Трудности перевода: как анализировать данные советской статистики
Как формировалась статистика в СССР, какие проблемы с данными возникают у исследователей, а также о костях в пустом магазине, курсе рубля и работе ЦРУ шла речь на семинаре «Как это работало? Институциональная прагматика и социальная антропология позднего социализма». Семинар прошел в рамках большого проекта ВШЭ «Социальная антропология институтов позднего СССР».
Профессор департамента политики и управления факультета социальных наук ВШЭ Марк Урнов представил на семинаре доклад «Три кита советской экономики: Автаркия, милитаризация, дефицит информации».
Открывая встречу, доцент департамента истории НИУ ВШЭ, руководитель проекта "Социальная антропология институтов позднего СССР", Николай Ссорин-Чайков подчеркнул важность комплексного исследования позднесоветского периода и его отдельных феноменов.
Марк Урнов пояснил, что при изучении советской экономики и социальной сферы трудно находить данные, объективно отражающие ситуацию в отдельных отраслях и в целом. Для примера он рассказал о том, как, будучи студентом МГИМО, готовил диплом об эффективности советской внешней торговли по материалам финансового управления профильного министерства. Диплом основывался на закрытых данных и поэтому имел гриф «Секретно». Исследование показало, что если в начале 1960-х годов 1 рубль вложений в производство экспортной продукции давал примерно 1 рубль выручки, то к концу периода выручка на 1 рубль вложений составляла лишь 10 копеек, то есть снизилась в 10 раз.
Подавляющая часть информации о советской экономике была закрытой. Получить к ней доступ было очень тяжело. А работа с открытой информацией была мучительной и занудной. На получение сколько-нибудь стоящего показателя порой уходило два-три месяца пустой работы. При этом «страна гордилась плановой экономикой», где, согласно официальной доктрине, не было «хаоса рынка».
По словам профессора, развал СССР у него не вызвал удивления.
Страна, руководство которой не имело (или не хотело иметь) сведений о реальном положении дел, должна была сорваться в пропасть
Проблема была не только в секретности многих данных, но и в информационных барьерах между ведомствами и даже внутри них. По словам Марка Урнова, четких правил предоставления сведений не было: «Если вы просто придете и скажете, мне нужна информация, вас пошлют к черту. Процесс получения информации даже из одного подразделения министерства в другое было в значительной мере неформальным. Это была проблема неофициальных отношений на неофициальном информационном рынке».
Верификация информации, полученной по неформальным каналам, также была сложной проблемой, поскольку методология расчета полученных данных тоже была секретной. Аналитикой и верификацией информации о советской экономике, вынуждено было активно заниматься ЦРУ. «Кому интересно, посмотрите, чем они, бедняги занимались», - иронизировал профессор.
Гигантской проблемой был пересчет данных с рублей на валюту. Пересчет по покупательной способности сомнителен, так как цены во многом липовые. Как устанавливались цены, неясно: их могли определять и по прямым, и по косвенным издержкам, а методология далеко не всегда указывалась. Паритет валют искусственный. Официальный курс в 1960-е составлял около 60 копеек за доллар, а на черном рынке он достигал 8 рублей. Поиск чего-то достоверного происходил «на ощупь».
По мнению Марка Урнова, абсолютные показатели советской экономики были ненадежны, но цифры динамики кое-что реальное отражали, так как индексы были результатом сопоставления данных, содержащих примерно одинаковые искажения и ошибки.
Из-за отсутствия достаточных сведений, он предпочитал по возможности не заниматься советской экономикой, и кандидатскую диссертацию писал о долгосрочном прогнозировании мировых цен на медь: хорошие открытые данные по миру позволили разработать более или менее надежную прогностическую модель.
Профессор сообщил, что многие советские министерства и ведомства создавали НИИ, которые их обслуживали и работа которых повышала престиж «материнских» структур. Эти отраслевые институты в случае острой ситуации могли быстро подготовить необходимую справку, а в основном занимались рутинной аналитикой. Например, Конъюнктурный институт Министерства внешней торговли готовил обзоры мировых товарных рынков за прошедший год и прогнозы на будущий год. Другие отраслевые институты также готовили обзоры развития «своих» отраслей, писали справки о зарубежных технологиях и системах управления. «Это было просветительство, которым иногда пользовались, иногда нет, - отмечает он.
Говорить, что наука играла решающую роль принятии решений было бы преувеличением
Один из слушателей поинтересовался мнением о правомерности тезиса некоторых исследователей о развитой системе изучения спроса в СССР. Марк Урнов рассказал о посещении летом 1979 года магазина в городе Севск на границе Брянской области и Украины. По его словам, магазин был совершенно пуст, лишь на одном поддоне в дальнем углу прилавка лежали лишенные мяса говяжьи кости, на которых покоилась картонка с надписью: «только для участников ВОВ (Великой Отечественной войны)». «Так что говорить, что в СССР хорошо учитывался спрос, я бы не стал. И хотя с помощью статистического фуфла можно было хорошо отчитываться, это не имело никакого отношения к реальности», - уверен эксперт.
Он также обратил внимание на человеческий фактор. Если высокопоставленным руководителям показывали данные о неэффективности работы министерства, они расстраивались или злились. А их, по крайней мере в брежневский период, старались не огорчать. Плохие цифры, представленные начальству, могли стоить человеку должности. Это также способствовало «причесыванию» статистики.
Специалисты Госплана опирались преимущественно на данные ЦСУ и министерств. Но отраслевые министерства получали информацию от заводов и фабрик, которые поставляли приукрашенные сведения, да и сами отправляли наверх информацию, на которой нельзя было «проколоться».
Многие работники Госплана и министерств использовали собственные источники информации, например, личные поездки в регионы и на объекты строительства. Говорят, что одни из заместителей министра энергетики проводил 250 дней в году в командировках. Впрочем, специфика получения информации в таких поездках хорошо описана в «Ревизоре» Гоголя.
Другим каналом получения данных были письма, поступавшие в госаппарат. Там понимали, что если резко выросло число сообщений о проблеме, то она нарастает. Еще одним каналом информации были корреспонденции в печати и отчеты лекторов ЦК и общества «Знание» о поездках в глубинку.
«Вы понимали реальные потери советской экономики, расстраивали ли эти данные вас и других людей, как вы ощущали ситуацию для себя?», - поинтересовался еще один участник семинара.
По словам Марка Урнова, ощущать, что «мы рождены, чтоб Кафку сделать былью», было психологически тяжело. Уже в 1960-е годы в систему мало кто верил. Но многие полагали, что её можно быстро исправить. По сравнению со сталинским кошмаром и репрессиями и хрущевскими метаниями брежневский период – особенно до ввода войск в Чехословакию в августе 1968 году - был куда более свободным и стабильным. До августа 1968 года можно было без глушилок слушать западные радиостанции. Сам Марк Урнов выписывал югославскую газету «Политика», сочувствовавшую «Пражской весне». После чехословацких событий подписка «потерялась», а радиостанции вновь стали глушить, как это было в 1950-е-начале 1960-х.
Тем не менее, советская система шла к появлению Горбачева, поскольку во всех слоях общества, включая носителей реальной власти, ощущение бреда и сюрреалистичности происходящего нарастало.
Часть интеллигенции наивно надеялась, что изменения политической системы позволят быстро изменить ситуацию в обществе
Эффект длительного пребывания под властью диктатуры многими не учитывался. По словам Урнова, в 1987 году он по просьбе руководителей Физического Института Академии Наук провел социологический опрос среди его сотрудников. В ходе опроса 30% кандидатов и докторов физмат наук этого – одного из самых либеральных академических институтов - ответили, что покинувшим страну по политическим мотивам ученым нельзя разрешать возвращаться назад. «Я был ошарашен и первый раз понял, что нетерпимость и авторитарный синдром глубоко въелись в сознание советских людей и будут долго влиять на ситуацию в стране».
В завершение семинара Николай Ссорин-Чайков поблагодарил Марка Урнова за содержательный доклад. «Мы получили цельное понимание феномена советскости и будем стараться в нашем проекте такие регулярно проводить такие беседы. У нас есть с кем поговорить и сюжеты, которые хотели бы обсудить», - сказал он и сообщил, что семинары продолжатся в новом учебном году.