«Системный риск — это новая несвобода»
Ректор Вышки Ярослав Кузьминов в интервью, опубликованном RAEX Rating Review, поделился своим мнением относительно того, какие риски грозят обществу, как будут трансформироваться экономика и образование, какие профессии ждет ренессанс, какие качества необходимы человеку, занятому интеллектуальным трудом.
Хочется начать с вопроса о спросе на образование. Ведь прогноз спроса должен исходить из того, что само обучение продолжается плюс-минус пять лет, да еще нужно подготовиться. То есть речь идет о десяти годах минимум. Насколько реально этот спрос спрогнозировать?
Пытаться прогнозировать пути развития образования на основе спроса на профессии — дело неблагодарное. Образование определяет спрос в значительно большей степени, чем спрос определяет его.
Спрос на образование задается не только рынком труда, он задается культурными установками, и потребление играет не меньшую роль, чем работа. Спрос на образование в огромной степени императивен, это одна из базовых ценностей.
В опросах родителей мы видим, что связка «ожидаемый доход (или наличие свободных рабочих мест) — профессиональные компетенции (диплом) — выбор вуза или колледжа» работает довольно слабо. В большей степени люди ориентируются на интересы и способности своих детей, образование предстает как сфера развития человека. Например, многие стараются избегать профессионального колледжа, считая, что там ниже качество окружения учащегося, а вуз выбирается именно как позитивная социальная среда. Показательно, что в гипотетической ситуации, когда колледж дает больший ожидаемый доход, чем вуз, большинство семей все равно выбирает вуз.
С каждым годом это становится все очевиднее. Я сторонник того, чтобы рассматривать образование в качестве независимой ценности, как один из показателей качества общества, качества жизни. В этом отношении нам следует заниматься прогнозом образования, но он не должен исчерпывать все задачи образования. Образование должно давать обществу нечто большее, чем простое удовлетворение платежеспособного спроса.
С вашей точки зрения, не спрос формирует предложение, а предложение формирует спрос?
Конечно, предложение в длинном и даже в среднем периоде формирует спрос. А это период реализации всех основных образовательных программ. Пытаясь следовать за наблюдаемым спросом на образование, мы всегда заходим в тупик. Знаете, как говорят, генералы всегда готовятся к прошедшей войне. Образование точно не должно ориентироваться на текущий платежеспособный спрос — что предприятий, что самих граждан. Сейчас оно становится все более фундаментальным и продолжительным. Специалист учится пять лет, бакалавр и магистр — шесть лет. Множество наших соотечественников сначала идут в колледж, а потом в вуз — в сумме получается лет восемь. За это время успевают смениться две прикладные технологии, то есть подготовка к работе на конкретном рабочем месте, — это проявление фантомной боли людей, которые читали о сталинских пятилетках. Думаю, это было неактуально уже в 1960-х годах, причем и в Советском Союзе тоже. Поэтому рассуждения о следовании за спросом, проведение опросов работодателей, губернаторов — мне кажется, это деятельность бесплодная, которая никогда не была и не будет эффективной.
Мониторинг текущего спроса нужно вести. И мы его ведем: в рамках наших социологических обследований вместе с РСПП, с другими объединениями предпринимателей регулярно опрашиваем практически всех руководителей предприятий, всех работодателей. Я вас уверяю, их собственный горизонт видения своей кадровой ситуации даже на два года вперед более чем ограничен. Если он привязывается к технологиям — это в лучшем случае десять-пятнадцать процентов рынка. Поэтому, когда мы говорим об ориентации образования на спрос, лучше вести речь о потребностях общества в целом (семьи, а применительно к экономике — отрасли, а не предприятия), о видимых больших трендах.
Обозначьте, пожалуйста, хотя бы контуры спроса, которые вы видите. Какими, по вашим прогнозам, будут потребности общества в 2030, 2040, 2050 году?
Серьезный прогноз на 2030–2040 годы дать сложно. Думаю, что сейчас горизонт нашего видения — 2025–2030 годы. После этого тренды будут меняться под влиянием новых факторов, о которых мы пока не знаем. Появятся, например, материалы с абсолютно новыми свойствами (будут сами восстанавливаться) или, возможно, новая революция вытеснит ручной труд (мы сейчас не видим предпосылок к этому, но она может произойти). Или произойдут климатические изменения и центральное место в экономике займет адаптация. Поэтому давайте говорить о 2025–2035 годах, применительно к которым наши прогностические возможности еще опираются на наблюдаемые процессы.
Что мы видим? Первое: рост усложнения технологий и увеличение скорости их изменения. Вроде бы набившее оскомину заявление, но что оно значит для рынка труда? Технологи уходят с предприятий в сервисные центры. Вместо ремонта технологическое оборудование замещается, порой даже избыточно по отношению к их базовому использованию (вспомните поколения ПК или операционные системы). В силу сложности оборудования пользователям становится бессмысленно тратить время на ремонт, и часто происходит замещение оборудованием следующего поколения. Если мы возьмем персональные компьютеры или смартфоны, то увидим предельную форму этого процесса. Зачем чинить? Этим просто никто не занимается. Специальные фирмы сразу же разбирают оборудование на компоненты, и взамен поставляется новое.
Это имеет очень важное последствие для рынка труда. У нас в России треть высшего образования готовит технологов. Нужно больше дизайнеров, проектировщиков, но технологов столько не нужно, поскольку спрос предприятий на них стремительно сокращается. Машинно-тракторная станция ушла с первыми пятилетками. Трактор на месте никто не чинит.
Вам не кажется, что технологии переходят на другой уровень? Если раньше в технологии нужно было что-то припаять и приделать, то сейчас — понять, какие должны быть блоки, как их сопрягать и так далее.
Мне кажется, у абсолютного большинства фирм вынужденно возрос уровень доверия к поставщикам технологий. Компании очень редко сравнивают технологии. Они обычно встают на какую-то платформу и меняют свои технологии так, как им говорит ее владелец, чтобы не утратить абонентское обслуживание.
Новый феномен — технологическая платформа. Это новая форма рыночной власти, она растет, конкуренции (и рационального выбора) больше нет.
До Первой мировой войны Россия или Бразилия могли купить броненосцы в США, Франции, Великобритании — и совершенно серьезно сравнивать и выбирать. Сегодня, если фирма сидит на технологии Microsoft или на платформе Google, миграция даже для очень крупной фирмы представляет стратегическое решение, сравнимое с входом на новый рынок.
При этом поставщики технологических платформ в фирмах и организациях, которые сидят на этих платформах, учат уже скорее продвинутых пользователей, чем технологов.
Второй фактор — замещение человека в простых видах деятельности, в основном умственной, которое происходит на наших глазах. Диспетчеры уже ушли, скоро уйдут охранники, секретари, бухгалтеры, кассиры, продавцы-консультанты торгового зала. Будут уходить офисные работники, обеспечивающие выполнение повторяющихся действий (то есть соблюдение регламентов). Обратите внимание: замещаются простые повторяемые виды умственной деятельности, потому что ничего другого нынешний робот заместить не может. Человек с удовольствием должен от этой рутины избавляться. Но ведь это означает уход с рынка огромных слоев того, что мы несколько пренебрежительно называем офисным планктоном, то есть людей, выполняющие однообразные умственные операции (контрольные, учетные и так далее). Их нужно не готовить, а переподготавливать для другой работы. Это еще один очень серьезный вызов. Ведь непременным условием сохранения на «чистой» работе будет не аккуратность, а способность разумно — повторяю, разумно, с учетом контекста работы фирмы или организации, предлагать особенные решения. С этим не все справятся. Нужна повышенная эмпатия, умение общаться, с одной стороны, а с другой — креативность.
В сфере физического труда пока ничего подобного не происходит, а в сфере умственного труда идет быстрое вытеснение рутинных видов деятельности, что будет очень серьезно сказываться на наполнении профессий будущего. И на количестве работников. Например, юристов понадобится в два-три раза меньше, поскольку искусственный интеллект достаточно быстро заместит повторяющуюся часть работы — обращение к базам данных и поиск нужного пункта в законе и подзаконных актах. Но креативность и значимость профессии юриста резко возрастет. Это будет меньшее число людей с гораздо более творческим содержанием труда, везде — от судов до корпоративных юристов. Это будут новые люди, во многих случаях.