Найти себя в образе
Сегодня мы расскажем историю Мэрилин Монро — одной из самых сексуальных женщин ХХ века. Историю, основанную на записях аудиокассет, сделанных самой Мэрилин для своего последнего психоаналитика Ральфа Гринсона. Французский писатель и психоаналитик Мишель Шнайдер собрал их в своей книге «Последний сеанс». По словам автора, места действия — сохранены, даты — проверены. Цитаты, взятые из рассказов, записей, писем, статей, бесед, книг, фильмов и некоторых высказываний персонажей, — подлинные.
Именем актрисы
Настоящее имя Мэрилин — Норма Джин Мортенсен. Ее мать Глэдис работала в голливудских киностудиях монтажером — вырезала фрагменты из фильмов и передавала их тем, кто склеивал разные части негатива вместе.
Она назвала дочь в честь известной американской актрисы 1920-х годов Нормы Толмадж. Глэдис не могла ухаживать за девочкой и воспитывать ее, поэтому отдавала Норму в приемные семьи (при этом постоянно навещала дочь). По воспоминаниям Мэрилин, она переходила от одной «мамы» к другой в течение пяти лет.
В школе я не могла ответить без запинки, когда меня спрашивали, кто моя мать и где я живу, — говорила она.
В течение жизни «домом» для актрисы были и перестроенные гаражи, и президентские номера отелей. «Суперздание без фундамента» — так она спустя годы опишет себя одному журналисту. И хотя Мэрилин не считала свои «дома», за 35 лет она сменила 57 мест жительства. Ее последним домом (единственным своим) стал тот, который она купила по рекомендации своего последнего психоаналитика.
Возвращаясь к ее детской истории, отметим, что ее мать Глэдис в 34 года попала в психиатрическую клинику и оставила дочь на попечение своей подруги Грейс...
Грейс мечтала сделать из девочки кинозвезду и даже дала ей второе имя — Джин (в честь голливудской звезды, платиновой блондинки, секс-символа 1930-х Джин Харлоу). Она обесцвечивала 11-летнему ребенку волосы перекисью водорода и красила губы ярко-красной помадой. А потом сдала Норму Джин в детский дом…
Когда меня отдали в детский дом, я кричала: “Нет, я не сирота! У меня есть мама! У нее рыжие волосы и нежные руки”, — вспоминала Мэрилин на одном из сеансов.
В 20 лет Норма Джин Мортенсен изменила имя на Мэрилин и взяла девичью фамилию матери — Монро.
Камера! Мотор!
Навязчивое влечение, которое Мэрилин испытывала к зеркалам, началось в раннем детстве. Ее часто находили застывшей перед своим отражением. Когда она выросла, ее друзья и коллеги постоянно видели, как она разглядывает себя, поправляя платье или приглаживая изгиб брови. Она просто не могла пройти мимо зеркала, не остановившись перед ним.
Сама Мэрилин говорила, что всматривалась в зеркала или в людей, чтобы узнать, кто она такая:
Мэрилин не существует. Когда я выхожу из своей гримерной на съемочную площадку, я — Норма Джин. И даже когда камера снимает, Мэрилин Монро есть только на экране.
Актриса вспоминала, что когда была маленькой, то играла в Алису в Стране чудес. Она заглядывала в зеркала и задумывалась: «Это действительно я? Кто смотрит на меня из зеркала? Может быть, там кто-то мной притворяется? В зеркале есть волшебство, так же, как и в кино. Особенно, когда играешь кого-то, кто сильно отличается от тебя самой. Экран оставался зеркалом. Зеркалом, которое смотрело на меня? Я — отражение?».
Еще одной страстью Монро была фотография. Она оставалась для нее последним убежищем каждый раз, когда она впадала в отчаяние. Когда ей предстояло сниматься в фильме, двадцать раз повторять одну и ту же сцену перед сотней человек, это настолько наполняло ее ужасом, что успокаивал только танец порхающего вокруг нее человека с фотоаппаратом.
Когда актриса чувствовала, что погружается в глубину и видит приближение смерти, она была уверена, что никто ей не поможет. Ее чувства были подобны чувствам брошенного ребенка, который знает: никто не возьмет его за руку, чтобы перевести через дорогу и проводить в школу в первый день учебы. Мэрилин знала только одно спасение: сфотографироваться, чтобы найти себя в образе.
Я хочу, чтобы меня видели, видели всё время, под всеми углами, всеми глазами, всеми взглядами, глазами мужчин и женщин, — но это для того, чтобы меня не знали — говорила Мэрилин.
Возможно, именно поэтому самым красивыми она считала черно-белые фотографии. В ее представлении они хранили какой-то секрет, что-то замаскированное, что так никогда и не будет раскрыто…
Слово вместо образа
Многочисленные детские психические травмы, недостаток самоуважения, навязчивая потребность в одобрении окружающих, неспособность поддерживать дружеские и любовные связи, страх быть покинутой стали причинами обращения Монро за помощью к психоаналитику.
Приступы волнения, стеснительности и тревоги буквально парализовали ее на съемочной площадке. Тревожность проявлялась в обгрызанных ногтях, влажных ладонях, приступах нервного хихиканья. Напряжение, вызванное постоянной потребностью нравиться, часто вызывало у нее боль в горле и мешало говорить. Из-за Мэрилин съемки фильмов часто срывались. Кушетка психоаналитика была для нее обязательном средством в проживании кризисов во время каждых съемок.
Свой первый курс психоанализа она начала в Нью-Йорке: два года работала с Маргарет Хохенберг, затем еще три — с Марианной Крис (Крис прошла анализ у Фрейда, она была дочерью педиатра, который лечил его детей и подругой детства его старшей дочери Анны).
Кстати, сама Анна Фрейд также провела несколько сеансов с Мэрилин. В картотеке Лондонского центра Анны Фрейд этот случай до сих пор хранится в зашифрованном виде:
Взрослая пациентка. Эмоциональная нестабильность, повышенная импульсивность, постоянная потребность в одобрении, не выносит одиночества, склонность к депрессии в случае отвержения, паранойя с шизофреническими обострениями.
Кстати, по завещанию Мэрилин Монро, именно Лондонский центр Анны Фрейд стал основным наследником ее прав и роялти.
К своему четвертому психоаналитику — Ральфу Гринсону — Мэрилин обратилась во время съемок в фильме «Давай займемся любовью», которые проходили в Лос-Анджелесе, ее родном городе. Одного из самых знаменитых психотерапевтов в Голливуде ей рекомендовала Марианна Крис.
Женщина в полном раздрае, она уничтожает себя лошадиными дозами наркотиков и медикаментов. Приступы тревоги свидетельствуют о хрупкости ее личности, — так описала Крис свою пациентку.
Гринсон стал не только последним психоаналитиком актрисы. Спустя два с половиной года он стал последним, кто видел ее живой, и первым, кто увидел ее мертвой…
«Наконец-то я его нашла! Это мой спаситель! Его зовут Ромео. Можешь в это поверить? — говорила Мэрилин своей горничной. — Я называю его “мой Иисус”. Мой спаситель. Он так много для меня делает. Он слушает меня. Он придает мне храбрости. Он делает меня умнее. Он заставляет меня думать. С ним я могу всё, что угодно встретить лицом к лицу — я больше не боюсь!».
Герой Шекспира
Когда Ральф Гринсон приступил к терапии Мэрилин Монро, ему не было еще и пятидесяти. Он родился в 1911 году. Его отец, поклонник Шекспира, назвал своих близнецов (сына и дочь) Ромео и Джульетта. Их мать, превосходная пианистка, отдала детей учиться играть на скрипке и фортепиано. Юный Ромео с детства видел себя у рампы, театр и игра на сцене навсегда остались важным измерением его жизни.
Став известным психоаналитиком, он напишет учебник по психоаналитической технике, который до сих пор используется во всех психоаналитических школах мира. В нем он сравнит психоаналитический сеанс с кадром кинофильма:
Странным образом аналитик становится молчаливым актером в пьесе, которую создает пациент. В действительности аналитик не играет в ней роли, он старается оставаться призрачной фигурой, необходимой для фантазий пациента. Но вместе с тем он участвует в создании этого персонажа, уточняя его контуры с помощью интроспекции, эмпатии и интуиции.
В 20 лет Ромео сменил имя (а позднее и фамилию) и стал Ральфом Гринсоном. В Европе он получил медицинское образование, женился, за два месяца выучил немецкий (чтобы читать Фрейда в оригинале), прошел анализ у Вильгельма Штекеля — одного из первых учеников Фрейда, а затем познакомился и с самим основателем психоанализа.
Переехав в Лос-Анджелес, Гринсон открыл частную практику как психиатр и психоаналитик и прошел второй транш психоанализа. В течение четырех лет он лежал на кушетке у Отто Фенихеля. Его третьим психоаналитиком стала Фрэнсис Дери, которая специализировалась на психоанализе актеров. Она стала своего рода примером для Гринсона. Со временем среди его клиентов будут Вивьен Ли, Тони Кертис, Фрэнк Синатра, а его дом в Санта-Монике (по выражению Мишеля Шнайдера) будет подобен «оазису интеллекта и искусства среди денежной пустыни Лос-Анджелеса».
Кадр без границ
Мэрилин была пациенткой Гринсона в течение двух с половиной лет. На первый сеанс она приехала с получасовым опозданием: она опаздывала практически всегда и везде. Как все, кто появился невовремя в жизни своих родителей, и как все, кого не ждали.
Я все время опаздываю. Люди думают, что это из наглости. А на самом деле — совсем наоборот, — скажет она впоследствии аналитику. — Опаздывать — значит убеждаться в том, что ты незаменим, что все остальные ждут тебя — тебя, и никого другого.
Актриса хотела пройти анализ на кушетке (так же, как это было в Нью-Йорке), но Гринсон, встревоженный ее состоянием, предложил ей психотерапию «лицом к лицу».
«Норма Джин и Ральф. Между бедной необразованной девушкой из Лос-Анджелеса и обеспеченным интеллектуалом с восточного побережья не было ничего общего, — пишет Мишель Шнайдер. — Он — буржуа, воспитанный среди книг. Она — девочка из рабочей семьи, повзрослевшая на съемочной площадке. Но они узнали друг друга с первой секунды. Он смотрел на нее, а она на него, как на потерянного, а затем вновь обретенного друга, призывно улыбавшегося. Но что-то бросало тень — что-то такое, что они отказывались видеть друг в друге. Послание судьбы: это твоя смерть вступила на сцену».
По мере того, как психоанализ двигался вперед и перенос становился интенсивным и хаотичным, Мэрилин всё больше сближалась с семьей Гринсона. Он хотел возместить ей то, чего ей так не хватало в детстве, устранить ее одиночество.
В последний год жизни Мэрилин ее отношения с психоаналитиком стали крайне эмоциональными. По мнению Мишеля Шнайдера, длительный отпуск, в который уехал Гринсон за несколько недель до смерти Мэрилин, совсем разрушил ее.
Через семь лет после смерти Монро Гринсона пригласили прочесть лекцию по психоаналитической технике и он начал ее с ошибок в начале психоаналитического лечения.
«Возможно, мое решение заняться случаем Мэрилин Монро было всего лишь амбициозной игрой, слишком смелой ставкой, — отмечал Гринсон уже после смерти актрисы. — Может быть, я хотел прославиться в веках как психоаналитик Мэрилин Монро. Возможно, в итоге игрок проиграл. Я думал, что играл в покер, а надо было — в шахматы. Или не играть вовсе»…
Пациент-экран
«Это будет грустная и даже мрачная история; ничто не сможет искупить ее безысходность, даже та улыбка, которой Мэрилин, казалось, просила прощения за свою красоту», — писал Гринсон, не раз пытаясь зафиксировать на бумаге историю своих отношений с актрисой… Он ни разу не рискнул поставить ей настоящий диагноз.
По мнению последнего психоаналитика, когда у нее нарастала тревога, Мэрилин начинала действовать как сирота, как брошенный ребенок: провоцировать окружающих на то, чтобы с ней плохо обращались. Он считал, что эта тридцатичетырехлетняя женщина живет в убеждении, что она всего лишь брошенная беззащитная девочка и чувствует себя маленькой и незначительной. Вместе с тем она считает себя очень красивой, даже самой красивой на свете: когда она появлялась на людях, то делала всё, чтобы выглядеть обольстительно и произвести хорошее впечатление.
Гринсон выделил отдельный тип больных: «пациент-экран». Это те, кто своими психологическими защитами защищаются от своих желаний как экраном. Они показывают лишь свою личность-экран. Их одновременно пугает и возбуждает возможность показать себя и быть увиденным.
«Образ, который проецируют эти люди, не ложный, он подлинный, — считал Гринсон. — Но он защищает их от другой, невыносимой истины самих себя». Мэрилин показывала себя на экране буквально.
Двойная «М»
«В детстве, когда я заикалась, мне особенно трудно давались «М». Я была необыкновенно робкой, — говорила Мэрилин. — А моими инициалами стали именно те буквы, которые мне было труднее всего выговаривать…».
Она видела эти инициалы в линиях на своих ладонях — и было что-то завораживающее в том, как она выводила на бумаге «Marilyn Monroe».
Со своим первым любовником она обсуждала, что же значит эта двойная «М»: «memento mori»? А может быть, «marry me»?
Как бы то ни было, ее инициалы, желанные и труднопроизносимые одновременно, начинаются на ту же букву, что и столь непривычное ей слово «mother». Сама она так и не стала матерью.
«Я принадлежу всем, кто захочет меня взять. Я принадлежу публике и всему миру не из-за моего таланта и даже моей красоты, но оттого, что никогда не принадлежала ничему и никому. Когда вы не принадлежите ничему и никому, как не прийти к мысли: “Я принадлежу всем, кто меня захочет!”», — говорила Мэрилин.
***
Еще больше публикаций на тему психоанализа вы найдете в наших соцсетях ВКОНТАКТЕ или ТЕЛЕГРАМ.
Подробнее о программе можно узнать здесь – О ПРОГРАММЕ и ПАСПОРТ ПРОГРАММЫ.
Вы также можете посмотреть ПРЕПОДАВАТЕЛЬСКИЙ СОСТАВ, подать ЗАЯВКУ НА ОБУЧЕНИЕ или ЗАДАТЬ НАМ ВОПРОС.