Александр Филиппов: "Империя живет, пока есть представление об имперской миссии"

- Насколько понятие "империя" является продуктивным по отношению к современному миру? На первый взгляд оно выглядит чем-то архаичным.
- Если смотреть исторически, то можно сказать, что существует несогласованность между историей политического понятия "империя" и реальными формами организации политической жизни. В классической аристотелевской иерархии форм социальной и политической организации обычно выделялись три формы: домохозяйство, поселение и полис. Более крупные образования, включая то, что мы сейчас называем империей Александра Македонского, не находили себе места в классической политической теории.
Представление о наличии четвертого политического уровня, уровня империи, сформировалось в западной политической мысли довольно поздно независимо от того, что империи уже давно существовали как реальные политические образования. Наконец, произошел, казалось бы, окончательный отказ от империи как формы политической организации. В результате распада Священной Римской империи стала возникать современная форма территориально ограниченного национального государства. Только здесь возникает представление о короле как об "императоре в пределах своих территориальных границ". Возникает Вестфальская политическая система, основанная на идее суверенитета всех, даже небольших территориальных образований. Вестфальский мир - это, по сути, мир, который был заключен империей с прежними ее частями: с королевствами Швеции и Франции. Можно было бы сказать, что именно с этого периода империя как форма политической организации исчезает и формируется новый субъект политики - национальное государство. Но избавиться от понятия империи не получается. Империи возникают снова и снова, и для этих случаев аналитическая категория империи совершенно необходима.
- Каким образом мы узнаем, что имеем дело с империей?
- Ошибочно считать, что империя - это просто большое или могущественное государство, проводящее экспансионистскую, "империалистическую" политику. Империя обладает, на мой взгляд, весьма сложным характером. Ее отличает то, что на языке феноменологического социологического описания можно назвать наличием определенного горизонта. Империя - это горизонт политического пространства. В соответствии с таким пониманием империи ее нельзя выделить на основании каких-то внешних политических или государственных атрибутов. Империя - это сложный феномен: то, что может выглядеть лишь как государство наравне с другими государствами, внутри себя - по своей идеологии и культуре - может оказаться империей. Специфическая особенность этого горизонта состоит в том, что он имеет свойство бесконечного расширения. Горизонт - это не граница. Находясь в горизонте империи, мы находимся в особом состоянии, которое нельзя определить, находясь вне этого состояния.
Для империи не может существовать других империй. То, что находится вне пределов империи, - это пространство для ее новых миссий, нечто такое, что еще предстоит завоевать, вовлечь в свою орбиту. Империя живет, пока есть представление об имперской миссии, направленной вовне. Нам хорошо известно наглядное воплощение этого принципа в виде серпа и молота, лежащего на всем земном шаре. Как только начинают задумываться о пространстве империи как о бремени, что, кстати, было одним из основных стимулов для наших реформаторов при разделе СССР, это означает, что дни империи сочтены.
Кроме того, в "обычном" государстве можно достаточно просто зафиксировать политическую систему, распространяющуюся на определенную территорию, отделить ее от экономической и религиозной систем, границы которых вовсе не обязательно должны совпадать с политическими. В империи все обстоит иначе. Она, как некий космос, вбирает в себя все. Принадлежность к политическому пространству империи окрашивает и религию, и экономику, и все другие сферы социальной жизни.
- Горизонт империи - это мироощущение ее граждан или же идеология, сформулированная явным образом, например элитами?
- Предложенное понимание империи удобно, поскольку горизонт может тематизироваться, а может оставаться в нетематизированном, латентном состоянии. Если мы возьмем для примера описания повседневного мира средневекового человека, то мы не обнаружим там широко представленной тему империи, хотя мы имеем дело именно с империей. Требовалось определенное усилие, определенное социальное положение, чтобы актуализировать эту тему. Люди, которые отдают себе отчет в своем имперском состоянии, как раз и образуют элиту империи, причем это понятие лишено здесь какого-то ценностного оттенка. Широкая актуализация темы империи происходит, пожалуй, лишь тогда, когда империя начинает подходить к концу, разрушаться. Когда пространство империи начинает разламываться, оно перестает быть фоном, неким скрытым смысловым горизонтом и становится предметом обсуждений. Появляются вопросы о том, надо ли нам здесь находиться, нужно ли и дальше расширять границы и что мы с этого будем иметь и т. д.
- Что же происходит, когда империя прекращает свое существование?
- Идея империи по инерции еще продолжает свое существование. Удивительно, но лучшие западные теоретики империи живут уже на руинах империи. "Монархия" Данте - это гимн империи, возникший во время ее распада. Имперская идея - это мы видим и по нашей истории - может только окрепнуть среди идеологов после того, как сама она уже исчезла. Но вся проблема в том, что идеологи не могут создать те мотивационные механизмы, которые не на уровне идеологии, а на уровне повседневности способны скреплять империю в единое целое. Мы видим сейчас всплеск интереса к империи, огромное число публикаций на эту тему. Все это имеет свою ценность, однако все такого рода интересные рассуждения никого никогда и ни к чему не смогут побудить. Этот продукт имеет ценность для людей очень узкого круга.
- А если говорить не об идеологах, а о мире повседневности?
- Происходит катастрофа. В связи с этим часто цитируют слова апостола Павла во втором послании к фессалоникийцам: "Ибо тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь" (2,7). Тот, кто "держит", "удерживающий", по-гречески "катехон", - это и есть империя, своего рода скрепы устроения мира, упоминание о чем можно найти и у Сергия Булгакова, и у Карла Шмитта. Исчезновение любой большой империи является катастрофой, и советская здесь не исключение. Поэтому, когда Путин говорит, что исчезновение СССР было катастрофой, он лишь озвучивает факт, с которым нельзя поспорить. Даже если бы после этого на данной территории выросли райские кущи, это все равно оставалось бы катастрофой. Что же, собственно, исчезает? Дело в том, что пространство любой империи - это пространство замиренное. И когда исчезает империя, распадаются скрепы, удерживающие его единство, то исчезает также и мир.
- Какие за этим следуют политические последствия?
- Начинается территориальный распад империи. Возникают государства с определенными границами. Изначально они имеют достоинство внутренних границ в пределах империи. Любопытно в этой связи заглянуть в те договоры, с которыми мы сейчас связываем возникновение Вестфальской политической системы. В этих договорах в действительности определяется множество прав самых разных земель и епископств, о которых мы сейчас вообще ничего не знаем. Довольно странно на этом фоне рассуждать о незыблемости Вестфальской политической системы. Но почему возникает возможность говорить об этих теперь уже давно исчезнувших границах? Это были границы внутри империи. Затем эти внутренние границы в пределах империи признаются в качестве внешних границ новых государств. И сначала все идет хорошо, все довольны. Но со временем выясняется, что нет практически ни одной границы, которая бы всех устраивала. Начинаются территориальные претензии, появляются претенденты на образование государств, которые не имели своих внутренних границ в пределах старой империи и, соответственно, не имели возможности получить территорию при ее распаде. Естественно, все эти вопросы решаются уже далеко не мирным путем.
- Каким образом изменяется внешнее отношение к прежней империи?
- Империя является не только могущественной силой. Загадка империи - в ее притягательности. К ней идут не только те, кто боится, но и те, кто покупается. Покупается не на деньги, а на превосходство чужой цивилизации. И хотя различие между культурой и цивилизацией является спорным, в данном случае оно продуктивно. Речь идет именно о цивилизационном, а не о культурном превосходстве империи. Люди могут считать себя носителями более высокой культуры, но тем не менее делать цивилизационный выбор в пользу империи с более низкой культурой. Так греки в свое время подпали не только под военное, но и под цивилизаторское влияние Рима. При этом они считали свою культуру более высокой, и римляне, кстати, были с этим вполне согласны.
Говоря о цивилизационном превосходстве, я имею в виду более широкие возможности, предоставляемые империей в образовании, в карьере, в сфере приложения своих сил, в вопросах безопасности и т. д. Империя является притягательным цивилизационным образцом. Возьмем, например, "Санкт-петербургские вечера" Жозефа де Местра. Этот европейский аристократ описывает Петербург как какой-то земной рай. Он вовсе не чувствует себя в варварской стране, не отвечающей его цивилизационным запросам. Если же мы, напротив, берем "Письма русского путешественника" Карамзина и читаем его описания того же Парижа, то при всем его восхищении мы чувствуем его цивилизационное превосходство перед парижанами. В том же Лондоне городское освещение появилось позже, чем в Петербурге. То же касается и различных гигиенических мероприятий, проводимых в городе.
Именно эта цивилизационная комфортность позволяла приезжать в Россию художникам, ученым, не ощущая себя на задворках мира. То же можно сказать и о советской цивилизации. Для огромного числа людей Советский Союз представлял собой очень привлекательный цивилизационный образец. Многие народы здесь впервые обрели письменность, людям предоставили возможность получать образование в лучших учебных заведениях страны. Когда империя рушится, исчезает именно эта цивилизационная привлекательность. Трудно представить, чтобы сейчас Москва или Петербург кем-то рассматривались как центры цивилизационного притяжения.

Досье
Александр Филиппов, доктор социологических наук, заведующий кафедрой практической философии ГУ-ВШЭ, руководитель Центра фундаментальной социологии, главный редактор интернет-издания "Социологическое обозрение".