«Российские вузы открыты к тому, чтобы получать новые компетенции»

Переход в онлайн потребовал пересмотра всех ветвей образования, ставшего в своей незыблемости ископаемым, и побудил университеты применить новую оптику в разработке методик преподавания. Ася Фурсова, выпускница программы «Социология», декан факультета School of Education и тимлид продюсеров в Universal University, рассказала «Конструктору успеха» о том, как управлять культурными проектами, что такое «горизонтальная педагогика» и почему школы не доверяют новым образовательным практикам.

Легко ли было поступить в Вышку?

Выбор Вышки не был для нашей семьи новостью. Моя мама получила там второе высшее образование, ей очень понравилось. На тот момент я училась в 7-м классе, еще не было ЕГЭ, и нужно было рано определяться с выбором вуза, чтобы пойти на подготовительные курсы и непременно поступить. Мама горячо советовала Вышку, говорила, что она «не заросла мхом», как некоторые университеты. Я пошла смотреть сайт Вышки, оказалось, что там есть вся нужная информация. Разделы хорошо структурированы, можно быстро и легко составить представление о том, как будет выглядеть твоя учеба: расписание, описание программ, дополнительные курсы и университетские опции. Мне понравилось, что Вышка работала по Болонской системе: обучение в бакалавриате и магистратуре, возможность гибко сменить трек.

Как любого подростка, меня привлекала психология, и когда я увидела программу по социологии, то подумала: бинго, это оно, психология плюс математика! Хотя на самом деле там куда больше философии.

В 9-м классе я пошла на ФДП Вышки, где можно было пройти очень классную профориентацию по всем основным факультетам. Социология ожидаемо оказалась интереснее остальных, и дальше я готовилась к поступлению. В 11-м классе ФДП перетянул на себя все мое внимание, нагрузка была равна школьной, весь мой круг друзей сконцентрировался в Вышке. Переход к университетской жизни получился очень плавным, и поступления как какого-то перелома в жизни я совсем не ощутила.

Вас не разочаровал выбор направления, когда начались штудии?

Мне казалось, что дальше я пойду работать в рекламу, что социология нужна для понимания поступков людей, чтобы манипулировать ими. Хотелось быть креатором, менеджером человеческих желаний. Но по факту соцфак этому не учит. Ты получаешь теоретическую базу по социологии, методику и инструменты, которые можешь применить в любой отрасли. Например, моя коллега по учебе после Вышки поступила в магистратуру University of California, Berkeley, на эпидемиолога, чтобы заниматься статистическими методами и анализировать данные по вирусам и прививкам.

Познакомившись ближе с академическим миром, я несколько разочаровалась в науке. Оценив уровень возможной халтуры на этапах сбора информации для статей, в процессе обработки данных и часто их сомнительную актуальность, я перестала доверять исследованиям и решила переключиться на практическую деятельность.

Когда ты выходишь на более содержательные или управленческие позиции, где нужно анализировать данные по продукту, принимать решения о его развитии, тот самый «исследователь широкого профиля» просыпается. Я уже раз пятьдесят мысленно поблагодарила alma mater за исследовательскую базу. Ну и, конечно, в нас воспитали то самое, настоящее, критическое мышление, которое все хотят освоить сейчас. Это помогает адекватно воспринимать информационный поток вокруг.

Почему, приняв решение в пользу практики, все же продолжили учиться дальше?

Хотелось продолжить работу в сфере культурного менеджмента, но я ощущала отсутствие компетенций. Когда я оканчивала бакалавриат, Вышка открыла магистратуру по прикладной культурологии, где предполагалось учить студентов управлять культурными проектами. Я выбрала ее, чтобы «переквалифицироваться» и начать строить карьеру.

Насколько это направление отличалось от социологического?

Идти из социологии в культурологию очень приятно, потому что в плане теоретической базы это близкие сферы. Однако социология с точки зрения методологии гораздо более строгая наука. В культурологии знания иначе структурированы и менее количественно проверяемы, двух лет мне оказалось недостаточно для того, чтобы четко увидеть предмет внутри этой дисциплины. Это больше похоже на гуманитарную, довольно хаотичную область дискурсов, где не приводятся ясные определения методов. Мне это было непривычно.

Мой набор на программу по прикладной культурологии был во многом тестовым, дальше к учебному плану подключились голландские музеи. Думаю, с того момента она сильно трансформировалась. У меня меж тем сформировался прекрасный базис для междисциплинарной коммуникации: стало легко общаться с кураторами проектов в самых разных направлениях, плюс все же у нас были очень интересные преподаватели, которых я потом приглашала на гостевые лекции, и сильный набор студентов. Кроме того, я получила грант Вышки на учебу в Летней школе по арт-менеджменту в Нидерландах, что потом пригодилось в работе.

Как вы реализовывали новые знания?

Еще после бакалавриата я пошла работать на «Флакон», потом параллельно с магистратурой трудилась в проекте «Архполис», где командой мы развивали «Никола-Ленивец» как культурно-туристическое место притяжения. С этой командой я научилась важным вещам – находить и масштабировать тренды современной культуры и современного искусства на раннем этапе. Почти все новые медиа появлялись впервые в «Никола-Ленивце». Поначалу они были понятны узкой части культурной тусовки, находящейся в авангарде трендов. Большая удача наблюдать развитие культурных тенденций от узкого круга до масштабов проекта Департамента культуры Москвы.

Как можно назвать такую профессию – «проектировщик трендов»?

Скорее – продюсер широкого профиля в некоммерческой сфере. Я попала в правильную среду, узнала классных художников, кураторов, музыкантов, у меня сложился пул «исполнителей» успешных проектов. Я научилась и тому, как и где выбить бюджет, усвоила нормы деловой переписки и субординации, документооборот – все то, чему каждый учится на первой полноценной работе.

Вы в процессе работы участвуете в креативной, концептуальной стороне проекта?

Содержательной стороной в большей степени занимается куратор проекта. В случае с образованием это может быть эксперт из индустрии, в рамках которой создается образовательный продукт, методист, дизайнер курса. Продюсер в данном случае разрабатывает бизнес-модель всего проекта, маркетинговую упаковку, бренд, собирает команду, делает так, чтобы вообще все случилось.

Как продюсер проекта ты способен оценить, достаточно ли хорошо работает куратор, подойдет ли этот формат целевой аудитории, кто вообще наша ЦА и что сделать, чтобы прокачать предложенную куратором идею до рабочей версии. Голливудский продюсер берет в руки книгу и понимает, кого позвать в сценаристы, кого в режиссеры или на главную роль, чтобы экранизация выстрелила. Креатив в такой работе состоит в том, чтобы собрать картинку воедино с прицелом на коммерческий успех или выполнение любых других заложенных в план метрик, это необязательно именно деньги.

Как вы попали в сферу образования?

Еще в «Никола-Ленивце» я курировала работу летних школ. Это был очень прикладной проект по изучению местности одними архитекторами под руководством других архитекторов. Потом я была пиар-менеджером Московского международного салона образования в 2016 году, благодаря чему получила неплохое представление о том, что происходит на стыке государственных инициатив и частной новой волны. После я работала в Дирекции образовательных программ в сфере культуры и искусства при Департаменте культуры Москвы. Это методический центр при московских школах искусств, который помогает им собрать программы, аттестует и повышает квалификацию педагогов, участвует в распределении бюджетных мест и специализаций по школам.

Я пришла в дирекцию как куратор, чтобы продюсировать образовательные курсы для внешней аудитории. Это были курсы лекций по истории современного искусства, кино и другим творческим областям, интересным среднестатистическому московскому «хипстеру». Также мы проводили курсы повышения квалификации для музейных сотрудников из институций, подведомственных Департаменту культуры.

Мне хватало компетенций и знакомств со времен магистратуры и предыдущих проектов, чтобы удачно собирать такие курсы на стыке академического знания и модных востребованных тем в роли куратора и продюсера. Потом я стала руководителем уже всего образовательного отдела, мы начали делать международные летние школы, долгосрочные программы профпереподготовки и много других интересных форматов. После дирекции я работала в «Фоксфорде», где запускала IT-колледж и таким образом уже совсем ушла из сферы культуры в образование и окунулась в управление продуктом.

Моя роль меняется по мере того, как сама School of Education становится устойчивой школой, а не вчера запущенным экспериментальным проектом. Такой специалист не только запускает какой-то жизнеспособный продукт или проект, но перед этим способен еще и переформулировать стратегию компании или конкретного продукта, уложив ее в необходимые метрики, потом сразу их запроектировать, оценить перспективы и дальше уже дорабатывать продукт в рамках новой стратегии. Это мой следующий профессиональный этап, к которому я иду в данный момент.

Что такое «дизайн курсов»? Об этом активно заговорили в момент перевода учебы в онлайн. Почему это стало важно?

Тема действительно полыхнула благодаря локдауну. Однако еще в 2016 году методисты новой волны, с которыми я работала тогда, говорили: проектирование образовательного опыта – это отдельное направление. Оно более комплексное и, пожалуй, более сильное, чем instructional design (более понятный нам педагогический дизайн). Тем не менее оба термина в России узнавали в основном через андрагогику (андрагогика – наука об обучении взрослых. – Ред.).

В человекоцентричной парадигме дизайнер курса, как вы понимаете, работает совсем не как классический методист в государственной школе, хотя область приложения усилий у них одна – учебная программа.

Но тут вроде проектировать курс необходимо, исходя из запроса родителя как заказчика образования. Однако сам ученик с возрастом четче формулирует свои желания и понимает, чего хотел бы получить от учебы. Возникает система горизонтальной педагогики, которая все больше набирает популярность. Например, по всему миру функционируют так называемые демократические школы, где нет четкого учебного плана, но есть образовательная среда – дети сами выбирают, на какие уроки ходить.

Израильский педагог и директор такой школы Яков Гехт как-то рассказывал, как ученики его школы пришли к нему с просьбой открыть класс изучения китайского языка. Он ответил: «Ок, со вторника начинаем». Учителя удивились, никто из них не знал китайского. А Яков просто купил аудиокассеты для самостоятельного изучения языка и положил их в классе. Предмет успешно существовал в школе 10 лет, а один из учеников продолжил обучение в Китае.

Яков Гехт говорит, что в странах с демократической формой устройства общества не может быть директивно-авторитарных школ. Однако не все родители готовы отдавать детей в демократические школы, которые, как правило, являются частными и не гарантируют академического результата. Это такая крайняя степень человекоцентричного подхода.

В подобной образовательной модели возникает фигура «упаковщика» образовательного контента (instructional designer), который в России называется педагогическим или дидактическим дизайнером.

Это человек, собирающий программу курса, исходя из заданного образовательного результата, при этом у такого человека нет конкретной специализации, он может быть метапредметным. К такому специалисту приходит практик из индустрии и предлагает свою экспертизу. Дизайнер курса помогает конвертировать это в программу так, чтобы студенты могли достичь образовательного результата. Он понимает, что у занятия своя драматургия: есть моменты, когда студенты устают, значит, нужно дать практическое задание, а потом ввести игру и т.д.

Следующий этап для специалиста по дизайну курсов – это проектировщик образовательного опыта, куда входит уже не только учебная программа, но и среда обучения студента, в том числе цифровая, даже иногда сервисная составляющая. Проектировщик сначала исследует своего будущего студента с точки зрения его привычек, ценностей, мотиваций и проходит к выводу, какой формат занятия разработать, чтобы студенты, например, раскрылись и проявили креативность. Если стоит такая задача, то в такой среде не будет оценочных процедур, школьных парт, а учебный план окажется гибким. Проектировщик образовательного опыта – это та специальность, которой мы сейчас учим в School of Education.

Такую задачу решает проект School of Education? Как он вообще возник?

Соня Смыслова, моя коллега по созданию School of Education и также выпускница Вышки, работала в университете креативных индустрий Universal University как руководитель центра академического качества. Этот университет, куда входят Британская высшая школа дизайна, Московская школа кино и т.д., с 2003 года был ценен уникальным торговым предложением: там преподавали только практики из индустрии дизайна и других сфер креативных индустрий. В какой-то момент таких проектов стало много, это стало нормой для сферы взрослого дополнительного образования, и Universal University задумался над усовершенствованием своего предложения на основе изучения запросов студентов.

Задачей Сони было прокачать компетенции преподавателей, чтобы они наилучшим образом передавали студентам свой практический опыт. В 2019 году директор Universal University Катя Черкес-заде и Соня пригласили меня запустить школу для специалистов сферы образования. Мы разработали курсы для тех, кто уже работает в сфере образования: методистов, дизайнеров, преподавателей. Наша главная аудитория – специалисты по дизайну образовательных программ, но есть также ряд программ для других аудиторий – руководителей школ, продакт-менеджеров в образовании, тьюторов. Мы постепенно расширяем нашу продуктовую линейку. Хотелось бы стать новым «педом», куда пойдут учиться будущие учителя, директора школ, руководители взрослых проектов дополнительного образования.

Насколько такие идеи интересны и внедряемы на государственном уровне?

Образование в России сильно меняется, особенно в вузах, которые по сравнению с государственными школами находятся в конкурентной среде, поскольку абитуриент выбирает, куда ему поступать. В университетах внедряются все более персонализированные модели – от майноров до индивидуальных треков для студентов и перевода целых программ в онлайн. Российские вузы открыты к тому, чтобы получать новые компетенции.

Все родители прошли примерно одну и ту же школу, они считают, что нужно воспроизводить тот же опыт на своих детях, ибо другого они не видели. Представляю, какое вызовет возмущение замена парт пуфами или введение предметов по выбору как основы учебного плана. Однако постепенно и школьное образование будет вынуждено измениться по части директивности и авторитарности. Это связано с тем, что школы сейчас воспринимаются как сервис. Общение учеников и родителей с учителями принимает характер отношений заказчика и клиента.

Не могу сказать, что это здоровый поворот, учителя не заслуживают такого отношения, так что посмотрим, куда он дальше нас приведет. Школа – это на данный момент та территория, где родитель имеет большой вес из-за того, что он избиратель, а школы боятся конфликтов с государственным учредителем.

С другой стороны, меняются дети. Им сейчас свойственно так называемое клиповое мышление, им сложнее воспринимать ту стандартную программу, медленную, с единственным правильным ответом, и учителя вынуждены искать новые способы подачи материала, в том числе используя игровые формы. Постепенно форматы будут меняться в пользу мотивации ученика. Мне как матери школьника и одновременно человеку из образования интересно наблюдать за этим масштабным процессом.

Свою роль в переменах сыграют и частные школы. Но это произойдет лет через десять. Им нужно массово отработать новые подходы, и Министерству образования будет уже не так страшно внедрять что-то новое в государственную систему школьного образования, опираясь на успешные кейсы частных школ.