли в 6 раз, средняя цена телефона, декларированная на таможне, - в 3-4 раза. Причем, что важно, при участии бизнеса (я имею в виду ассоциацию РАТЭК). Так что явное продвижение, пусть и не линейное, но есть.
Но наряду с этой общей оптимистичной оценкой, я, честно говоря, не очень верю, что этот процесс когда-нибудь завершится. Мне кажется, что основные участники рынка все же не заинтересованы в 100%-ной легализации. Но в первую очередь, в ней не заинтересованы, несмотря на всю политическую риторику, представители государственных органов власти (я имею в виду не отдельных людей, а систему в целом).
На это есть несколько причин. Первая, вполне понятная, – чиновникам надо жить, и они хотят жить хорошо. Говорят, что в таможне такого раздолья, как в конце 1990-х гг., уже нет, и люди так не зарабатывают. Но полный отказ от коррупционных практик вряд ли произойдет.
Вторая причина не менее серьезна. Ведь теневые потоки шли не только в карманы государственных чиновников, они же обслуживают и высокие политические интересы. Откуда, собственно, должны взяться крупные средства на политические кампании, если не будет серых схем? Правда, можно покончить с демократическими выборами, и на этом сэкономить. Но это – довольно сомнительный выход, вряд ли он кому-нибудь из нас понравится.
Есть еще одна третья, фундаментальная причина. Наличие серых и черных схем давно является и, видимо, будет являться мощным элементом механизма контроля над участниками рынка, своего рода «крючком», которым можно зацепить если не всех, но почти каждого. Зацепить и наказать – в силу любых интересов (будь то интересы конкурентов или политические нужды). Отсутствие 100% легализации – нормальное поле для воспроизводства такого механизма контроля. И я, грешным делом, не понимаю, как произойдет отказ от этой системы.
Конечно, здесь сразу вспоминают о ЮКОСе, потому что это первое, что приходит людям в голову. Так вот если бы в ЮКОСе все было бы по закону и «не противоречило экономической сущности операций», что бы тогда делали с компанией, когда был сформирован политический заказ? А так, если и не по букве, то по духу…
Участникам рынка легализоваться до конца тоже не всегда интересно. Не только потому, что зачем платить, если можно не платить, по крайней мере, какую-то часть. Но потому, что люди приучены решать вопросы на неформальном уровне. Будучи 10 лет на рынке, все знают, как это делать, «все отстроено». В органах государственной власти есть «свои» люди. И здесь также процесс легализации означает серьезную, болезненную ломку механизмов институционального взаимодействия.
Это касается и отношений между самими участниками рынка. Ведь легализоваться в одиночку (без прямых конкурентов) нельзя (просто вылетишь с рынка). А чтобы легализоваться коллективно, нужно договариваться сначала между собой, а затем еще и с представителями государственной власти. И договариваться не как раньше: кулуарно и неформально, а договариваться публично, т.е. переходить к политическому обсуждению.
И это противоречие – не единственное. Назову еще одно. Ведущие участники рынка, с одной стороны, заинтересованы в легализации. Но при этом известно, что выход из тени ослабляет сравнительную конкурентоспособность перед лицом входящих в страну глобальных операторов, потому что повышает издержки российских копаний и лишает их былых преимуществ перед теми, кто приучен платить все сполна.
Так что в целом можно сказать, что процесс легализации, как и все серьезные институциональные изменения, пусть и не бесконечен, но требует изрядных усилий и длительного времени.