Начать с себя

В России не принято видеть явления в полном цвете — все или черное, или белое; эта особенность — одна из помех при модернизации.

Обсуждение идеи модернизации идет по всем аспектам (весьма часто в критическом тоне) кроме одного — на мой взгляд, ключевого. Речь идет о призыве президента начать модернизацию, если мы хотим обеспечить ее успех, «с самих себя», понять, кто мы есть. Этот призыв — по существу, к национальной рефлексии — нигде не комментируется. Внушенное нам дореволюционной, а затем и советской интеллигенцией «народопоклонство» (термин Николая Бердяева) табуирует для нас тему «о нас» (о народе). Ведь легче обсуждать представителей власти, бесчисленных работников спецслужб, бесконечных внешних недругов, но только не самих себя.

Однако предлагаю попробовать. Президент, отбросив популистскую риторику, не убоялся напрямую назвать (в сентябрьском послании «Россия, вперед!») наши доблестные народные «свойства», с которыми модернизацию не осуществишь: умственную, душевную и физическую лень, государственный патернализм (массовое иждивенчество), пьянство, пренебрежение ценностью человеческой жизни, вековую отсталость и, конечно, коррупцию. Уверяю вас, что от лидера страны за последние несколько сотен лет такого не слышали. А сейчас, похоже, сделали вид, что не услышали.

Вместе с тем все сказанное есть правда. Но, к сожалению, не вся. Начнем с упомянутой нами рефлексии (способности оценивать окружающий мир и самого себя). По мнению выдающихся русских мыслителей (Бердяева, Петра Струве, Павла Флоренского, Ивана Ильина и многих других), мы вообще не способны к рефлексии. В нас испокон веков доминировала инверсивная культура, т. е. способность относить любое культурное (социальное, политическое и т. д.) явление либо в список с плюсом, либо в список с минусом, не затрудняясь сложностями оценивания. Если не друг, то обязательно враг. Если не белый, то обязательно черный. Не было поиска середины, медиации, восприятия явления «в цвете», его адаптации к нашим потребностям.

На инверсивности массового восприятия прекрасно играют популисты и кликуши. Взрослая масса Александра Солженицына или Дмитрия Лихачева слушать не будет.

Поэтому обсуждать себя, чтобы начать модернизацию «с самих себя», она спешить не будет. А тогда как она научится ценить жизнь ближнего, отучится от иждивенчества, коррупции, пьянства и т. д.? Ответ на этот вопрос весьма пессимистичен. Во всяком случае, ни одно из упомянутых «доблестных свойств» за последние 10 лет не ослабло, они скорее укрепились. Ибо таково многовековое состояние нашей «духосферы».

Однако это не снимает задачи, к которой нас призывал президент (задачи рефлексии). Поэтому продолжим. После 1991 г., когда классовая (человеконенавистническая) идеология и машина подавления инакомыслия были устранены, а новые российские власти провозгласили отказ от государственной идеологии (Конституция 1993 г.), в нашей стране сформировалась смесь утилитаризма, массового потребительства, локалистской общинно-крестьянской архаики, укорененной в огромном урбанизированном слое бывшего крестьянства и их потомков и в собственно крестьянстве, а также крайне слабой либеральной компоненты.

ПОЛИТИЧЕСКОЕ ИЖДИВЕНЧЕСТВО

Эта смесь не очень пригодна для воплощения идей модернизации. Но, увы, это еще не вся беда. Развивающаяся в последние десятилетия глобализация имеет несколько составляющих, одна из которых - культурная составляющая.

Важнейшей ее частью (т. е. частью глобальной культуры) является массовая американская культура (культура толпы), проникшая во все уголки мира, но особенно быстро заселившая руины постсоветского культурного пространства. Мы никогда не признавались себе, что развал СССР — это прежде всего культурный распад, уход многих народов от источника чуждой и навязанной культуры — в данном случае от советской культуры, отождествляемой многими с русской культурой. На самом деле это уход от 1917 года. Семнадцатый год — это не российское, а русское явление, это ленинизм-сталинизм, мало общего имеющий с марксизмом. Это явление имеет очень глубокие исторические корни, русские корни. Семнадцатый год — это победа локалистской культуры русской крестьянской общины, главные свойства которой были успешно адаптированы и «переупакованы» большевиками в свойства советского (т. е. якобы вненационального) общества.

Что же это за свойства? Отмеченный Медведевым государственный патернализм — это ведь не только материально экономическое иждивенчество («халява», «золотая рыбка»), но и политическое иждивенчество, нежелание устраивать государство, строить власть, это «не гражданственность». Классический гражданин, рожденный древнегреческим полисом, — это тот, кто участвовал в принятии решений и их реализации (те, кто этого не делал, гражданами не считались): т. е. быть гражданином — это было не только правом, но и обязанностью по устроению государства. Совершенно очевидно, что это «не про нас», не про русский народ, варяжская государственность которого это и подтверждает. Нынешнее русское гражданское общество — это достойный потомок тех, кто призвал для государствоустроения России Рюриковичей со товарищи. Культура государствоустроения у нас — это культура внешняя, «импортная» (до сих пор), подсмотренная вовне и переносимая внутрь, но переносимая сверху и сверху осуществляемая.

НЕСПОСОБНОСТЬ К ДИАЛОГУ

Да, у нас почти нет самособравшихся партий: их собрали, назначили, придумали им названия. Единственная самособранная ( впрочем, скорее уцелевшая от КПСС) партия — КПРФ: от КПСС в ней остались те, кто в советские времена служил в партийном, военном или «специальном» аппарате. То есть это партия отчужденных от 70-летней власти, умевших все делать только посредством насилия и диктата. Другая самособранная партия — демократы (неважно, как их партия называлась и называется), способные собираться только для того, чтобы, собравшись, разругаться и разойтись, не поделив между собой то ли кресла, то ли «идейки». КПРФ тает из года в год, демократы давно распались и не могут вновь кристаллизоваться даже при поддержке властей.

Почему наши демократы и другие «партии» не способны собраться, не способны к собиранию, к «соборности»?

Потому что еще одним свойством нашего народа является полная неспособность к диалогу, монологичность. Это свойство всегда и больше всего было присуще нашей интеллигенции. Оно, это свойство, публично и широко разлито уже в бесчисленных журнальных и газетных дискуссиях второй половины XIX и начала XX в. Доминирующий хамский, неуважительный по отношению к оппоненту тон большинства журнальных статей — это не просто стиль конкретных авторов. Это и стилистика и содержание нашей культуры. А в советские времена диалогичность была отменена как класс, что вообще идеально соответствовало тоталитарному свойству монологичности. Все стало монологично: одно мнение (вождя), один садовод (Мичурин), один землевед (Вильямс), один ученый (Маркс, Энгельс, Ленин), одна партия, один путь («к победе коммунизма»), один правильный класс (он же гегемон) и т. д. Сегодня мнений много, но каждое из них делает вид, что все остальные мнения ошибочны. Нет даже попытки сойтись, договориться, найти общее. Нет воли объединиться даже против общего противника. Почему?

МАНИХЕЙСТВО

Потому что еще одно наше свойство — это манихейство (то самое инверсивное восприятие любого культурного феномена): все либо дрянь, либо золото. Мы не обсуждаем деятельность политического деятеля, взвешивая его достижения и ошибки и определяя его достижительную планку, а сразу отправляем его или во тьму (что чаще всего), или к солнцу. Обожаем (что крайне редко) или ненавидим (что почти «нормально»). Происходя из тысячелетней нагнутости, рабства, приученные к смирению религией нашего имперского расцвета (т. е. синодальной обер-прокурорской православной церковью или бездуховной диктатурой марксизма-ленинизма), мы либо восхваляем без разбору и без меры прижизненно любого нашего вождя, либо проклинаем саму память о нем. Хотя последнее зависит от степени его жестокости: чем больше он понуждал, нагибал, гноил, «кандалил», тем милее был при жизни и впоследствии. Но если не притеснял, давал «волю» (единственная версия нашего понимания свободы), т. е. избавлял от ограничений, тормозов, то стремительно терял уважение, почитание, «споклонение». Мы не признавали как в наше христианское тысячелетие, так и в советско-атеистическое столетие (и после него) того, кто спасает, но молились на того, кто судит нас. Не Спаситель был нашим богом, а судья. Так и сегодня, ничего не изменилось.

Культура государствоустроения у нас - это культура внешняя, «импортная» (до сих пор), подсмотренная вовне и переносимая внутрь, но переносимая сверху.

Еще одно наше свойство — полная неспособность к диалогу, монологичность. Это свойство всегда и больше всего было присуще нашей интеллигенции.

Подытожим три уже обсужденных наших свойства: государственный патернализм (т. е. материальное и политическое иждивенчество или негражданственность), монологизм (или неспособность к диалогу) и манихейство. Иждивенчество политическое, нежелание участвовать в жизни общества, даже в пятиминутном акте выборов, — это свойство общинной толпы, часть ее «муравейной» культуры (Василий Розанов). Монологизм — это тоже свойство локалистской культуры, культуры крестьянской общины, для которой иное, «необщинное», внешнее — всегда враг. Эта установка на внешнее как на вражеское всегда была условием воспроизводства локалистской культуры.

И сегодня локалистские установки воспроизводятся урбанизированными выходцами из «бедных, многодетных крестьянских семей» (формула советских кадровиков). «Если человеку хорошо и он счастлив — это плохой человек» — одна из таких установок. Для общинной культуры главный враг — образованность, интеллект, культура и, конечно, успешность. Ее кумирами никогда не были ни Андрей Сахаров, ни Дмитрий Лихачев, ни Александр Солженицын, ни Егор Гайдар, которых в глазах этой культуры не спасали ни три сахаровские звезды Героя труда, ни всемирная известность, ни всенародно почитаемые гайдаровские предки, ни тысячи трудов тех, кто изучает их труды и деяния. Для локалистской культуры все они (и иже с ними) — чужие, носители тяжких грехов: образованности, интеллекта и высокой культуры. Свои — это кумиры из «Аншлага», чей юмор особенно впечатляет локалистскую зрительскую массу, если репризы начинаются с «х...», «б...», «жо...» и «е...». А для вышедших из этой культуры нынешних барышень и дам любимые кумиры — обитатели «Дома-2». Манихейство - это вечная стагнация, вечная отсталость, если не угасание. Прогресс основан на культуре медиации, на освоении постоянно прирастающих культурных феноменов через поиск в них срединных вариантов, а не через восприятие в форме либо плюс, либо минус.

ВО ЧТО МЫ ЦЕНИМ ПРЕДКОВ

Даже этих трех свойств, которыми до сих пор страдает огромная часть населения, достаточно, чтобы поставить крест на нашем будущем. А ведь кроме них есть пьянство, пренебрежение личностью, т. е ближним и его жизнью, симпатии к криминалу и т. д. Режим Ленина — Сталина физически уничтожил десятки миллионов лучших. Демографический прогноз численности народонаселения России на 2000 г., сделанный Дмитрием Менделеевым (который глубоко и профессионально увлекался демографией), — 600 млн человек. Где они? Исчезли от рук «успешного менеджера» Сталина. Во что же мы ценим жизнь десятков и десятков миллионов соотечественников?

Убийцам (Ленину, Сталину) — почет, спасителю (Гайдару) — позор. Все эти безнравственные суждения, по-прежнему разделяемые в нашей стране слишком многими, являются главной причиной того, что на Украине культивируется идея голодомора как геноцида, а в Эстонии появляются люди, готовые оправдывать соотечественников, воевавших в составе войск СС, и др. Это не только пересмотр итогов истории, но и, мягко выражаясь, дистанцирование от нас, от нашей манихейско-социалистической «духовности», от 1917 года и его «свершений». Это свидетельство того, что гражданская война духовно не кончилась до сих пор. Немцы приняли позор своего гитлеровского двенадцатилетия и покаялись, а мы все еще упорно цепляемся за наше советско-сталинское бесславие. Мы не хотим понять, что для всего цивилизованного мира, для всех тех стран, общественный и экономический мир которых мы стремимся видеть своими стратегическими партнерами, советский период — это прежде всего уничтожение десятков миллионов невинных, советизация через смерть, пытки, насилие, ограбление и унижение своего и многих других народов, которые мы все время пытаемся упрятать за исторический подвиг нашего народа во Второй мировой войне.

Это период (исключая народную победу над фашизмом) бесславия, взывающий к покаянию, а не к гордыне. И пока это покаяние не состоится — громко, внятно и от всех, — отношение к нам не изменится. Не может порядочный человек принять оценку этого периода как эпоху «достижений, но неприемлемой ценой». А какая цена (сколько конкретно миллионов жизней детей, женщин и мужчин) была бы приемлема для произносящих эти оценки Сталина и сталинщины?

И для той все еще огромной массы, которая даже эту ужасающую цену считает все-таки вполне приемлемой? Когда Конрад Аденауэр встал на колени перед Стеной Плача в Иерусалиме, он начал процесс духовного возрождения германского народа. Этот процесс достойно продолжил много лет спустя Вилли Брандт тем же покаянным движением в самом страшном из фашистских концлагерей. Миллионы наших невинных соотечественников покоятся в тысячах страшных ям советского ГУЛАГа, брошенные, забытые, но зато «оцененные» якобы по слишком высокой, «неприемлемой» цене.

Однако принять бесславие и покаяться могут те, кто духовен. Но это все еще не большинство. Духовно продвинутое общество потенциально заключено в наших детях ибо они, к счастью, пока отсутствуют среди тех, для которых Ленин — Сталин — кумиры, а Сахаров и Солженицын — нет. Отсюда императивная, выше всего и вся по значению задача духовного воспитания наших детей и всяческого ограждения, сбережения их от бездуховности этого большинства. И здесь мы обращаемся к проблеме духовности, духовного и духа.

«ВЫСШИЕ ПРЕДМЕТЫ» И ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ УСИЛИЯ

Выдающийся российский философ Мераб Мамардашвили писал: «Природа не рождает людей. То, что рождается, есть лишь потенциальный человеческий материал, в котором людям еще предстоит родиться... Значит, есть какой-то тигель, в котором плавится и выплавляется человеческое существо» (М. К. Мамардашвили. Опыт физической метафизики. М.: Прогресс-Традиция, 2009. С. 16). Великий философ напоминает нам о существовании неких «высших предметов: «мысль, или красота, или честь, достоинство, доблесть человеческая суть явления порядка, они упорядочены и, более того, у них есть свои законы жизни» (с. 17).

Итак, человеческий феномен не имеет оснований в природе (тогда где?), а «высшие предметы» представляют собой явления порядка со своими законами. Первым же свойством этой упорядоченности есть то, что «высшие предметы» существуют только при условии постоянных человеческих усилий по их осуществлению. Вот при этом условии «высшие предметы» длятся. «Нельзя породить институцию и предположить, что она будет сама жить... Ничто человеческое не может само собой пребывать, оно должно постоянно возобновляться и только так может продолжать жить, а возобновляться оно может только на волне человеческого усилия... Человеческое усилие не может быть без метафизического элемента в человеческом существе» (с. 19). Но тогда что же получится, если эти усилия прекратятся? Ответ очевиден: если «высшие предметы» длятся только через постоянство человеческих усилий, то при их прекращении они перестают длиться. «Закон нельзя установить и потом о нем забыть, считая, что он будет существовать. Существование закона покоится целиком на существовании достаточного числа людей, которые нуждаются в нем как неотъемлемом элементе своего существования и готовы бороться и идти на смерть для того, чтобы этот закон был» (с. 19).

Из сказанного следует, что нынешнее нравственное состояние нашего общества, его бездуховность — это утрата этим большинством «высших предметов», прекращение постоянного их возобновления внутри этого большинства. Но само это большинство длится, только пока оно живет — в буквальном смысле. Сохраниться оно может только, если «уходя» будет одновременно прирастать за счет детей с такой же бездуховностью. Не прирастая, оно со временем «уйдет». Круг замкнулся, и мы вернулись к императивной, важнейшей из важнейших задач нашего общества — духовному воспитанию наших детей. К счастью для нас, в обществе есть ведь и меньшинство, которое не потеряло «высших предметов» — ни добра, ни истины, ни красоты. Нужно, чтобы прирастало оно, а не толпа, поклоняющаяся Ленину — Сталину и не способная к покаянию.

«Высшие предметы» существуют только при условии постоянных человеческих усилий по их осуществлению. Вот при этом условии «высшие предметы» длятся.

Нынешнее нравственное состояние общества — это утрата большинством «высших предметов», прекращение постоянного их возобновления.